То же самое мы можем сказать и о пирамидальных постройках. Прототипом их является всякая могильная насыпь, превращающаяся в курган, если умерший был широко популярен и много людей спешили почтить его память. Обычай делать могильные курганы мог тоже независимо возникнуть в разных странах, а в тех местах, где был достаточный каменный материал, взамен земельных курганов, естественно, могли возникнуть и каменные, сначала циклопические, постройки, как и первичные каменные стены из необработанного камня, а затем, при возникновении способов обработки мягкого камня, вроде известняка или песчаника, <…>

<………………………..>

Посмотрим немного кругом и поразмыслим.

И в недавнее время совершились открытия и изобретения, создававшие эпоху в человеческой умственной и экономической жизни. А как они совершались? Всегда как будто взрывом какого-то откровения в чьей-нибудь отдельной голове, и он нее на крыльях слова распространялись по всем другим, способным к их восприятию.

Вот, например, зоология. Ее создал Линней (1707—1778), шведский естествоиспытатель, закончивший свое образование в Голландии, а потом занявший кафедру профессора на своей родине в Упсальском университете. В своей «Системе природы», вышедшей первым изданием в 1735 году, он положил фундамент современной зоологии, которая без естественной классификации животных была до него то же, что география без географической карты, иначе говоря, простой сумбур. Но раз естественная зоология откристаллизовалась в его голове, хотя бы и с многими частными недочетами и ошибками, она быстро передалась на крыльях печатного слова в другие головы, ошибки были исправлены, а недочеты легко пополнены, и вот теперь систематическая наука о животных распространилась из Упсалы в Швеции по всему земному шару и знакомство с ее основами стало обязательным для всякого общеобразованного человека.

Вот еще ботаника. Она настолько близка к зоологии, что основы ее систематизации пытался положить тот же Линней, но в своей книге «Роды растений», стремясь упростить их распределение, придал слишком большое значение числу тычинок в цветке, и его систему исправил Декандоль (1778—1841), сначала профессор в Монпелье во Франции, а с 1811 года в Женевском университете. Мы видим здесь уже осложнение; ботаника, как систематическая наука (а не бессвязный хаос растительных форм) возникла как бы двумя взрывами. Сначала в голове Линнея в полуестественной форме, затем в голове Декандоля, приведшего систематику растений (без которой немыслимо их теоретическое изучение) во вполне естественный вид, в котором ботаника и распространилась на крыльях снова по всему земному шару, лишь дополняясь вновь находимыми в нем бесчисленными видами растений, всегда укладывающимися в уже найденные для них кадры.

Возьмем теперь палеонтологию и связанную неразрывно с ней геологию. Учение о вымерших теперь животных и растениях, от которых в недрах земли всегда остались лишь окаменелые части, не могло, конечно, даже и возникнуть до Линнея и Декандоля, но и эта наука, как необходимое дополнение к зоологии и ботанике в общей науке о развитии органического мира на земле, возникла тоже как бы взрывом в отдельных человеческих головах. Современник Декандоля Кювье (1769—1832), профессор в ботаническом саду в Париже, расширяя фундамент, заложенный Линнеем, кладет начало сразу и сравнительной анатомии и сравнительной палеонтологии и этим почти заканчивает всю естественную биологическую науку, к которой пришлось впоследствии делать лишь пристройки, вроде, например, микробиологии, тоже возникавшие как бы взрывами в отдельных головах и потом распространявшиеся на крыльях печатного слова повсюду из одного из культурных центров на земном шаре.

То же самое мы видим и в других областях нашего знания… Кому не известно, что учение об обращении Земли вокруг Солнца возникло в голове Коперника (1473—1543), разрабатывалось им в бытность его профессором в Краковском университете и обнародовано в год его смерти, когда он, ударившись в частную жизнь, жил каноником костела в Фрауэнбурге?

Кому неизвестно, что установителем небесной механики был Ньютон (1640—1727) в Кембридже, установителем теории происхождения видов был Дарвин (1809—1832), установителем научной экономики сначала Адам Смит (1723—1790) в Эдинбурге, а потом Карл Маркс (1818—1883), два раза изгнанный за политические убеждения сначала из Германии, а затем из Франции и окончивший жизнь в Лондоне?

Читатель видит, что все крупное в естественной области возникало как бы взрывами в какой-нибудь отдельной образованной мыслящей голове и притом в Европе (вплоть до культурного приобщения к ней Северной Америки), так почему же историки все еще пытаются нам внушить, что в развитии религиозных учений, которые представляют только вариацию одного и того же мистического мировоззрения и культа, дело шло совершенно иначе, и что они не только или наоборот современному распространению наук от культурных центров в малокультурные, но что и возникли независимо друг от друга в нескольких пунктах земного шара и притом исключительно в малодоступных по своей некультурности и отрезанности от остального мира — в палестинском Эль-Кудсе в окрестностях Мертвого моря, где даже рыбы дохнут (мессианство и христианство), в аравийских пустынях Мекки и Медины, куда можно было (до современной постройки дорог и авиации) добраться только на верблюдах, рискуя умереть по дороге от голода и жажды (магометанство) или в малодоступных ущельях Гималайских гор, где даже Камила-Ватта — место рождения Будды, давно провалилось куда-то под землю, так что ее до сих пор не могут найти, несмотря на все усиленные поиски современных нам историков буддизма?

Конечно, многие открытия действительно могли быть сделаны независимо в разных местах земного шара. Таково, например, было без сомнения изобретение колеса, как средства передвижения грузов, но ведь оно делалось не путем напряжения мысли, а просто случайным образом, когда что-нибудь тащили, положенное перед тем на бревно. Таково было и разноместное, независимое изобретение челнока, после того как прибрежные жители, сначала плававшие на бревнах, попробовали их выдолбить для более удобного сидения… А как только потребовалось сильное напряжение мысли, например, в применении к судам парового двигателя, так опять понадобился единичный ум — Франклин — и единичный центр распространения от наиболее культурной народности к менее культурной.

Само собой понятно, что и первичный фетишизм мистических представлений возник, как первые челноки, независимо в разных местностях на почве страха перед грозой, ураганом и другими таинственными для первобытного человека силами природы, осложнившись общей способностью к сновидениям, но от этого до представления о творце неба и земли и о его всевидении, милосердии, любви к своим творениям и вечной правоте, такая же пропасть как от челнока до парохода. А потому, на основании только что выведенного нами общего положения, мы априорно должны ожидать и первого толчка для распространения всех философских вероучений из одного не иначе как культурнейшего центра того времени, каким вплоть до основания Карлом Великим (ок. 800 г. нашей эры) Западной Римской империи, могла быть только Великая Ромея, с ее культурным центром в Царь-Граде, в котором мы напрасно стали бы искать тогда греческой гегемонии. В предшествовавшем томе я уже показал, что там была всегда лишь смесь живых славянских наречий Балканского полуострова, на которых говорили, легко понимая друг друга, обитатели с традиционным еврейским языком официального богослужения, родиной которого была долина Нила и с присоединившимся к нему регионом итальянского, известного нам под именем латинского, родиной которого были окрестности Везувия и Этны, как первых естественных алтарей, воскуривающих жертвенный дым всемогущему богу Громовержцу и потрясателю земли.

Таким образом, первая идея о боге богов и зиждителе всей вселенной тоже должна была зародиться в уме отдельного человека. И если мы отбросим все мифическое, чем завалена история Европы до Константина и все такое же, чем загромождена вся история азиатских стран, вплоть до времени крестовых походов, и бесстрастно сопоставим все наши сведения, то единственное имя, которое доходит до нас их глубины веков, как годное для такого человека, это Арий и не как воображаемый противник не существовавшего еще до него христианства, а как первый реальный учитель о боге богов, с которого списан и мифический образ библейского Арона. Нам говорят, что он умер в 336 году нашей эры в Египетской Александрии в престарелом возрасте, как первосвященник основателя Великой Ромейской империи Богопризванного царя (Диоклетиана) и что учение его широко распространилось потом по Азии и у германских племен. Имя это первоначально значило Лев,[123] но сделавшись нарицательным для последователей его учения ариан, приобрело в тех странах, где не был известен еврейский язык, но куда пришло арианство, смысл чисто моральный. Слово ариане (или, по современному произношению, арийцы) по-санскритски значит «удостоенные» и этим самым показывает, что это не название расы, как сделали европейские ученые XIX века, а название религии, распространившейся в средние века независимо от племенного состава — от Германии до Индии. Тот факт, что христианские историки позднего времени считают их противниками христиан, признававшими Христа только «богоподобным человеком», сближает их с агарянами средневековых греческих и латинских писателей, переименованными во время крестовых походов в магометан, от которых христианская церковь отлучила себя только в 1180 году при ромейском императоре Мануиле.[124]