— Легко получаете зарплату, потому и отдаете, — Дора Матвеевна торжествующе оглядела нас, ища согласия.

— Замечательно как вы сказала! — восхитилась Тина Савельевна.

— И пример не в вашу пользу, — продолжала Дора Матвеевна. — Значит, так учите. Вот тут вас, голубушка, можно поставить в пример. Как не надо работать. В числе восьми неуспевающих вы даете трех одиночек! А знаете, что это такое? Для общих итогов не имеет значения, по одному предмету не успевает ученик или по десяти. И вот полюбуйтесь: вы одна, в одном только классе снижаете успеваемость всей школы на три десятых процента. Всю школу тянете! Совесть у вас есть в конце концов!

— Ай-ай-ай, — покачала головой Полина Поликарповна и спросила: — Сколько раз вы проводили дополнительные занятия?

— Мне говорили, что они запрещены приказом министерства, — оправдывалась Генриэтта Сергеевна.

— Вот видите! Это вы быстро усвоили! — восклицала Дора Матвеевна. Сегодня она вообще забыла свой обычный ровный тон. — А вам не говорили о том, что министр запрещает брак в работе? Не слыхали? Ну, так я вам об этом напомню. Делайте что хотите, но чтобы к концу недели по крайней мере все одиночки успевали. Все трое!

— Почему вы считаете троих? Горохов не успевает и по арифметике, — поправил я, чтобы хоть немного облегчить участь Генриэтты Сергеевны.

— Ваши данные, товарищ классный руководитель, устарели, — Дора Матвеевна потянулась к графину, но ее опередила сидевшая у края стола Тина Савельевна. Наполнив стакан, она подошла с ним к директору. — Спасибо. Вы не в курсе дела, Григорий Иванович. — Дора Матвеевна отхлебнула глоток и поставила стакан. — Я разговаривала с Тиной Савельевной. Она поработает с мальчиком и выведет четвертную тройку.

— Да, да, с готовностью подтвердила Тина Савельевна. — Горохов хоть и лентяй, но способный. Я его еще спрошу. Вытяну. Поддержу.

— По-моему, так только веревка поддерживает повешенного! Вы же сами наставили ему двоек, а теперь говорите, что в итоге у него будет тройка. По какой это арифметике? — спросил я Тину Савельевну.

Она отвернулась в сторону директора и развела руками: полюбуйтесь! Дора Матвеевна не стала мною любоваться и, нацелив карандаш, пошла в лобовую атаку.

— Вы что, против повышения успеваемости в собственном классе?

— Какое же это повышение? Это унижение! У Горохова тяжелые условия. Он нянчил братишку. Не учился и отстал. Родительский комитет взялся устроить малыша в детсад. Во второй четверти Горохов будет успевать.

— Так в чем же дело? — опустив карандаш, мирно спросила Дора Матвеевна. — Раз мальчик на подъеме и вы уверены в нем, значит наш долг поощрить его. Тина Савельевна как опытный педагог проявляет к ученику законную чуткость.

— Да не чуткость это, а подаяние. Зачем оно ему? Мы в классе обсуждали каждую отметку и знаем им цену. Во многом сами виноваты. Мы признали это и решили в следующей четверти поправить свои дела. А тут, выходит, без всякого труда и усилий, по щучьему велению нисходит благодать. Что я скажу своим неверующим ребятам? Что есть бог и имя ему, — процент?

Пауза. Дора Матвеевна мелкими глотками допивала воду. Полина Поликарповна безнадежно махнула на меня рукой.

— Любишь ты, Гриша, как историк, красиво говорить. А что говоришь — сам не знаешь. Для кого старается Дора Матвеевна! Для себя? Да у нее все есть: и орден, и почет, и пенсия за выслугу лет. Ради нас с вами она старается, тянет всю школу. Мы же новостройка. Если в первой четверти дадим успеваемость ниже средней по городу, знаешь, какой тарарам поднимется? Ты первогодок, не знаешь. А мы насмотрелись на своем веку. Тут от разных комиссий житья не будет. Вам же, молодым, в первую очередь достанется. Как увидите инспектора, так и убежит душа в пятки. А ты все критикуешь, критикуешь, вроде один тут шелковый, а все остальные ситцевые. Если хочешь знать…

— Я лично хотела бы знать, — прервала неиссякаемый поток Виктория Яковлевна, — какое отношение имеют ваши слова к судьбе Горохова, вполне реального человека?

— Я попрошу прекратить все споры, — постучала по столу карандашом Дора Матвеевна. — Мы и так затянули. У меня не один пятый «В». Можете выставлять что хотите. Это дело преподавателя, и я никому не имею права приказывать. Здесь присутствует председатель месткома, — жест в сторону Полины Поликарповны и ответный кивок. — При распределении часов в новом учебном году мы с ней учтем все обстоятельства. И каждый получит по способностям. По-видимому, мы кое-кого перегрузили, вот и не справляются товарищи.

— В истории это называется: не хотите пряника, получите кнута, — сделал я вслух вывод.

— Я предлагаю вам оставить этот тон! — Лицо директора изменилось, словно в снятое молоко подлили бурачного соку. — Вы пока что на работе находитесь и ведите себя соответственным образом. Давайте заканчивать. Последний вопрос. У скольких учеников предполагается снижение отметок по поведению?

— У двенадцати.

Педсовещание ахнуло. Дора Матвеевна устало посмотрела на меня, как на безнадежного, но все-таки решила уточнить диагноз:

— У вас что, мания противоречия? На все пятые классы должно быть не больше десяти человек с четверкой по поведению, а вы…

— А я передаю решение класса. У нас так: кто несколько раз попал в «журнал дежурного», тот рецидивист и ему снижается отметка.

— Значит, вы уже все сами решили?.. Что же нам остается делать?

— Утверждать.

— Боже мой! — всплеснула полными короткими руками Полина Поликарповна. — Какой-то «журнал дежурного», рецидивисты! Что мы, в милиции? Здесь сидят живые учителя, они сами скажут, кому надо снизить поведение. Я, например, предлагаю поставить четверку Вертеле за безобразное поведение на моих уроках, за разговоры, хождение по классу.

— Вот это конкретное предложение, — сказала Дора Матвеевна, делая в ведомости пометку. — Еще кому?

— Кобзарю, Дора Матвеевна, за пререкание с учителем, — ябедничала Тина Савельевна.

— Все? Два человека.

— Значит, остальным тридцати шести я должен выставить пятерки? Отличное поведение? Тогда почему мы говорим о дисциплине как о проблеме?

— Григорий Иванович, честное слово, мы уже устали от ваших наивных реплик, — искренне вырвалось у Доры Матвеевны.

— Может, мне лучше уйти?

— С вашим классом мы все закончили, а как к предметнику у меня к вам пока претензий нет. Так что…

— Благодарю вас.

Я вышел из кабинета и тут же пожалел. Надо было все-таки выяснить, почему мои вопросы показались наивными.

Вальс

Вечером восьмого ноября местный комитет устроил праздничный прием. Никак иначе этот вечер Полина Поликарповна назвать не соглашалась. Она лично встречала гостей в вестибюле. Невысокого роста, плотная, с коротко, по-пионерски, стриженными волосами цвета красного перца, густо посыпанного солью, разрумянившаяся и нарядная, Полина Поликарповна излучала радушие. Сердечно пожимая всем руки, поздравляла с праздником и провожала в зал. Тронутые гостеприимством, мы единогласно избрали весь местком в президиум. Наверное, на этом и кончилось то, что называлось приемом. Дальше все пошло по-привычному. Дора Матвеевна обратилась к коллективу с приветственным словом.

«Слово» было отпечатано на нескольких листах.

Я начал разглядывать зал. В центре президиума сидела Полина Поликарповна рядом с мужем. Его выбрали от гостей. Сухой и высокий, он держался прямо и вместе с супругой составлял букву «ю», с которой начинается их фамилия — Юдины. Удобно!

Если меня самого поставить рядом с Викторией Яковлевной, получится та же конфигурация. Только фамилии у нас разные. Я — Горский, она — Корнева. Неэкономно. Проще было бы иметь одну фамилию на двоих. Мою, конечно..

Виктории Яковлевны в зале нет. Она наверху накрывает банкетные столы. Я набивался в помощники, но женщины выставили меня.