Она нередко нет-нет и всплакнет в одиночестве. А сегодня, накрывая на стол, вновь затеяла разговор:

— Неужто зиму зимовать? Сил моих нет! Шестой год…

Сергей Петрович погладил ее руку.

— Может, и зиму. Скоро цех грануляции запустим… А в парокотельной ребята решили теплицу построить. Овощи зимой будут! — бодро воскликнул он, стараясь отвлечь Лидию Федоровну от грустных дум.

…Шесть лет назад его послали строить этот завод. А когда достраивал, предложили готовить из строителей кадры технологов, — и это он выполнил. И тут же был утвержден директором выстроенного завода. Вот уже три года руководил предприятием, совершенствовал оборудование и технологию, внедрял автоматику, механизацию и был счастлив в этой увлеченности делом.

— Когда же тебя, наконец, отпустят или переведут? Написал бы куда следует…

— Никуда я не буду писать! Поняла?! Мне здесь интересно, понимаешь? Если хочешь, поезжай к Оле или к сестрам. Погости зиму.

— А ты не сердись, Сережа! Как же я тебя одного оставлю? Обеды кто тебе будет готовить?

— Не маленький! Столовая есть… Ну что ты заладила? Ни-ку-да я сейчас не хочу ехать. Все! Разговор исчерпан!

— Сережа, не кричи ты на меня! — Веки у Лидии Федоровны стали краснеть.

— Извини. — Он взял из вазы большой краснобокий персик, очистил от замшевой кожицы, протянул жене: — Съешь, Лида… Ты совсем не ешь фруктов.

Как всегда, они обедали на застекленной веранде. Через ровные промежутки времени включался и выключался холодильник; когда мотор переставал гудеть, было слышно, как разбиваются о землю плоды.

— Позвони в детсад, пусть придут за фруктами, — сказал Сергей Петрович.

— Уже приходили…

— В поселковой библиотеке инвентаризация. Устаревшую литературу списать надо… Помогла бы, Лида…

— Ладно, — покорно согласилась она, понимая, что муж хочет хоть чем-нибудь отвлечь ее от грустных дум, от домашнего затворничества. — Завтра пойду.

Дорофеев не раз жалел, что с первых дней приезда не настоял на том, чтобы жена пошла работать: Оленька кончила среднюю школу в городе, школы тогда в поселке еще не было. Потом готовилась в институт. И пять лет Лидия Федоровна провожала дочь до автобусной остановки и встречала из института, предварительно закутав в одеяла кастрюльки с обедом для Сергея Петровича.

Глава третья

«У НАС НЕ ФИЛИАЛ…»

Петя Зайцев поднялся на второй этаж женского общежития, постучал в одну из дверей.

— Входите! — услышал он и осторожно так, чуть-чуть, чтобы можно было предупредить, не заглядывая в комнату, приоткрыл дверь: — Мужчина…

— Одну секундочку! — раздался испуганный возглас, потом шорохи и приглушенные голоса.

— Можно! Входите!

Петя переступил порог, от двери огляделся.

За круглым столом, покрытым скатертью с веселыми зелеными цветочками по всему полю, сидели Валя Орехова — аппаратчица сернокислотного и Рита Белоусова — лаборантка центральной лаборатории.

Зина Брыкина — счетовод из бухгалтерии — лежала в постели, укрывшись байковым одеялом. Свет от грибка, стоявшего на тумбочке у изголовья, освещал большую высокую подушку, рыжую голову на ней и плечи девушки, перехваченные белыми и розовыми ленточками. Она читала какую-то книгу.

Рита, смуглая, худощавая, расчесывала бронзовые волосы. Расчесывала она их как-то странно: не от корней к концам, а наоборот, к голове, резкими короткими движениями. Волосы сухо, металлически потрескивали.

— У тебя не волосы, а линия высокого напряжения, — сказал Зайцев. — Здорово, девчата!.. Я по делу, извините.

— Девочки! — воскликнула Зина. — Девочки, нас обманули! Не вижу мужчин, девочки! Это же Розовый Зайчик!.. Зайчик, где мужчины?

Петя смутился до слез. Поправил на рукаве красную повязку.

— Ты какая-то просто нахальная, Зина. Я по делу пришел…

— Девочки, да ведь Зайчик служит в народной дружине! Он пришел к нам наводить порядок! Он уполномочен проверить, нет ли в комнате у одиноких девушек посторонних мужчин. Так, Зайчик?! — не унималась Зина. — Вы приняли на себя обязанности полиции нравов, товарищи дружинники?

— Дура ты, Зинка, только не обижайся! — выпалил Петя.

— Хватит тебе, — одернула Зину Валя и вышла из комнаты.

— Оставь его в покое, Зинка, — сказала Рита и кивнула недочесанной головой на стул: — Садись! Чай будем пить… Не обращай на нее внимания, она шутит.

— Я знаю, — согласился добродушный парень и сел.

В комнате четыре кровати, круглый стол посредине, у двери — зеркальный платяной шкаф, тумбочки — у каждой кровати. Тумбочки застланы одинаковыми белыми салфетками. По тому, что находится на тумбочке, можно узнать многое о характере, вкусах, потребностях каждой, кто живет здесь: у Зины, например, тесно на тумбочке от сюрпризных коробок с духами и одеколоном, пузырьков и баночек с кремами, эмульсиями, лаками. Флаконы духов и коробочки с пудрой есть и на других тумбочках, но не в таком изобилии. На той, что у изголовья ближней к двери кровати, — стопка книг, толстых «общих» тетрадей в клеенчатых корках.

— А Люба когда из техникума вернется? — спросил Петя и кивнул на тумбочку с книгами. — Надо со всеми чтобы…

— О чем же ты беседовать с нами пришел, Зайчик? — затараторила неугомонная Зина, не отрываясь от книги. — О моральном облике молодого строителя коммунизма? Или о преимуществах природного газа перед завозным углем? Поговори лучше с нами про любовь, Петенька…

Петя отмахнулся от Зины, с надеждой взглянув на Риту. Голова у Риты стала неузнаваемой: взбитые волосы возвышались над ней бронзовым облаком.

— Прямо гоголь-моголь какой-то! — удивленно воскликнул юноша. — Так и пойдешь во дворец?

Рита рассмеялась.

— Что ты, Петенька! Я сейчас из этого гоголя-моголя сооружу, что захочу. Можно «девятый вал» Айвазовского или пирамиду Хеопса, а захочу — цветочную клумбу. Что тебе больше по сердцу, Заинька?

— Мне косы нравятся. Правда… Ты только не сердись, Рита.

— На что только не идешь, чтобы стать красивее! На голове стог сена соорудила, а ему теперь — косы подавай! Ты что пришел? Критику наводить?!

— Я же просил — не обижайся…

— Ну, ладно. Чего пришел-то?

— Вот все соберетесь — и поговорим. Ответственное дело вам поручается.

Вернулась Валя. В руках кофейник, тарелка с колбасой. Ногой прикрыла за собой дверь.

— В мою сторону не смотреть! — скомандовала Зина, и Петя отвернулся к двери, покраснел. Он слышал, как заскрипела сетка кровати, зашуршали одежды или покрывало. Вот Зина взбила подушку: бух! бух! — и шарканье тапочек к столу. Зина села рядом с Петей. На него пахнуло духами и теплом. Петя обернулся. Зина поправляла прическу. Она подняла над головой руки, широкие рукава шелкового халатика упали к плечам. Зеленые глаза смеялись, когда она запахнула на груди халатик.

Полки платяного шкафа служили девушкам буфетом: на них стояли стопки глубоких и мелких тарелок, чашки и стаканы, ножи, вилки, банки сгущенного молока — целая и початая, пакетик сахара, в прозрачном мешочке — хлеб.

— Очень серьезное дело, девушки, — сказал Зайцев. — Поэтому вам и поручается… Одним словом, к вам девушку решили поселить.

— Какую еще девушку? — воскликнула Зина и положила хлеб с колбасой на стол. — Самим тесно!

— Да, нас бы спросить не мешало, — возмутилась Валя, отхлебывая чай из красивой сине-белой пиалы с надписью «Делегату съезда профсоюзов».

— Сейчас скажу — все поймете. Никому не доверили, только вашей комнате. Как самой передовой, — сказал Петя. — Знаете, тюрьму в городе закрыли? Так вот, одну бывшую молодую правонарушительницу завод берет на работу. Перевоспитывать ее будем. Всем коллективом! А жить она будет у вас, девушки…

— Она за что сидела? — поинтересовалась Рита.

— За кражу…

Петя Зайцев не был физиономистом, но по выражению лиц Вали, Зины и Риты понял, что восторга сообщением не вызвал. Рита положила локти на стол, а подбородок на ладони и уставилась в какую-то точку за спиной у Пети. Зина, сердито двинув стулом, встала, принялась ходить по комнате.