— Доченька, послушай отца, не упрямься, — сказал Сукхрам, не обращая внимания на ее слова.

— Я все равно пойду, — серьезно проговорила Чанда. Сегодня она была настроена особенно решительно. Ее настойчивость насторожила Сукхрама.

— Куда пойдешь? — с тревогой в голосе спросил он, все еще надеясь, что дочь одумается.

— Я уже сказала, — ответила Чанда. — Туда! Вот она, прямо. — Чанда показала пальцем на старую крепость.

Сукхрама охватило недоброе предчувствие. Чанда, этот нежный цветок, и вдруг пойдет в крепость, в царство злых и коварных духов!

— Нет, Чанда, тебе нельзя туда ходить!

— Почему?

— Там змеи, скорпионы, пантеры. Там опасно! — почти крикнул Сукхрам.

— Тогда и ты иди со мной, — настаивала Чанда.

Сукхрам понял, что не сможет отговорить ее. Теперь она зовет его с собой. Вдруг он услышал шепот дочери:

— Дада, правда, я — тхакурани?

Тхакурани!!!

— Нет, ты Чанда, — стараясь быть спокойным, ответил Сукхрам. — Ты моя Чанда, всего лишь Чанда, моя любимая дочь. Кто тебе внушил, что ты тхакурани?

Чанда, усмехнувшись, покачала головой. Сукхрам растерялся, не зная, что сказать.

— О, шел дождь? — спросила она, выглянув из шатра.

— Да, доченька. На улице страшно холодно, — обрадовался Сукхрам.

— Ну и что же? Зато потом нам будет тепло, — сказала Чанда.

— Когда потом? — не понимая, спросил Сукхрам.

— Когда мы с тобой вернемся оттуда, — ответила Чанда.

— Откуда? И почему нам станет тепло?

— Из крепости. Тогда у нас будет богатство, дада! Все люди станут угождать нам, станут нам низко кланяться. Дада, ведь богатство очень почитается в нашем мире, правда? Если б я была дочерью знатного человека, я была бы…

Сукхрам вытер выступившие на глазах слезы.

— Ты плачешь, дада?

— Ничего, ничего, не обращай внимания.

— Ты думаешь, мне грустно, что я твоя дочь? Нет, дада. Ты очень хороший.

— Я плохой, Чанда. Очень плохой. А ты поистине настоящая рани. Но судьба и к тебе была немилостива… — с трудом проговорил Сукхрам и замолчал. Слезы душили его.

— Ты пойдешь со мной, дада?

Сукхрам невольно вспомнил Каджри. Перед ним вдруг возникло ее улыбающееся лицо.

— Нет, Чанда. Забудь о крепости, забудь о ней! — твердо сказал Сукхрам, прогоняя видение.

— Слушай, дада… Я видела там кошку… — нерешительно проговорила Чанда.

Сукхрам похолодел от страха.

— То гуджри[144], Чанда… — еле выговорил он.

— Если она всего лишь гуджри, чего ее бояться, — рассмеялась Чанда. — А я тхакурани! Крепость моя! Я показала жене Мангу портрет из твоей шкатулки и расспросила ее обо всем. Дада, ты ведь тоже тхакур…

— Нет, нет, доченька. Я не тхакур, я карнат, низкий карнат. Забудь об этом, забудь! — испуганно запричитал Сукхрам. Ему вдруг показалось, что он слышит безумный смех своей матери: «Берегись, огонь уже подобрался к тебе. Он испепелит твою душу!»

— Отец, почему ты скрывал это от меня?

— Нет, я ничего не скрывал.

— Тогда почему ты не рассказал мне, что ты из рода тхакурани? Я же твоя дочь… Я тоже принадлежу к ее роду?

Сукхрам хотел бы обо всем рассказать Чанде. Но как он мог поведать ей, что она — плод греха? Какой предстанет она тогда перед Нарешем? Достаточно, что ее называют натни! В глазах людей натни и потаскуха — одно и то же. Люди никогда не поверят, что он сохранил Чанду в чистоте, что он не позволил даже тени всего того, что сам ненавидел, упасть на нее. Когда Каджри и Пьяри были молодыми, натов можно было в любое время обвинить в каком угодно преступлении и арестовать. Теперь многое изменилось. Потому-то он и смог уберечь от полиции ее девичью честь. Чанда не жила даже с Нилу, хотя и стала его женой. Она до сих пор на что-то надеялась, берегла себя для Нареша. Как же он мог сказать ей, что она незаконнорожденная?

— Отец! — снова заговорила Чанда.

— Да, доченька?

— Я ясно видела…

— Что?

— Груды золота и брильянтов, которые охраняла змея. Увидев меня, она опустила голову и уползла…

Слова Чанды взволновали Сукхрама.

«Кто знает, может быть, девочка говорит правду? — подумал он. — Если нам удастся завладеть сокровищами, Чанда станет богатой и знатной. Она же внучка раджи и дочь рани. Она потомок тех, кто правил Индией. Когда-то англичане были хозяевами тхакуров. Перед ними тхакуры в три погибели сгибались. А теперь попади золото нам в руки, Чанда будет жить во дворце, она сможет купить даже своего Нареша».

Ему показалось, что каждый день его горемычной жизни, каждый камень старой крепости взывает к нему: «Проснись, Сукхрам! Проснись во имя счастья своей дочери!»

Перед ним вновь предстал образ отца в день его гибели. В тот день в присутствии матери отец крикнул ему: «Ты не нат! Ты — тхакур!» И вот сегодня тхакурани явилась к нему в облике Чанды, чтобы осуществить свою давнюю мечту — завладеть крепостью. Она вспомнила о своих сокровищах.

Теперь он уже не прежний покорный Сукхрам.

«Богатство! Перед ним преклоняется весь мир. Вся деревня будет у моих ног, когда я завладею сокровищами. Даже отец Нареша забудет о своей касте и первым прибежит на поклон. Богатство! Груды золота и брильянтов!» — проносилось у него в голове.

Страсть к богатству, пробудившаяся в его душе, не давала ему покоя.

— Пошли, Чанда, — внезапно проговорил Сукхрам, решительно поднимаясь. — Может быть, я еще увижу тебя во дворце. Видно, судьба избрала тебя, чтобы осуществить то, чего не смог сделать я.

Чанда взяла факел и, накинув на себя мешковину, прикрыла его. Теперь факел был надежно защищен от дождя. Сукхрам положил спички в карман куртки и потуже затянул дхоти. Чанда подоткнула подол юбки, закрепила его сзади, и они вышли на улицу.

Дождь лил как из ведра. Дул резкий пронизывающий ветер.

— Вода в озере вышла из берегов. По краю идти опасно, — сказал Сукхрам. — Берег весь размыло. Пошли в обход.

Чанда повернула к зарослям кустарника. Вода затопила все. В саду не было видно тропинок, и в любой момент можно было угодить в яму. Чанда поскользнулась, но Сукхрам успел подхватить ее. Теперь они шли осторожнее, ощупывая каждый шаг. Кругом все окутала сизая дымка. Мраморный дворец, омытый нескончаемыми потоками воды, тускло поблескивал в свете уходящего дня. Мокрые листья вздрагивали под тяжелыми дождевыми каплями. Казалось, они дрожат от холода. Издали в окнах хижин мерцали огни. Сукхрам и Чанда, хлюпая по воде и проваливаясь в неглубокие ямы, упорно продолжали свой путь.

Мешковина намокла и отяжелела. Стоило им хоть слегка приподнять ее, как холодные струи ударяли в лицо. Лес, шумевший слева от них, изнемогал в борьбе со стихией. По нему с сердитыми всплесками хлестали потоки косого дождя, напоминавшие гигантских сказочных драконов. Подмытые глыбы земли то и дело обрушивались в пруд.

Когда Сукхрам и Чанда добрались до крепостного водоема, их оглушил могучий голос озера. Сотни бурных потоков с грохотом низвергались в него. Прибрежная трава, которая еще до вчерашнего дня поднималась чуть не в рост человека, сегодня едва проступала над водой.

Миновав водоем, Сукхрам и Чанда добрались до входа в крепость.

— Иди сюда, Чанда. Вот и главная дверь, — Сукхрам указал на одну из трех дверей, ведущих во внутренний двор.

— Разве ты бывал здесь? — спросила Чанда, переступая порог.

— Да. В молодости, вместе с Каджри.

— С кем? С моей мамой?!

— Да, — неуверенно ответил Сукхрам.

Сукхрам и Чанда сбросили с себя намокшую мешковину и положили у двери.

— Не утащат? — усомнился Сукхрам.

— Кто решится прийти сюда, дада? — рассмеялась Чанда. — Это же мой дом, сюда могу приходить только я. Можешь не беспокоиться, никто ее не возьмет!

Решительный голос Чанды еще больше встревожил Сукхрама. «Откуда в ней такая смелость? Неужели это моя Чанда? Нет, это говорит не она! Это и вправду тхакурани», — в волнении думал он.