– Ну, наверно, все уже в сборе? – сказал директор.

Тогда секретарь Кавамура пересчитал всех присутствующих. Одного не хватало. Так и следовало ожидать: это «Тыква» не пришел.

Не знаю, может быть между мной и «Тыквой» была какая-нибудь, как говорят, предопределенная судьбой связь, но с тех пор, как я в первый раз увидел его лицо,я никак не мог его забыть. Когда я входил в учительскую, мне прежде всего бросался в глаза «Тыква»; шел я по улице – мне всегда мерещился учитель «Тыква»; когда я приходил на горячие источники, то и там, в бассейне, иногда видел его бледное одутловатое лицо. Здороваясь со мной, он всегда как-то смущенно опускал голову, и мне становилось его жалко. Во всей школе не было человека более тихого, чем он. Смеялся он редко. Попусту не говорил. Из книг я знал выражение «благородный человек», однако думал, что это встречается только в словарях, а живых людей таких не бывает, – и лишь после того, как я встретился с «Тыквой», эти слова получили для меня живое воплощение.

Благодаря такому внутреннему тяготению я, едва лишь вошел в комнату заседания, сразу заметил, что «Тыквы» здесь не было. А я, по правде говоря, хотел сесть рядом с ним.

– Наверно, скоро появится, – заметил директор и, развязав лежавший перед ним сверток из лилового шелка, стал читать какие-то листки бумаги, отпечатанные на гектографе.

«Красная рубашка» принялся шелковым носовым платком протирать янтарную трубку – это было его любимое занятие, вероятно оно подходило к его красной рубашке. Остальные тихонько разговаривали и, не зная, чем заняться, писали на поверхности стола неизвестно что резинками, вделанными в концы карандашей. Нода время от времени заговаривал с «Дикообразом», но тот, не поддерживая разговора, произносил только «гм» да «угу», а иногда, сделав страшные глаза, поглядывал в мою сторону. Я тоже не уступал и отвечал ему сердитыми взглядами.

В это время с огорченным видом появился долгожданный «Тыква» и, вежливо поклонившись «Барсуку», извинился:

– Я был немножко занят и запоздал…

– Итак, открываем заседание, – объявил «Барсук» и передал секретарю Кавамура отпечатанные на гектографе листки, чтобы он роздал их присутствующим.

Первым пунктом стоял вопрос о дисциплине школьников, и затем еще два-три других вопроса. Со свойственной ему величавостью «Барсук», как бы являвший живое воплощение педагогики, изложил суть дела. – И преподаватели и ученики нашей школы допускают различные ошибки и промахи, – начал он. – Все это происходит по моей неосмотрительности. Поэтому каждый раз, когда что-нибудь случается, я, как директор, в душе всегда испытываю сильное смущение. К несчастью, в школе снова произошли беспорядки; и должен сказать, что я опять глубоко виноват перед вами, господа! Однако что произошло, то произошло, ничего не поделаешь, но нам необходимо принять какие-то меры. Что касается фактов, то они вам, господа, уже известны, поэтому я прошу вас откровенно высказать здесь ваши соображения относительно мероприятий по улучшению создавшегося положения.

Я слушал его выступление и восхищался: ай да директор! ай да «Барсук»! Выходит, что он берет на себя всю ответственность и объявляет, что это не то его собственная вина, не то результат его собственной халатности; а раз так, то нечего и наказывать школьников. Пожалуй, он начнет с того, что сам себя уволит! Но тогда зачем было созывать это канительное заседание? Все и так понятно, если руководствоваться просто здравым смыслом. Я тихо и мирно дежурил. Ребята стали хулиганить. Ни директор школы не виноват, ни я. Виноваты одни школьники. Если «Дикообраз» их к этому подстрекал, значит нужно выгнать вон и этих школьников и «Дикообраза», и все будет в порядке. Взвалил на себя чужую вину и твердит: «моя вина», «моя вина»! Где еще найдешь такого ловкача, как он? Нет, на этакий трюк, кроме «Барсука», никто не способен!

Высказав свои столь нелогичные соображения, директор с каким-то самодовольством обвел всех глазами. Никто не раскрыл рта. Учитель естествознания уставился на ворону, которая села на крышу над первым классом. Учитель китайской литературы то складывал, то разворачивал повестку дня. «Дикообраз» попрежнему неприязненно посматривал на меня.

Знал бы, что заседание – такая чушь, ни за что не пошел бы, хоть поспал бы днем!

Раздосадованный, я решил поговорить здесь как следует и уже было приподнялся с места, как о чем-то заговорил «Красная рубашка», и я пока воздержался.

«Красная рубашка» отложил в сторону свою трубку и говорил, вытирая лицо полосатым шелковым носовымплатком. Наверно, выманил этот платок у своей Мадонны. Мужчины всегда пользуются белыми полотняными платками.

– Я слышал о безобразных выходках школьников из общежития и признаю, что я, как старший преподаватель, тоже виноват в том, что не досмотрел; и мне очень стыдно, что я не оказывал постоянное моральное воздействие на молодежь, – говорил он. – Таким образом, случай, о котором здесь идет речь, произошел из-за некоторых упущений. Если рассматривать этот инцидент сам по себе, то странно – получается, что у нас только ученики плохие; однако если разобраться поглубже, в самой сути дела, то мы увидим, что как раз наоборот, – вся ответственность за этот случай лежит скорее на школе, а не на учениках. И мне думается, что применение строгого наказания на основании одних лишь внешних проявлений вряд ли принесет пользу в будущем. К тому же ведь это все горячность молодости, – у молодежи энергия переливается через край, поэтому не исключено, что и свои проделки они совершают наполовину бессознательно, не задумываясь над тем, что хорошо и что плохо. Разумеется, какие нужно применить меры – решает директор, так что мне не приходится вмешиваться в этот вопрос, но я прошу учесть все эти обстоятельства и отнестись к ученикам по возможности снисходительно.

Вот уж действительно, «Барсук» – это «Барсук», но и «Красная рубашка» – это «Красная рубашка»: так во всеуслышание и объявил, что если школьники буянят – значит не школьники виноваты, а учителя. Словом, ежели сумасшедший трахнет человека по голове – это значит, что тот, кого трахнули, – плохой, потому, мол, сумасшедший и ударил его. Спасибо за такое удовольствие! Коли у этих ребят энергия через край бьет, шли бы на спортивную площадку да и занимались там борьбой. А кто это должен терпеть, когда ему в постель – «наполовину бессознательно» – кузнечиков напустят? Этак, если они тебе во сне шею свернут – ведь это тоже будет «наполовину бессознательно», значит все равно их нужно отпустить с миром?

Размышляя таким образом, я было подумал, не выступить ли и мне?… Но выступать, так нужно выступить красноречиво – так, чтобы всех удивить. А я если начинал говорить, когда злился, то обязательно на втором либо на третьем слове спотыкался – и конец! Взять хоть «Барсу-ка» или «Красную рубашку»: ведь каждый из «их как человек хуже меня, но поговорить – на это они мастера! А тут начнешь да еще запутаешься – радости мало! «Попробую-ка в уме составить в общих чертах план», – подумал я и принялся про себя сочинять фразы. Но тут, к моему удивлению, неожиданно поднялся сидевший против меня Нода. Шут-то шут, а разговор повел весьма развязно!

– Поистине недавний инцидент с кузнечиками и боевыми криками является прискорбным событием, которое вызвало у всех нас, преподавателей, вдумчиво относящихся к школьной жизни, тайные опасения относительно дальнейшего будущего нашей школы, – по обыкновению, скороговоркой начал Нода. – Все мы, преподаватели, должны теперь особенно внимательно оглянуться на самих себя, а также должны строгими мерами укреплять дисциплину во всей школе. Поэтому я полагаю, что предложения директора и старшего преподавателя, которые мы здесь слышали, являются вполне уместными и касаются самой сути дела; я целиком и полностью с ними согласен и прошу, чтобы меры наказания были бы как можно мягче.

В речи Нода были только слова, а смысла не было; к тому же из-за книжных выражений, которыми он все время сыпал, вообще ничего нельзя было понять. Единственное, что я уловил из его выступления, – это что он «целиком и полностью согласен».