Роля-Жимерский и Метек остались довольны подарком...

* * *

Получив накануне первого мая большое количество взрывчатых веществ и различной подрывной техники, мы обрели наконец возможность ударить по коммуникациям врага и в Польше.

— Фашистская сволочь тут еще не учена, — говорил Михаил Гора. — Да ты сам видел: ездят по железным дорогам, будто они и впрямь хозяева. И охрану держат только на станциях... Так что нашим ребятам представляется возможность врезать фрицам между глаз...

И наши «врезали».

4 мая на перегоне Демблин — Луков в 11 часов ночи громыхнул первый взрыв партизан Серафима Алексеева. Шедший на полных парах паровоз подпрыгнул и полетел с насыпи, увлекая за собой вагоны и платформы. Гитлеровцам, согнавшим на ремонт пути и растаскивание вагонов триста рабочих, только через сутки удалось восстановить движение. Вдобавок советские штурмовики, пролетавшие над железной дорогой, основательно проутюжили немцев-ремонтников.

10 мая минеры группы Илюкова на перегоне Сарны — Свидры уничтожили эшелон с восемью платформами, также перевозивший автомашины.

На следующий день Илюков поставил мины на перегоне Сарнов — Кшивда и опять свалил паровоз и семь вагонов с солдатами противника.

Группа Жидкова 16 мая на перегоне Соболев — Грабняк пустила под откос паровоз и семь платформ с танками и автомашинами. 17 мая Илюков на перегоне Сарнов — Кшивда подорвал паровоз и шесть вагонов с солдатами, а группа Басарановича на перегоне Ласкажев — Соболев разбила паровоз и восемь вагонов с военным грузом. 19 мая тот же Басаранович и группа Николая Кошелева взорвали еще два состава, вывели из строя два паровоза, шесть вагонов с авиамоторами и девять платформ с автомашинами.

Подвижные отряды Парахина, Христофорова, Николая Коржа, Швецова, Косенко и Володи Моисеенко вышли на

[283]

дороги Парчев — Люблин, Люблин — Хелм, Хелм — Владава, Седлец — Брест.

Пользуясь отсутствием постоянной охраны железных дорог, разведчики тряхнули стариной, вспомнили, как совершали налеты на железные дороги в Белоруссии в конце сорок первого — начале сорок второго года: все минеры были посажены на коней, и одна группа успевала за ночь «обслужить» несколько участков.

Конные группы минеров-разведчиков буквально обрушились на магистрали противника, и в течение нескольких дней железные дороги в районе их действия стали неузнаваемы: ночное движение поездов противника прекратилось; днем фашистские поезда еле ползли, проталкивая впереди себя платформы с песком, чтобы предотвратить подрыв паровозов; вдоль всех насыпей, изуродованных мощными взрывами, валялись десятки исковерканных паровозов, сотни разбитых, сплющенных, опрокинутых, сожженных вагонов и платформ, а рядом с ними — перевернутые танки, орудия, разнесенные в щепы ящики с оружием и патронами, с обмундированием, продуктами.

В тех местах, где на мину налетал эшелон со снарядами и бомбами, вообще ничего не оставалось, кроме гигантской воронки...

Попытки противника двигаться только днем не дали эффекта. Огромный опыт наших подрывников позволил им ставить мины так, что регулярно взрывались и дневные эшелоны.

Достаточно сказать, что за май — июнь подрывники соединения уничтожили около сорока эшелонов врага. И это на таком небольшом, в общем-то, пятачке, каким был район действий отряда!

Такого «подарка» фашисты явно не ожидали.

Впрочем, они вообще не ожидали, что мы появимся у них в тылу, и никак не могли, кажется, сообразить, что за войска успешно разгромили их постарунки, выдержали бои с механизированными частями пехоты и парализуют теперь движение на дорогах.

Пугая самих себя и своих прислужников, фашисты распространили слух, что под Люблином и Варшавой появилось крупное соединение Красной Армии.

Помню, в середине мая штаб стоял в Заглымбоче. Охрана доложила: с противоположной стороны озера,

[284]

огибая его по южной дороге, движется к селу колонна автомашин врага.

Заложив коней, мы выехали по северной дороге и медленно стали огибать озеро, держа противника на дистанции и явно показывая, что не намерены уходить из села.

Гитлеровцы видели нас. Они, конечно, догадывались, с кем имеют дело. Но сунуться не рискнули... Зато мы не собирались давать спуску фашистам. Мы решили показать, кто является здесь настоящим хозяином, — и сделали это. Я приказал устроить засаду и выделил командиру засады два ПТР, пять пулеметов, три ротных миномета. Заминировав дорогу, засада дождалась, когда подорвется передовая машина с немецкими солдатами, а затем уничтожила огнем четыре автомашины из девяти и, надо полагать, положила немало солдат фюрера.

В дальнейшем немецкие автоколонны вблизи Заглымбоча и других сел, слывших партизанскими, не показывались.

Так уже в середине мая сорок четвертого года мы прочно утвердились на новом месте. 

26

Наши группы, отряды и штаб были вынуждены постоянно перемещаться, поэтому мы принимали все меры предосторожности, чтобы противник не обнаружил и не захватил нас врасплох на какой-нибудь дневке.

Направляясь в облюбованную деревню, мы никогда не ехали прямиком, делали крюки, заезжали по дороге в две-три другие деревни, на два-три других хутора. Добравшись до цели, никогда не распространялись о том, откуда приехали и куда будем держать путь дальше.

В районе действий соединения мы категорически запретили местным жителям какое-либо передвижение по ночам. Незнакомых людей, появлявшихся в деревне, занятой партизанами, тщательно проверяли. Подозрительных задерживали и не выпускали до тех пор, пока отряд или штаб не покидали деревню.

Особенно следили за тем, чтобы ни одна живая душа не могла наблюдать за нашими перемещениями.

[285]

Тут и выяснилось, что кто-то явно интересуется партизанскими маршрутами...

Петя Истратов обратил внимание на вспышки электрического фонарика за нашей спиной, когда мы выезжали из Лейно в Ново-Орехов.

— Сигналят, товарищ подполковник!

Немедленно отрядили бойцов на поимку сигнальщика, но того и след простыл. Зато не успел штаб приблизиться к Ново-Орехову, с окраины этого села тоже замигал электрический лучик.

— Ну, черти! — выругался Митя Гальченко. — Разрешите, товарищ подполковник?..

Но и тут тоже никого не нашли.

Я волновался, понимая, что нас кто-то «отправляет» и кто-то «принимает».

И к счастью, вспомнил тогда одну любопытную деталь. Товарищи из Президиума Крайовой Рады Народовой рассказывали мне еще на базе Каплуна, что у них существует нелегальная связь со всеми селами. Любой приказ из Варшавы могли передать через надежных людей от одной деревни к другой по цепочке в самое короткое время. Обычно товарищ из Варшавы добирался на велосипеде до ближайшего села или хутора, передавал приказ известному ему человеку, а тот немедленно отправлялся в другую деревню, к новому связному. Таким же путем осуществлялась связь сел с Варшавой.

Говорили, помнится, и о световой сигнализации.

Я встретился с Метеком, который подтвердил, что их связные иногда пользуются световой сигнализацией. Он улыбался и не отрицал, что штаб Армии Людовой четко информирован о местоположении каждого партизанского отряда на Люблинщине, независимо от его принадлежности.

— Хуже, что такой же системой пользуются аковцы, — согнав с лица улыбку, сказал Метек. — Весьма возможно, что люди из Армии Крайовой тоже наблюдают за вашими переездами. А публика там имеется всякая...

После этого разговора мы стали еще осторожней. Выезжая из сел, оставляли на окраине группы прикрытия, которые покидали населенный пункт, лишь получив наш сигнал о благополучном прибытии в новый пункт.

Таким образом мы в какой-то мере страховали себя. Но только в какой-то мере. Мигание загадочных ночных фонариков не прекращалось...

[286]

Но, как говорится, нет худа без добра. После того как я рассказал товарищам о беседе с польскими друзьями еще на базе у Каплуна и о своей встрече с Метеком, мы решили взять на вооружение опыт польского подполья: тоже завели связных в каждой деревне, организовали передачу сведений по цепочке.