— Да бросьте вы искать оправдание! — перебила его Нина Петровна. — Ребят возьмите.

— Что вы, что вы! — Данилов испуганно взмахнул шляпой: — Не с руки мне с ними возиться! Видели бы вчера, какую они драку затеяли…

— Ещё бы не видеть… всю ночь сыну на синяки примочки ставила… — Нина Петровна вздохнула.

— Вот видите?! — обрадовался Данилов. — А вы говорите…

— Ну ладно, там посмотрим. Как дела с утверждением списка погибших? Скульптор настоятельно торопит. Боится, что не успеет высечь на плите… Памятник-то почти готов.

Гошка чуть не выскочил из малинника, когда услышал о памятнике. Вот это новость! Подумать только, что никто из ребят ещё ничего не знает. Даже Ким. Иначе он рассказал бы. Гошка представил себе удивлённые лица ребят, когда он выложит им эту новость, и, не сдержавшись, радостно хмыкнул.

— Кто там? — вскрикнула Нина Петровна.

Гошка замер.

— Странно. Может, мне показалось?

— Нет, нет, — сказал Данилов, — я тоже слышал. Там кто-то засмеялся.

Гошка прижался к холодной земле, стараясь не дышать. Прошуршали шаги. Упругие ветки раздвинулись, и Гошка увидел прямо над собой удивлённое лицо Нины Петровны.

— Гоша?!

— Не-е-е! — пискнул Гошка, пятясь на четвереньках к забору. Он так растерялся, что даже забыл выбросить зажатые в кулаке ягоды.

— Если не ты, то кто же? — Нина Петровна засмеялась.

— Ну, в общем… как его… это… — бормотал Гошка, всё ещё надеясь благополучно скрыться.

Нина Петровна приподняла Гошку за плечи и поставила перед собой.

— Может быть, ты после вчерашнего побоища дома не ночевал?

— Не-е… я… как его… вообще дома… — Гошка поднял глаза и, увидев прикушенную от смеха нижнюю губу Нины Петровны, приободрился. Он по опыту знал, что когда взрослые сердятся по-настоящему, они не смеются.

— Так что же ты делал здесь в такую рань?

Гошка даже прикрыл глаза в поисках выхода.

— Я, тётя Нина, шёл себе и шёл, а он стоит… стоит и стоит… Вот прямо тут, — Гошка ткнул розовым от клубничного сока пальцем в сторону грядок, — я себе думаю: зачем ему стоять?

— Да кто же стоит? — не выдержала Нина Петровна.

— Ну, он… плечи — во! — Гошка вытаращил глаза и широко в стороны развёл руками. — А сам весь как есть чёрный! Я тогда и…

— Врёт он! Что вы его слушаете? — возмутился Данилов. Он цепко схватил Гошку за руку и попытался разжать побелевшие от напряжения пальцы. — Ягоды воровал в чужом саду, хулиган! А ещё сын учительницы!

— Бросьте, Николай Ильич, что вы в самом деле?!

— Нет, нет, Нина Петровна, — кипятился Кудрявый, — ворьё! Сегодня у вас очистят сад, а завтра у меня!

— Да-а… у вас две собаки… — обиделся Гошка.

— Вот видите, видите? — подхватил Кудрявый. — Сам сознался: если бы не собаки, давно в саду пусто было бы! Не-ет!

— А вы, оказывается, энергичный… И злые собаки?

— Великолепные! — гордо сказал Данилов и, поймав взгляд Нины Петровны, осекся. — Нина Петровна, вы же, собственно, не так поняли… это… это же охотничьи.

Нина Петровна усмехнулась и покачала головой. Повернувшись к Гошке, она легонько щёлкнула его по носу. — Ладно, иди пасись, герой… Пойдёмте, Николай Ильич, покажите мне список, — и она ушла в дом.

Гошка с сожалением посмотрел на аппетитные грядки. Теперь ему совсем не хотелось клубники. Он подошёл к окну и позвал:

— Ки-им!

Ким не отзывался.

— Ким! Да Ким же!

В ответ ни звука.

— Ким! Ну, просто обалдеть можно, до чего соня! — окончательно рассердился Гошка и полез в окно.

На кровати никого не было. Клетчатое одеяло, которое Нина. Петровна почему-то называла пледом, валялось на полу, рядом с будильником. А весь пол был усыпан мелкими гвоздиками, кусками проволоки, железными опилками.

— Ким! — уже неуверенно, на всякий случай, позвал ещё раз Гошка.

Неужели друг не дождался его и ушел один? Конечно. А всё из-за этой Рыжей! И потом, в малиннике он потерял, наверное, целый час…

Гошка огорчённо вздохнул и… увидел в углу, за книжным шкафом, удочки Кима.

— Дела-а-а! — Гошка удивлённо присвистнул.

Перемахнув забор, он подошёл к кустам, где были спрятаны его удочки, и задумался. Куда же мог деться Ким? Где его искать?

— Н-о-о-о, каурые!

Из-за поворота дороги выехала телега. Совхозный конюх, дед Матвеич, стоя на одном колене, лихо натягивал ременные вожжи.

— Н-о-о-о, ласковыя!

Телега скрипела и тряслась на колеях и выбоинах пыльной дороги. На телеге рядком, свесив ноги, сидели двое. Толстая старуха в белой шляпке и золотых очках и худой большеголовый мальчишка. Над головой мальчишки старуха держала раскрытый зонт. Мальчишка вертел головой во все стороны, смеялся и болтал ногами в новеньких красных сандалиях.

— Эй ты, барышня! — не выдержал Гошка. Он первый раз видел, чтобы мальчишек прятали от солнца под зонтиками.

Мальчишка удивлённо взглянул на Гошку и пожал плечами.

Гошка рассердился. Подумаешь, какой задавака нашёлся!

— Задавака первый сорт, куда едешь? На курорт! — крикнул он и показал мальчишке кулак.

И в этот самый момент он услышал за спиной грозный окрик матери:

— Георгий!

Гошка испуганно вздрогнул и оглянулся. Анна Семёновна подобрала чёрную шёлковую юбку и легко перепрыгнула глубокую канаву с водой, отделяющую большак от призаборной тропинки, где в тени кустов стоял Гошка.

— Ты… ты кого это убивать собрался, негодный мальчишка?

Она тяжело дышала. На бледном лице выступили крупные капли пота.

— Н-никого, мам… — Гошка был до того ошеломлён, что даже улыбнулся.

— Так… — Анна Семёновна прерывисто вздохнула и тыльной стороной ладони вытерла мокрый лоб. — Так… и ты… ты ещё смеешь улыбаться?!

На виске у неё начала биться голубая жилка.

— Отвечай сейчас же, как ты посмел уйти из дому, и… бог знает как напугать сестру?

Гошка опустил голову и начал пристально изучать грязный большой палец левой ноги. Он молчал и наполнялся обидой. Разболтала… Вот и доверяй после этого девчонкам; ну, погоди, Рыжая!

— Каждый день одно и то же… каждый день… — Анна Семёновна круто повернулась и быстро пошла вперёд. Плечи её вздрагивали.

— Мам… ну чего ты? — Гошка бросился следом за матерью. Пусть что угодно, лишь бы не плакала! Злая обида на Юльку распирала ему грудь. Вот, всё из-за неё!

У своего дома он догнал мать и забежал вперёд.

— Мам… ну чего ты? Не надо, мам…

— Что не надо? — Анна Семёновна остановилась и, откинув со лба густую тёмно-рыжую прядь, в упор посмотрела на Гошку влажными глазами.

— Ну, это самое… — подавленно проговорил Гошка и мрачно посмотрел на свои запылённые, исцарапанные ноги.

— Что же всё-таки это самое? — строго, как на уроке, переспросила мать.

— Ну, это…

Анна Семёновна обхватила Гошкино лицо прохладными ладонями и заглянула ему в глаза.

— Стыдно? — с надеждой спросила она.

Гошка только вздохнул. И куда это мог задеваться Ким? Сидели бы они сейчас на берегу озера, таскали скользких щук одна за другой, а кругом лес, тишина и небо вверху синее-синее…

— Вот и хорошо. Я рада, что ты всё понял. Возьми-ка топор и наколи дров.

— Мам… я всё, всё сделаю. Можно мне только на полчасика?

Из открытых дверей дома на крыльцо выбежала растрёпанная Юлька. Она посмотрела на Гошку широко открытыми зеленоватыми, как у матери, глазами и с трудом сквозь слёзы проговорила:

— Гош… ты… ты… я не могла… маме… если… раз ты… погибнешь… а подвиг… ты уже сделал подвиг?

Гошка съёжился, словно на дворе трещал сорокаградусный мороз, и искоса посмотрел на мать. Анна Семёновна стояла молча, заложив руки за спину, и пристально смотрела на Гошку.

— К-какой ещё… подвиг? — пробормотал он. — И не думал даже… Чего ты выдумала?

— Я? — изумилась Юлька. Слёзы мгновенно высохли у неё на лице. — Ты же сам… сам… — Сжав кулаки, она подкупила к Гошке. — Я выдумала? Значит… значит… ты самый-самый обманщик и трус!