— В последнее время по ночам я что-то не слышу голоса ребенка. Не заболел ли Славик?
— Наоборот, именно сейчас он здоров, хорошо спит. Какой же он очаровательный! И, знаете, какой умный! Узнает меня издалека. Не успею подойти, как малыш улыбается мне.
— О-о, не улыбнуться такой доброй бабушке! Пани Барбара, не знаю, с чего и начать… У меня неутешительное известие для Анны. Я позвал вас, пани, чтобы посоветоваться. Вот, прочтите.
Калиновский протянул газету, указывая на подчеркнутый заголовок.
Барбара прочла заметку и растерянно посмотрела на Калиновского. Газета задрожала в ее руках, и женщина вдруг залилась слезами.
— О Езус-Мария! Я так и знала. Я этого так боялась. Бедная, бедная моя Анна… Уже вдова…
Несколько минут в комнате царила тишина, прерываемая приглушенным рыданием женщины. Наконец, немного овладев собой, Барбара сквозь слезы заговорила:
— Что теперь будет с ней? Я так боюсь… Бедная, бедная Аннуся, нет у нас счастья! Восьми лет она лишилась отца, двадцати двух — мужа… Славик, бедное дитятко, ты уже сирота… — И снова Барбара безутешно зарыдала. — Нельзя, нельзя ей показывать эту газету… Она… она у меня такая впечатлительная… С ней может что-нибудь случиться…
Калиновский медленно ходил по кабинету и курил сигарету за сигаретой. Подходил к окну, наблюдал, как в снегу гребутся воробьи. Когда Барбара успокоилась, тихо сказал:
— Пани Барбара, отрубленная рука не прирастет, если даже море слез пролить. Лучше подумайте, как помочь дочери, чтобы ее сын не рос сиротой.
Этот разговор Калиновский давно продумал. Барбара должна стать тем мостиком, который соединит его с Анной.
— Вы — мать, а сердце матери всегда чуткое… Вы умная, опытная женщина, и то доверие, с каким вы относитесь ко мне, дает основание думать, что вы догадываетесь о моих чувствах к Анне. Я долго их скрывал. Теперь вот препятствия, которое мешало мне открыть вам свое сердце. Поверьте, я делал все возможное, чтобы спасти мужа Анны…
С колен Барбары упала газета. «Как он может об этом говорить в такую минуту? — ужаснулась несчастная женщина. — Как подготовить Анну? Как сказать ей, бедняжке, о горе, перед которым бессильны все слова утешения?»
Чтобы не обидеть Людвига, Барбара мягко промолвила:
— Пан Людвиг, прошу вас, не говорите пока что Анне о ваших чувствах…
Ржавчина разъедает железо, а печаль — сердце. Рана, нанесенная Анне известием о казни Ярослава, не заживала. Исчезло молоко в груди молодой матери. Маленький Славик заболел.
Доктор, которого вечером привезла фрау Баумгартен, осмотрел ребенка. Сняв пенсне в золотой оправе, он сочувственно посмотрел на молодую мать, поразившую его своей необычайной красотой, и, помолчав, сказал:
— В моей практике второй случай, когда зимой ребенок заболевает этой болезнью. Я бы хотел, фрау, поговорить с отцом ребенка.
— Это опасно, пан доктор? — умоляюще спросила Анна. — Ребенку хуже, да? Почему же вы молчите?
— Пана Калиновского нет дома. Он на охоте, — взволнованно развела руками Барбара.
— Не стану скрывать, болезнь опасная…
— А взрослым она не передается? — перепугалась фрау Баумгартен и отпрянула к двери, едва не наступив на ногу Марте.
— Нет, нет! Болезнь не инфекционная. Вам ничего не угрожает, — успокоил доктор.
Но фрау Баумгартен, которая страшно боялась заболеть, казалось, не слышала его слов. Сославшись на то, что ее ждут неотложные дела, она поспешно вышла.
— Если немедленно не найдете кормилицу, я за жизнь ребенка не ручаюсь, — громом отозвались в ушах Анны тихие слова врача, обращенные к Барбаре, которая провожала его по лестнице.
— Маленький мой… Радость моя… Жизнь моя, — измученная Анна стояла на коленях около кроватки сына и плакала. Не заметила, как из комнаты вышла Марта.
В вестибюле Марта столкнулась с Шенке. Преградив ей путь, лакей с гаденькой усмешечкой ловко обнял девушку, пытаясь поцеловать.
Марта испуганно вырвалась из объятий и сбежала вниз. На кухне она рассказала кухарке обо всем, что слышала наверху.
— Я сразу же подумала о вас, Дарина…
— Девушка милая, доброе у тебя сердце. Побудь тут, присмотри за плитой. Не бойся, фрау ведьма уже была тут, больше не придет.
Дарина быстро помыла сильные полные руки, прихорошилась перед зеркальцем и, подмигнув Марте, побежала наверх.
На лестнице Дарина столкнулась с Шенке. И ей он преградил дорогу. Громкая пощечина, которой угостила Дарина лакея, сразу охладила его пыл. Размахивая кулаком перед растерявшимся лакеем, Дарина предупредила:
— Ты легче, пес неугомонный, вот видишь? И Марту не смей трогать погаными лапами, а то последние твои зубы вылетят! Хватит того, что закрутил голову Грете.
Шенке, не оглядываясь, проклиная все на свете, поплелся вниз.
Дарина тем временем переступила порог Анниной комнаты и. смущенная, остановилась.
— Прошу пани…
— Готовить больше ничего не надо, — глядя куда-то мимо Дарины, еле слышно проронила Анна.
— Прошу пани… Я не затем. Вам нужна кормилица? Моему Сашку девять месяцев, он уже и борщ, и кашу ест. А молока пан-бог дал мне… Двоих могу выкормить. Может, не побрезгаете… Молоко у меня здоровое, дитя ваше быстро выздоровеет. Не беспокойтесь, мне ничего не нужно. Я так, от сердца…
Радость Анны в эту минуту можно было сравнить с радостью человека, который, заблудившись в снежную вьюжную ночь, преследуемый стаей голодных волков, вдруг в двух шагах от себя увидел огонек жилья. Анна почувствовала безграничную признательность к женщине, которая просто и бескорыстно предложила помощь ее больному ребенку.
Как птица в ненастье прикрывает крыльями птенцов, так Анна восемь дней и ночей согревала своим теплом холодеющее тельце сына. Как пламя тоненькой свечки гаснет от дуновения легкого ветерка, так могла погаснуть и его жизнь.
На девятый день Славик впервые улыбнулся. Но что это была за жалобная улыбка! Личико побледнело, лишь в потускневших глазенках засветился интерес к окружающему.
А еще через несколько дней Славик начал лучше кушать и поправляться. Через месяц мальчика, в котором еще совсем недавно едва теплилась жизнь, нельзя было узнать. Щечки округлились, налились румянцем, ножки и ручки стали полненькими. А глаза! Синие, большие, они восторженно смотрели не на Анну, а на Дарину. Это огорчало Анну. Славик часто не признавал матери, не хотел идти к бабушке, плакал у них на руках и успокаивался только у Дарины.
— Все дети так, — усмехалась Дарина. — Да вы не горюйте, пани Анна, он еще полюбит вас…
Веселое щебетание Славика наполняло сердце Анны непередаваемой радостью. За короткое время она и Дарина подружились, что даже родные сестры могли бы позавидовать их отношениям.
Как-то Барбара завела разговор о Калиновском, осторожно намекнула дочке о чувствах, которые он питает к Анне.
— Кажется, моя мама готова посоветовать мне сделать то, чего сама на моем месте ни за что бы не сделала?
Анна не возражала матери. Что ж, Калиновский бескорыстно принял участие в их судьбе, он, безусловно, достоин уважения. Но она не собирается становиться чьей бы то ни было женой, посвятит жизнь воспитанию сына. О деньгах матери беспокоиться не нужно. Через месяц-два, когда Славик совсем окрепнет, они уедут в Прагу. Там Анна будет учительствовать и зарабатывать на всю семью.
— Пусть мой Ярослав погиб для других. Для меня же он вечно живой. Его место в моем сердце никто не сможет занять, — гордо сказала Анна.
Барбара задумалась. Ну, она не зря прожила свою жизнь. Если бы Зигмунд Дембовский мог увидеть, какой воспитала Барбара их дочь, он остался бы довольным своей женой.
Глава одиннадцатая
ШАНТАЖ
Фиктивный брак, столь унизительный для Анны, стал ненужным. Она стремилась скорее покинуть этот дом и уехать из Вены.
Барбара одна отправилась в Прагу, где когда-то жила с семьей и где жили ее друзья. Она должна была подготовить все к приезду дочери и внука.