— У меня ноги болят, я не могу бежать, — капризно сказал Шецкий, глянув на Костуся исподлобья.

Допрос был краток.

— За что твоего отца осудили?

— За кражу. Но он не воровал досок, — горячо заверял Костусь. — На него все выдумал судья! Янек, а ты никому не расскажешь, что мой отец сидел в тюрьме? — взволнованно спросил Костусь.

— Так это и есть твоя тайна?

— Да.

— Вот дурак! А я еще клялся… Разве такие тайны бывают?

Но в душе Янек очень обрадовался: завтра он в школе всем мальчишкам расскажет тайну. Пусть посмеются…

— Ну, еще далеко к тебе тащиться? — высокомерно спросил Янек.

— Нет, Янек, уже ворота видать.

Тесный двор, куда привел Костусь своих друзей (он, конечно, считал Янека Шецкого своим другом), был застроен убогими хибарками. Бегали куры и поросята, а горластый петух громко кукарекал, размахивая крыльями, словно возмущался, что поросята ведут себя невежественно и пугают кур. Важно похаживал индюк.

Возле чьих-то дверей Шецкого едва не огрели ситом по голове, а вслед за тем выскочила какая-то старуха, только случайно не сбив с ног Славика.

— Есть бог над нами! — грозила старуха кому-то двумя кулаками. — Не быть по-твоему!

— Он мой муж перед богом! — кричал в ответ молодой, сильный голос.

— Не позволю! Прокляну! — бушевала старуха. — Он все равно тебя с дитем покинет!

— А вы не каркайте, уходите вон! — И из хибарки выбежала молодая женщина с младенцем на руках.

Чем закончилась ссора, мальчики не видели. Костусь провел их через узенький проход между двумя хибарками с навесами, сделанными из фанеры и ржавой жести.

Под единственной здесь кривой акацией сидела на скамеечке тоненькая русоволосая девочка лет восьми. Ее правая ножка в гипсе лежала на скамеечке, а левая, босая, черная и потрескавшаяся, свисала со скамейки, даже не доставая до земли. Возле акации стояли два маленьких костыля.

Девочку звали Мариня. Это была сестренка Костуся. Перед ней на земле сидело несколько ребятишек. Пытливые карие глаза Марини ловили завистливые взгляды детей, устремленные на букварь с разрисованной обложкой, который Мариня держала в руках.

— Написали: «Ма-ма»?! — заметно волнуясь, спросила маленькая учительница.

— Написали, написали! — хором ответили дети.

— Теперь пишите: «Ка-ша».

Тетрадью в этой «школе» служила влажная земля, а карандаш заменяли большие колючки акации.

— Отец! — вскрикнул Костусь и бросился к худому стриженому человеку, который вышел из сарая.

— Сынок… — отец прижал к своей груди голову Костуся.

Костусь улыбается, а у самого из глаз слезы — кап-кап.

— Костусь! — позвала с порога мать.

— Иди, мама зовет, — сказал отец.

Мальчик быстро расстегнул ранец, достал яблоко и дал его трехлетнему братику Ясеку, который сидел среди детей на земле и тоже, старательно высунув язычок, выводил какие-то закорючки.

Заметив двух незнакомых мальчиков, стоящих в сторонке недалеко от собачьей конуры, отец Костуся поздоровался с ними и следом за сыном вошел в сарай, служивший семье убежищем с тех пор, как завалилась их хибарка.

— А, к чертям собачьим! Я из этого лавочника кишки выпущу! — послышалось рядом.

— Уйдем отсюда, — прошептал Янек, ощутив в сердце холодный ужас. — Здесь живут только бродяги и воры.

— Вот выдумал! Тут живут рабочие люди, — возразил Славик.

Он подошел ближе к акации, приветливо улыбаясь маленькой учительнице. Никогда ни одно лицо не казалось Славику таким прелестным, как личико сестры Костуся.

Маленький Ясек, увидев, как сестричка смущенно опустила голову, подскочил к Славику и сердито крикнул:

— Иди геть, паныцю, тут наса скола!

И Славик молча отошел.

Тем временем Анна успела вернуться домой. Не застав сына, встревоженная мать поспешила в училище. Там ей сказали, что Ярослав Калиновский, как обычно, после четвертого урока ушел домой.

Анна вдруг вспомнила, что утром Славик с восторгом рассказывал о книгах, пони и яхте Шецких. «Неужели он побежал к сыну судьи и там задержался?» Поборов неприязнь к Шецким, Анна направилась к их особняку.

В доме Шецких царила суматоха, точно кто-то палкой расшевелил осиное гнездо.

— Паныч исчез!

— Похитили, а потом от судьи выкуп потребуют…

— Не судью, а беднягу Игнация жаль!

— Наша ясновельможная пани, — говорила молоденькая горничная, — как услышала, что сынок пропал, ах! — и упала без чувств. Теперь лежит на отоманке в кабинете судьи, роман читает и соль из хрустального флакончика нюхает. Лучше бы ее саму кто украл…

— Прикуси язык, Вожена, здесь и стены уши имеют!

Пока, полный гомона и суеты, жужжал весь дом, судья Леопольд Шецкий, которого обо всем известили по телефону, сразу же из судебной палаты раззвонил по всем полицейским комиссариатам, что у него исчез сын.

Пани Шецкая приняла Анну в кабинете мужа, где она сидела у телефона, распаляя свою тревогу модным в то время романом «Похищение сына миллионера из окна четырнадцатого этажа».

— Как? И у вас украли сына? — воскликнула пани Шецкая и снова упала в обморок. К счастью, в эту минуту в кабинет вбежал со щенком в руках Янек Шецкий. Пани Шецкая, точно по мановению волшебной палочки, раскрыла глаза и бросилась навстречу сыну. Не упрекала, не ругала, лишь осыпала его поцелуями. Тучная, обрюзгшая, она заискивающе сюсюкала перед Янеком, но, к удивлению Анны, даже не спросила, где он был. Анну поразил холодный, резкий тон разговора сына с матерью.

— Пани Калиновская, — фамильярно обратился Янек к Анне. — Можете не завидовать. У вас тоже есть такой песик. — И совсем неучтиво добавил: — Идите домой, сами увидите.

С тяжелым сердцем поднималась Анна к себе в квартиру. Не понравилась ей пани Шецкая, не понравился и сынок судьи.

«Нет, Славик не должен дружить с ним. И сидеть на одной парте им не следует. Завтра же попрошу их рассадить», — думала она.

Отперев своим ключом английский замок (у Славика был свой ключ), Анна увидела сына. Он сидел на полу и любовно наблюдал за щенком, который жадно лакал из блюдечка молоко.

— Мамуся! — вскочил Славик на ноги, но радостный блеск его глаз и улыбка угасли, как только мальчик увидел нахмуренное лицо матери.

— Где ты был? — строго спросила Анна, снимая перчатки и шляпу.

— Там, возле Карлова моста. Костусь Луцик подарил мне щенка. Вот посмотри, какой хороший.

Щенок, будто понимая, что речь идет о нем, поднял мордочку, облизнулся и, виляя хвостиком, благодарно смотрел на своего нового хозяина.

— Смотри, смотри, мамуся! — восторженно воскликнул Славик и, подхватив щенка на руки, подбежал к Анне. — У него уже зубки есть, кусается! Совсем не больно. Он такой умный! А знаешь, мамуся, отца Костуся сегодня выпустили из тюрьмы. У них от дождя хибарка завалилась, и сестричку Костуся чуть не убило. Марина теперь на костылях ходит. Мне ее так жалко…

— А тебе маму свою не жалко? Ты не подумал, что она будет беспокоиться, не зная, куда ты делся?

— Сначала я подумал, а потом — забыл. Потом вспомнил и побежал назад. Янек Шецкий едва поспевал за мной! — волнуясь, говорил Славик. — Не сердись, прости меня, мамуся, очень прошу…

— Попробую, — мягче проговорила Анна и устало опустилась на стул. Слегка наклонившись, она внимательно посмотрела сыну в глаза. — Но дай мне слово, что ты никогда больше без разрешения никуда не уйдешь.

— Даю тебе слово, мамуся! — И, обвив руками шею Анны, мальчик спросил: — Ты не сердишься?

— Нет… Давай устроим твоего щенка. Иди мой руки, а я им займусь.

Анна взяла щенка на руки и почувствовала, что он почему-то задрожал.

— Не бойся, маленький, не бойся, тебе у нас будет хорошо. Сынок, как мы его назовем?

— Барс! — отозвался из кухни Славик.

Анна достала сверток ваты, постелила около дверей и уложила Барса. Щенок свернулся калачиком и сразу уснул.

На следующее утро Славик застал во дворе училища необычное оживление. Два мальчика в масках ловко карабкались вверх по лестнице, догоняя друг друга. Снизу товарищи, преимущественно третьеклассники, подбадривали их: