[278]

После обеда познакомил Алексеева с майором Фальковским.

— Сумеете устроить майора на работу? — спросил я. — Не спеши с ответом. Устроить надо так, чтобы не было никаких подозрений.

— Устроим, товарищ подполковник, — твердо сказал Серафим. — Метек и Русек подыщут место.

— И помни, никто не должен знать о майоре. Ни одна душа. Не рассказывай о нем даже партизанам. Посвяти в дело только тех, кто будет искать майору пристанище и место. Ясно?

— Все ясно. Будет сделано.

Алексеев сдержал слово. Вездесущие Метек и Русек побродили по родным и знакомым, побеседовали с начальником станции Леопольдов, выяснили, что тому нужен кассир, а затем через знакомых подсказали начальнику станции, что подходящий человек вроде есть, живет тут у одних... Кажется, Фальковский выдавал себя за чиновника варшавского почтамта, уехавшего в деревню по состоянию здоровья. Начальник станции, служивший немцам, обрадовался находке: еще бы, подвернулся интеллигентный, образованный человек, которому можно доверить деньги!

Через два дня майор Фальковский работал кассиром на станции Леопольдов. Вскоре он стал навещать Варшаву...

Но за нами по-прежнему осталась обязанность охранять Фальковского и в нужную минуту прийти ему на помощь.

Радист Максим Шепель устроился у родных партизана Манека в деревне Липины.

Связь с Фальковским Шепель держал через того же Манека.

В эфир Шепель выходил только ночью, часто из гарволинского леса, чтобы дезориентировать немецкую службу пеленгации и радиоподслушивания.

Работали Фальковский и Шепель очень четко. Они продержались на своих местах до прихода Красной Армии.

* * *

Утром первого мая в Ново-Орехов пришел связной от полковника Метека.

Метек просил приехать к нему.

[279]

— Товажишу командир, у нас гости из Варшавы, — понизив голос, поведал связной.

— Кто же это?

— Приедете — увидите, товажишу...

Связной улыбался.

— Хорошо. Приедем.

Как было не навестить командующего отрядами Армии Людовой в Люблинском воеводстве Метека, чудесного человека, замечательного патриота? Да еще после намека на каких-то гостей из самой Варшавы!

Я поехал на свидание в село Землинец с Михаилом Горой. Ехали на тачанке с кавалерийским эскортом.

Землинец — красивейшее село, полукругом обступившее большое озеро. Все польские деревни купаются в садах и могут похвастать зеленью. Но Землинец буквально кипел молодой листвой буков и ясеней, бродил бело-розовой пеной цветущих яблонь и груш.

На въезде в село нас встречали жители.

А в центре, возле дома, где стоял штаб Метека, мы заметили польских партизан.

При нашем приближении прозвучала команда, бойцы взяли ружья на караул.

Правда, сделали это не очень умело, да и одеты были кто во что. Иные стояли даже без сапог. У одних были автоматы, у других советские винтовки, у третьих французские ружья... Но все бойцы держали строй.

На крыльцо выбежал кудрявый, сверкающий белозубой улыбкой Метек. Следом за ним вышел полноватый, в годах, но, видно, очень крепкий человек в белом плаще и фетровой шляпе.

Мы соскочили с тачанки.

— Знакомьтесь, — сказал Метек. — Это товарищ Роля-Жимерский.

Роля-Жимерский?! От польских партизан, от польских товарищей, переправленных в Москву из-за Буга, мы слышали об этом человеке.

Генерал польской армии Михал Роля-Жимерский еще задолго до войны славился левыми убеждениями. Рассказывали, что во время рабочих забастовок этот высокий воинский начальник приказывал... вывозить к заводам солдатские кухни, чтобы кормить голодных.

Роля-Жимерского ненавидели в правительстве и не раз пытались ему угрожать. Генерал пренебрегал угрозами.

Поражение в 1939 году польской армии, подлая поли-

[280]

тика бывшего польского буржуазного правительства, бросившего страну на растерзание немецкому фашизму, заставили генерала задуматься о том, каким путем идти дальше.

Оставаясь в оккупированной Варшаве, он многое пережил и передумал. И когда к нему пришли представители Польской рабочей партии с предложением организовать народную армию для борьбы с немцами, генерал не стал колебаться. Он отдал себя в полное распоряжение партии и народа.

В Варшаве, наводненной гитлеровскими войсками и гестаповскими агентами, ежечасно рискуя жизнью, Роля-Жимерский создал офицерскую школу для подготовки командных кадров будущей Армии Людовой и вел в ней регулярные занятия.

Весной сорок четвертого года Роля-Жимерский был главнокомандующим Армии Людовой. Впоследствии он возглавлял все бои польских патриотов.

— Просим в дом, — сказал Метек.

В доме Роля-Жимерский снял свой плащ-балахон, вытащил из-за пояса брюк пистолет, положил его на лавку. Сели.

— Я рад приветствовать вас, — сказал Роля-Жимерский. — Это очень хорошо, что теперь мы будем сражаться бок о бок.

Он поведал о планах своего штаба. Основные силы Армии Людовой разворачивались тут, на Люблинщине, и отряд Метека был одним из крупных формирований. Роля-Жимерский, проведя инспекцию отряда, остался доволен Метеком и его бойцами. Он надеялся в самое короткое время создать под Люблином еще несколько отрядов.

— Бойцы найдутся, — говорил генерал. — Кроме того, нам близки батальоны хлопские, созданные крестьянской партией, хотя и есть у них этакая тенденция к автономии. Полагаю, руководство батальонов хлопских поймет все же, что действовать надо сообща.

Нас интересовала Варшава, немецкий гарнизон города, важные объекты, интересовало и то, как работает коммунистическое подполье.

— Есть люди, — коротко сказал Роля-Жимерский и улыбнулся, давая понять, что на большее он пока не уполномочен. Но тут же не удержался и рассказал о не-

[281]

которых диверсионных актах, проведенных Армией Людовой и партийным подпольем в самой Варшаве.

— Чем вам помочь? — напрямик спросил я. — Мы можем выделить некоторое количество оружия.

— Не откажемся, — сказал генерал. — Но самая главная помощь — это ваше присутствие здесь. Вы даже не представляете, как действует на людей один факт появления советских войск. Это поднимает дух, вдохновляет!

После обеда мы с Горой, посоветовавшись, обратились к Роля-Жимерскому и Метеку с просьбой принять от нас в подарок два пулемета с запасом патронов.

Наш дар был принят.

— Теперь просим навестить нас, — сказал я генералу и Метеку.

— Так сказать, требуется отдать ответный визит? — улыбнулся Роля-Жимерский.

— Как же иначе? Приезжайте завтра, если вам удобно...

Выяснилось, что это удобно.

К приезду Роля-Жимерского и Метека мы приготовили стол из московских гостинцев и, кроме того, сделали им маленький сюрприз.

Едва наши дозорные завидели коней польских товарищей, они дали знак. Навстречу гостям выехала тачанка с конными разведчиками.

Конные изображали почетный караул, а в тачанке сидел с баяном разведчик Жора Маевский. Он развернул мехи и заиграл польский национальный гимн. Тот гимн, который в годы оккупации запрещалось не только исполнять, но даже слушать.

Наши партизаны были далеко не сентиментальными людьми. Но видя, как открыто плачут, слушая свой гимн, польские крестьяне, они покашливали, опускали глаза.

Гости подъехали к штабу.

Роля-Жимерский ступил на землю.

Тут Жора после минутной паузы вновь припал щекой к баяну. Зазвучала мелодия «Интернационала».

Все стояли навытяжку, взяв под козырек, и слушали гимн, который одинаково трогает сердца всех честных людей, к какой бы национальности они ни принадлежали...

Я познакомил Роля-Жимерского и Метека с работниками штаба, показал наш радиоузел и пеленгаторную станцию.

[282]

А на прощание мы торжественно передали отряду Метека в знак вечной братской дружбы автоматы, винтовки и два противотанковых ружья.