Марату ни разу не доводилось участвовать в таких изысканиях, материалы которых могут понадобиться через десять — пятнадцать лет, и как ни увлекался он работой, иногда ловил себя на этой мысли. Неужели действительно пройдут многие годы, прежде чем сюда пришагают экскаваторы? Тогда к чему вся эта спешка?

Тут-то Ходоковский и оказывался куда терпеливее своих помощников. Как раз сегодня зашла речь о терпении. Он сказал студентам, вспоминая собственную молодость, что труд геолога и геодезиста, как правило, окупается сторицею. Чуть ли не полвека назад, после окончания Сибирского технологического института, он несколько лет ходил под началом профессора Коровина. Это в то время был открыт Канско-Ачинский угольный бассейн с его астрономическими запасами. Молодым инженерам, в том числе ему, Ходоковскому, не терпелось поскорее ввести в дело такое несметное богатство. Однако шли годы, а бурый уголек все отлеживался в земле нетронутым, ожидая своей очереди. Только сейчас там начали строить мощные электростанции. Вот оно как бывает даже с крупными открытиями. Между открытием и промышленным освоением полезных ископаемых обычно проходили десятилетия. Но в наше время этот разрыв сильно уменьшается, тем паче, когда находят нефть или газ.

Намного сократился и «мертвый сезон» в гидротехнических изысканиях. Давно ли проблема переброски части стока северных рек на юг казалась фантастической, а теперь вряд ли кто сомневается в ее осуществлении. Каждая засуха подгоняет изыскателей, напоминая о срочности их работы...

Обо всем этом Алексей Алексеевич рассуждал за поздним ужином, поняв, что люди очень устали. Он даже разрешил Олегу Мельнику поскучать на ближнем озерке, чтобы угостить всех доброй ушицей. Студент, заядлый рыбак, постарался: уха из линей получилась на славу. До ночи просидели у костра, слушая поисковые были Алексея Алексеевича. Олег подбрасывал в костер охапки хвороста; и, поглядывая, как трескуче вспыхивает розовое пламя, Ходоковский, в свою очередь, ловко подбрасывал молодежи одну забавную историйку за другой. Он мог рассказывать о комичном серьезно, не обращая внимания на веселое оживление слушателей.

— Но пора отдыхать, ребята, — заметил он. — Выходного дня не обещаю, а выходной вечер еще устроим.

— Скажите, Алексей Алексеевич, верно ли, что вы разрабатываете какой-то новый инженерный профиль? — словно бы между прочим спросил Олег.

Ох уж этот Мельник! Он знал пристрастия многих ученых в институте, особенно, конечно, Ходоковского, и умел перевести разговор на их излюбленные темы, выручая иной раз какого-нибудь дружка-студента, не готового отвечать преподавателям.

Алексей Алексеевич прицелился в него снайперским взглядом, отлично понимая хитрость парня, которому бы только посидеть лишний час после ужина. Однако в нескольких словах изложил свою идею. Да, нам весьма нужны толковые инженеры по охране и рациональному использованию природных ресурсов. Они соединят в себе знания и профессиональные навыки геологов, лесоводов, гидрогеологов, вплоть до ихтиологов. Как ценители и знатоки природы они должны по-хозяйски защищать ее и в то же время помогать узким специалистам брать у нее сполна все богатства. Их место всюду, где наш современник вступает в сложные отношения с природой: в шахте, на руднике, в черной и цветной металлургии, на гидротехнической стройке, в леспромхозе, на нефтепромысле, химическом комбинате, на трассе того же БАМа. У них и власть должна быть соответствующая. Это вроде бы чрезвычайные послы грядущих поколений...

— А теперь, землепроходцы, спать, спать, — уже строго повторил Алексей Алексеевич. И добавил, обращаясь к Мельнику: — Все-таки спровоцировал меня. Ну да я разбужу тебя завтра первым...

Костер вскоре догорел, вслед за тем, как уснули вокруг него эти странные люди. Земля под ними была горячей от июльского зноя, ночное небо дышало на них мартеновским жаром, и все вокруг было выжжено за сто дней непрерывной засухи. А они грезили своим каналом, по которому воды Тобола, Иртыша, Оби и Енисея хлынут на юг через самый гребень двадцатого столетия.

11

На исходе сентября Озолинь сообщил Марату по телефону, что выслал обещанные новинки по мелиорации с Аллой Сергеевной, которая едет в Среднюю Азию ташкентским поездом.

Марат примчался на вокзал раньше времени, да к тому же оказалось, что скорый поезд из Москвы опаздывает на целый час. Ни заносов, ни ливней — когда же и ходить поездам по графику, если не в такую пору?

Он долго вышагивал по щербатому перрону, то и дело сверяя свои часы с железнодорожными. Нетерпение одолевало его, он курил сигарету за сигаретой, пытаясь сосредоточиться на том, что же надо сказать Алле за те считанные минуты, пока идет смена тепловозов.

Наконец диктор объявила, что поезд прибывает и что стоянка может быть сокращена ввиду опоздания. (Этого не хватало!)

«Фирменный» ташкентский лихо подкатил к вокзалу, будто ни в чем не провинился. Марат увидел Аллу, стоявшую у окна, и быстро пошел, почти побежал за ее вагоном.

Она кинулась к нему прямо с подножки, как в знойный день с крутого берега в воду. Он подхватил ее, поставил на асфальт, размягченный солнцем. Она поцеловала его в висок и смущенно отстранилась.

В дорожном клетчатом костюме спортивного покроя, завидно посвежевшая, Алла точно сбросила с плеч десяток лет. Затаенная печаль в ее агатовых глазах выветрилась вовсе, и они светились сейчас, как в студенческие годы.

— Не узнаешь, что ли? — спросила она, встретившись с его изучающим взглядом.

— Как ты похорошела!

Алла игриво отмахнулась.

Вид у Марата был усталый, и она-то уж никак не могла бы сказать ему, что он помолодел за лето. Сквозная морщинка на лбу залегла поглубже, желобок на упрямом подбородке стал словно резче, и все загоревшее лицо посуровело, сделалось волевым.

— Говори, что у тебя, мой якобинец? — с той же легкостью потребовала она.

Он украдкой посмотрел на свои часы — неужели прошло целых две минуты? И скороговоркой, сбивчиво стал рассказывать о своем житье-бытье после их последней встречи в столице. Улучив момент, косо глянул на вокзальные часы: осталось только шесть минут. И когда это время успело набрать шальную скорость?..

— Понимаю, как много значила в твоей жизни тетя Вася, все понимаю... — говорила между тем Алла, совершенно не торопясь.

— Но куда и зачем ты едешь?

— В Ташкент, к дядюшке. Наверное, там и останусь. Покочевала, надо переходить на оседлый образ жизни.

— Да чем ты там будешь заниматься?

— Как чем? Я же гидротехник. — Алла грустно улыбнулась. — Юлий Андреевич предлагал свою крышу, однако в Москве прочно обосновался Верховцев, еще подумает — тянусь за ним.

— Он был у нас весной, на конференции.

— Преуспевающий, интеллектуальный мещанин. Самая опасная разновидность мещан...

Диктор объявила, что до отхода ташкентского скорого остается три минуты. И Марат вдруг начал упрашивать ее:

— Алла, дорогая, пожалуйста, сделай остановку, погости хотя бы одни сутки. Если не хочешь у нас, устрою в гостинице, покажу город.

Она заколебалась. Молодой свет в ее глазах поубавился, и она уже смотрела на него сквозь прежний туманец грусти.

— Ну-ну, решай!

— Марат, Марат, нам с тобой нельзя встречаться надолго.

— Зимой сбежала с московского телеграфа, теперь хочешь проехать мимо.

— Это к лучшему, — вскинув голову, сказала Алла.

— Гражданочка, заходите в вагон! — громко позвала ее шумливая проводница, все время наблюдавшая за ними.

Они расцеловались на прощание, уже не испытывая той неловкости, которую испытали только что при встрече, и Алла, озорно оттолкнувшись, с девичьей непосредственностью, живо повернулась к своему вагону.

Едва она поднялась в тамбур, как проводница тут же опустила металлическую площадку, закрыв наглухо решетчатую лесенку.

Марат подошел к окну. Они молча смотрели друг на друга, то серьезно, то улыбаясь. А поезд все не трогался. «Какая досада, можно еще было поговорить на перроне», — жалел Марат. Но эти лишние минуты тяготили Аллу. Она не удержалась, крикнула ему: