— Мы работы не боимся, правда, Василь? — выскочила из-за стола Рийя. — Нисколечко не боимся, правда?

— Правда, — пробасил Василий. Он взял ложкой последнюю галушку и глядел на нее пристально, словно решал, съесть ее или положить обратно.

Шел третий час ночи.

Город спал. Ничто не нарушало его тишины. На притихших улицах, залитых тусклым светом электрических фонарей, вполголоса шептались деревья да цветы, которые двумя рядами тянулись вдоль домов. На небе высоко-высоко лучились озябшие звезды.

Сергей возвращался домой один. Василий и Рийя оставили его, когда закрыли парк. Они ушли, окрыленные новыми думами, радостные и счастливые.

Сергей пожелал друзьям спокойной ночи и еще более двух часов находился на участке.

Особых происшествий, как говорят в таких случаях, за это время не случилось, поэтому ему было необычайно хорошо. Он ни о чем не думал и ничего не хотел — шел и шел, вдыхая полной грудью чистый воздух, прислушиваясь к собственным шагам, гулко раздававшимся в ночи.

2.

— Где ты пропадаешь? — налетел на Сергея участковый уполномоченный Карим Сабиров.

— Я кому-нибудь нужен?

— Подполковник с восьми часов тебя разыскивает. Все телефоны обзвонил. Говорит, что ты соцзаконность нарушил. Это правда? — прищурился Сабиров. Он подменял ответственного дежурного по отделу, — За нарушение соцзаконности по головке не гладят, учти!

— Ладно, учту, — вяло отозвался Голиков.

Сергей подумал, что начальник отдела узнал о выпивке у Крупилина. «Почему я сразу не рассказал обо всем? Кто-то, очевидно, подробно описал ему мои похождения».

— Что же ты застыл? — напомнил Сабиров. — Умел безобразничать, умей и ответ держать. Подполковник ждет тебя.

Сергей только теперь посмотрел на участкового:

— Он у себя?

— У себя. Давай, не задерживайся. Да дверь оставь открытой — послушаю, как будешь выкручиваться. Глядишь, твой опыт и мне когда-нибудь пригодится.

В маленьких круглых глазах Сабирова появились холодные огоньки. Он стоял у столика — невысокий, ссутулившийся, в помятой милицейской форме. У него были широкие оттопыренные уши, большая голова с густыми нечесаными волосами, кривые ноги, короткое, толстое туловище.

— Может быть, и пригодится, — отозвался Сергей, про себя же подумал: «Ну и тип, этот Сабиров…».

Подполковник сидел за массивным старинным письменным столом. Он, наверно, только что с кем-то говорил по телефону: его левая рука лежала на аппарате, взгляд был устремлен в угол, в котором стояли большие часы.

— Здравствуйте, Султан Абдурахманович. Вы меня вызывали? — Голиков остановился у двери.

— Почему так поздно на работу являешься? — вместо приветствия проговорил Абдурахманов.

— Сейчас десять, а в отдел я должен был прийти в три, — ответил Сергей. — Вы бы прислали кого-нибудь за мной, если я нужен.

— Может быть, за тобой надо было прислать автомашину?

— Можно было приехать на мотоцикле.

— Что? — побагровел подполковник. — Почему кокарду не почистил? Посмотри, на кого ты похож! Под глазами синяки. Пьянствовал всю ночь! Видели тебя, еле ноги волочил!

— Не пил я.

— Люди врать не будут! Думаешь, случайно на твоем участке появилась магазинная кража? Не случайно. Запустил работу. Что ты болтал на слете дружинников? Под мой авторитет подкапываешься? При всех шельмуешь! Ничего у тебя не выйдет! Молоко на губах не обсохло…

— Как вам не стыдно! Вы же коммунист!

— Что ты сказал? Повтори-ка, что ты сказал!

Сергей почувствовал страшную усталость во всем

теле. Он понял, что не выпивка с Крупилиным была причиной раздражения начальника отдела. Было что-то другое. Что? На слете дружинников он ничего особенного не говорил, что бы подрывало авторитет Абдурахманова. Он только поддержал выступление Ядгарова. Первый секретарь поднял интересный вопрос, и ему, участковому уполномоченному, просто нельзя было не сказать об этом. Создание секций в дружинах облегчало борьбу с преступниками и нарушителями общественного порядка. Это прекрасно понимали все. Понимал это и подполковник. Он не один год работал в милиции и знал, что без активной помощи населения трудно поддерживать в городе образцовый порядок.

…Абдурахманов, широко расставив ноги, стоял посредине кабинета. С его лица не сходили багровые пятна. Взъерошенные брови сошлись у переносицы, собрав на лбу в тугой жгут глубокие складки.

«Чем же все-таки я провинился? — продолжал гадать Голиков. — Если он ничего не знает о выпивке с Крупилиным, то…» Участковый поднял голову, так и не решив, что должно было последовать за словом «то», — резко зазвенел телефон, и мысли смешались.

— Слушаю, — сорвал Абдурахманов с рычага трубку. — Здравствуй. Ты что делаешь? Зайди ко мне… Сейчас, сейчас, потом поздно будет. Узнаешь у меня… Никуда твои преступники не денутся. Речь идет о чести всего коллектива. Это должно волновать тебя в первую очередь.

Начальник отдела косым взглядом скользнул по лицу Голикова и с грохотом положил на место трубку. В коридоре послышались быстрые шаги, и в кабинет, широко раскрыв двери, вошел Автюхович.

Участковый невольно закрыл глаза: «Ну, теперь держись, Серега! Начнут читать мораль…»

— Здравствуйте, товарищ подполковник! Доброе утро, Сергей! — поздоровался Автюхович. Он прошел к окну и остановился у сейфа.

— Садись, — указал на стул начальник отдела.

— Спасибо, Султан Абдурахманович, постою. Надоело сидеть. Целыми днями из кабинета не выхожу.

— Ну как хочешь. Я пригласил тебя, — официальным тоном начал подполковник, — чтобы вместе решить, что нам делать с Голиковым.

— Что-нибудь случилось? — не меняя позы, поинтересовался Якуб Панасович.

— Случилось, Якуб. Опозорил он нас с тобой. Ты только послушай, что люди пишут. — Абдурахманов взял конверт, который лежал перед ним, достал из него вчетверо сложенный лист бумаги. — Нет, я не могу читать. Прочтешь у себя. Я тебе все отдам.

— Ты что натворил? — посмотрел Автюхович на Сергея.

— Что ты его спрашиваешь! — подполковник снова приблизился к Сергею. — Ты его ни о чем не спрашивай. Не добьешься от него правды. Он только пакостить мастер…

— Может, вы перестанете меня оскорблять? — еле сдерживая себя, сказал Сергей.

— Я тебя оскорбляю? Это ты оскорбил всех! Плюнул коллективу в лицо! Ни с чем не посчитался! Ты знаешь, что наш отдел должны были в этом квартале занести на республиканскую Доску почета? Из-за тебя не занесут!.. Кража со взломом тоже совершена на твоей территории. Ты же пальцем не пошевелил, чтобы раскрыть ее!

— Раскрою!

— Ты раскроешь? Скорее всего снова напьешься с Зияевым и будешь бродить всю ночь по участку, разыскивая машину для загородных прогулок с вертихвостками…

— Что вы сказали? — побледнел от гнева Голиков. Он невольно сжал кулаки и шагнул к Абдурахманову, глядя на него налитыми кровью глазами.

— Успокойся, я на фронте не таких нервных видел. — Начальник был доволен беседой. — Видишь, Якуб Панасович, какие дела. Ты в первую очередь виноват в том, что произошло. Отгородился от людей политинформациями да протоколами партийных собраний, вот они и сели на нашу шею.

— Я разберусь, — устало отозвался Автюхович.

— Разберись, да по тщательней. Возьми эти письма и проведи служебное расследование. Мы не имеем права держать в наших рядах нарушителей дисциплины! Милиция не богадельня. Вспомни, что говорил на коллегии министерства комиссар милиции.

Сергей отступил. У него не было ни желания, ни сил говорить с Абдурахмановым. «Может, я действительно, уйдя от Крупилина, бродил по улицам и искал автомашину? Но откуда взялся Зияев? Почему он до сих пор ничего не сказал мне? Мы же каждый день встречались. Какой я дурак все-таки!»

Он только сейчас по-настоящему понял, чем это все может кончиться. Нет, нет, только бы не уволили с работы! Только бы разрешили ему остаться в отделе! Он готов выполнить любое задание. Какое бы оно ни было. Сколько бы времени ни потребовалось для этого. У него все лучшее было связано с милицией. Она пришла к нему на помощь в самый тяжелый для него период, когда он ни во что уже не верил…