Бурильщики перестали трещать перфораторами, спустились со скал. Тот, что пришел с Василием, что-то сказал одному из бурильщиков. Бурильщик посмотрел в сторону Василия, кивнув головой, и, неся перед собой перфоратор, приблизился к каменной подушке, уперся в нее буром. Бур затрещал, зарычал в его руках; в разные стороны брызнула гранитная крошка.

— Пойдем в укрытие, — предложил дежурный. — Сейчас рвать начнут.

Всё — и люди, и механизмы — скрылось за поворотом. Прошло несколько минут. Бригадир в фуражке с металлическим верхом смотрел на часы. Раздался взрыв, за ним, сразу один за другим, еще несколько. Скалы содрогнулись, затем последовали гул и грохот осыпающихся камней. Василий пришел следом, встал на самом краю теснины. Бульдозер сталкивал в пропасть обломки скал. Прошло несколько секунд, прежде чем из глубины донесся тихий шум камнепада.

Василий стоял, смотрел перед собой на противоположный склон горы с кибитками у подножия. Через день-два приедет Ольга… Он пришел отдать долг памяти покойной и неродившемуся ребенку, наверное сыну, для которого три года назад успели придумать несколько имен, но так и не выбрали единственного.

Василий снял кепку, постоял еще несколько минут. Стало тихо. Это бульдозерист и буровики перестали работать. Они смотрели на него и тоже сняли кепки.

Потом он быстро пошел под гору по гулкому шоссе. Вслед ему кто-то крикнул:

— Ты не сомневайся, баранка будет стоять на месте.

Не оглянувшись, он махнул рукой: слышу, мол…

— Отличная печь, товарищи! — произнес удовлетворенно Дорофеев, откинувшись на спинку стула, пошевелил усталыми плечами. — Она, похоже, должна получиться экономичнее воскресенской и винницкой!

— Посмотрим! — осторожно заметил Вишневский. — Не кажи «гоп», пока не перепрыгнешь!

Каюмов и Мойжес, днями возвратившийся из командировки, промолчали.

— Можно докладывать техническому совету, — предложил Мойжес. — Утвердит, и будем приступать.

— Пойдемте, поглядим на месте, как встанет печь.

…Они пришли к «задворкам» высоких, запорошенных темно-оранжевой пылью печей ВХЗ, остановились перед завалами слежавшегося огарка.

— Говорил не раз, что надо вывозить с территории этот мусор! — заметил Дорофеев. — За неделю не расчистим участка.

— У нас же нет ни погрузчиков, ни самосвалов для этой цели, — откликнулся Вишневский, к которому относилось замечание. — Поручим молодежи. Попросите пару самосвалов в автотресте да бульдозер. Быстро уберем!

— Лучше места не найти. Тесно становится, — согласился Каюмов, оглядев территорию завода, обнесенную серым забором из бетонных плит.

— Да, хорошо впишется, — вставил Вишневский. — Где вот столько металла возьмем для печи?

— Найдем! Займем у строителей, да и красномоторцы помогут, — заверил Дорофеев.

— Сергей Петрович! Сергей Петро-о-ович!

Они оглянулись на зов. Вдоль железнодорожных путей торопливо шла, а потом побежала секретарь Дорофеева. Ниночка бежала, попадая тонкими каблучками то на шпалы, то между ними, и казалось, что она хромает то на одну, то на другую ногу.

— Упадете, Нина! Осторожнее! — крикнул Дорофеев. — Что случилось? — Он сделал несколько шагов ей навстречу.

— Телеграмма! — Ниночка прижала руки к груди. — Телеграмма пришла. Сердце выскочит, как бежала!

— Какая телеграмма? Откуда?

— Из министерства… — сказала она тихо.

«Вызов!.. Точно, вызов пришел», — понял Дорофеев.

— Что случилось, Сергей Петрович? — поинтересовался Вишневский.

— Телеграмма из министерства, — как можно спокойнее ответил Дорофеев. — Я вас оставлю, смотрите без меня. Решайте, как ставить КС.

Он шел медленно, уже иными глазами вглядываясь в знакомую до мельчайших подробностей панораму завода. Нина ушла далеко вперед. «Вот и все… Значит, надо уже ехать. Как все просто… Как все это буднично просто…»

Перед входом в заводоуправление Дорофеев подумал, что так и не собрался отштукатурить здание, все жалко было денег, так нужных на более важные дела. Немного успокоился, поднялся на второй этаж медленнее обычного, будто уже здесь пытался отодвинуть, отдалить то, что стало неизбежным. Перед дверью в приемную передохнул: дыхание было ровным, сердце билось почти нормально.

Ниночка стояла спиной к двери у окна и, глядясь в маленькое зеркальце, пудрила заплаканное лицо.

— Зайдите, Нина! — попросил он.

— Сейчас, Сергей Петрович… — она ответила, не оглянувшись. Только руки опустила на подоконник.

Дорофеев сел за стол, не сняв легкого пальто, кепку бросил перед собой, и она прокатилась по полированной крышке до стопки газет и журналов. Он положил локти на стол, упер подбородок в ладонь левой руки. Дорофеев сидел так, пока не открылась дверь.

— Ну, где телеграмма? Давайте ее сюда!

— Вы уезжаете, Сергей Петрович? — дрожащим от волнения голосом пролепетала Ниночка, подавая ему телеграмму.

— Я так и знал, — произнес для себя Дорофеев вслух, прочитав телеграмму, и уже своему секретарю: — Да, Нина… Надо ехать. Знал, что придется ехать на новое место. Весь последний год знал. И все равно как-то неожиданно вроде…

— Вы никогда об этом не говорили…

— Чего же было говорить прежде времени?

— Я понимаю… — Ниночка грустно покачала головой. — Жалко, что вы уедете… Всех на заводе огорчит…

— Не будем об этом, Нина… Спасибо на добром слове… Послезавтра вот в Москву на утверждение надо лететь… Да, не думал, что так будет тяжко. Точно из дома родного… Да так оно, собственно, и есть. Это ведь первый завод, который я построил.

— Ничего, Сергей Петрович! Вы и новый построите! Еще лучше этого! — попыталась улыбнуться Ниночка, чтобы подбодрить Дорофеева.

— Буду стараться. Идите подготовьте приказ. Каюмов за меня останется. С правом подписи денежных документов. Попросите ко мне его. Да, закажите билет на самолет.

Нина ушла. Дорофеев снял трубку городского телефона, попросил соединить с первым секретарем горкома.

— Мурад Гулямович? Доброе утро. Дорофеев… — После несколько затянувшейся паузы произнес: — Вызов пришел! Звоню, ставлю в известность.

— Вот как? Что ж, так и должно было случиться. Когда едешь на утверждение? Послезавтра? Будет время, загляни перед выездом… Ну, счастливо… Зайди обязательно.

Дорофеев держал трубку у уха еще несколько секунд после того, как в ней послышались гудки. Без доклада Ниночки вошел Каюмов.

— Звали, Сергей Петрович?

— Да садитесь, Камал Каюмович. Раздевайтесь, поговорим…

Тот сел, размотал с шеи шарф и положил на колени.

— Зима задержалась, — произнес Дорофеев и поглядел на окно.

— Лето будет дождливое, — заметил Каюмов. — Старики говорят, что если зима сухая и теплая, надо ждать дождливого лета… Для хлопчатника плохо.

— Да, — согласился Сергей Петрович.

Помолчали.

— Я скоро уеду, Камал Каюмович, — Дорофеев протянул телеграмму. — Вот…

— Как? Не может этого быть!

Каюмов прочитал раз, поглядел на Дорофеева, потом пробежал текст еще раз, положил бланк на стол.

— Вы же здесь нужны! Кто это придумал? Горком, обком знают?

— Знают… Но надо… Специалистов в нашей области еще не хватает, понимаешь? Вот только стареть начинаю. Скоро уже и на пенсию. А дел — непочатый край…

— Говорят, кто пил воду из здешней реки — будет тосковать и непременно вернется обратно, Сергей Петрович.

Дорофеев грустно улыбнулся:

— Тосковать еще как буду!.. Непременно вернется обратно, говорите? Что ж, пускай эти слова будут вещими… Я пригласил вас одного вот зачем: лечу послезавтра в Москву на несколько дней. За директора останетесь вы. Но потом я уеду по назначению, а вы останетесь. Не временно исполняющим обязанности, а полноправным и постоянным, со всеми расширенными правами и возросшей ответственностью.

Каюмов попытался возразить, но Дорофеев поднялся со стула, остановил его:

— Не надо, Камал Каюмович! Вы именно тот, кто сможет руководить предприятием. У вас за плечами инженерный и административный опыт, ясное видение перспектив завода. Ваше назначение уже согласовано. Я рад!.. А главным просите Вишневского… Как вы думаете?