Но не так взглянули на это в Европе. Тексту этих Святых Вестей приписали глубокую древность, и вывели из него поразительные подробности о существовании чрезвычайно высокой науки и философии в Персии еще в VIII веке до нашей эры. Еще тогда, — говорили востоковеды, — персидский философ Зороастр приравнял противоположность света и мрака к противоположности доброго и злого начала и показал, что над миром владычествуют бог Света и Добра — Ормузд[127], со своими светлыми духами, и Сатана — Ариман,[128] властитель тьмы и мрака со своими дьяволами (дивами), ведя между собой постоянную борьбу. Еще тогда — в VIII веке до Рождества Христова провозгласили, что каждый должен способствовать Богу Света. Узнали также каким-то таинственным путем, что еще тогда были запрещены в Персии изображения богов, а огонь, игравший такую важную роль и у христиан с их лампадами, считался средством очищения — проявлением «святого духа».

И все верили, что такое учение могло существовать и быть распространенным еще за две с половиною тысячи лет до его обнаружения Анкетиль-дю-Перроном в 1762 году в единственном экземпляре, который он и привез во Францию.

При дальнейшем размышлении оказалось сверх того, что религия эта господствовала в Персии даже два раза, перед тем как была вытеснена магометанами.

С психологической точки зрения это вполне понятно: всем тогдашним востоковедам искренно хотелось как можно дальше заглянуть в глубину веков. Но мы здесь отнесемся к находке как к факту, наличность которого датируется лишь 1762 годом, а потому будем исходить из предпосылки, что древность передаваемых в ней молитв, законов и литургических воззваний к разным богам (употребляемых гебрами-парсами и теперь) требует еще убедительных доказательств.

Воспользуемся сначала исследованием К. Коссовича «Четыре сатьи из Зенда-Весты», в издании 1861 года, так как первые впечатления открытой литературы и ее языка тогда были еще свежи, а потому и описания более колоритны.

«В исходе XVIII столетия, в одно почти время с обнаружением в Индии Санскритской литературы, были открыты, — говорит К. Коссович, — памятники Зендского языка, сохраненные парсами. Анкетиль-дю-Перрон достал от них священные книги.[129] Его (уже заранее!) одушевляла мысль, что в этих книгах содержится подлинный язык и учение Зороастра, мудреца-законодателя, которого имя столь было прославлено классическою древностью, знавшею его, притом только по отдаленным и посредствующим преданиям. Парсы (иначе гебры, играющие роль европейских евреев в Индии) сообщили наконец Анкетилю (в Бомбее, принадлежавшем тогда португальцам) свои сокровища и между ними нашлись даже старавшиеся посвятить его в тайны своего священного языка. Плодом пятилетних поисков Анкетиля и было обширное его сочинение в трех частях под заглавием «Зенд-Авеста, творение Зоро-Астра, содержащее богословские, физические и моральные идеи этого законодателя, церемонии установленного им религиозного культа и многие важные детали относительно древней истории Персов. Переведено на французский язык с Зендского оригинала Анкетилем-дю-Перроном, с примечаниями и с приложением многих рассуждений, способных осветить данный предмет».

Эта книга была напечатана в 1771 году по возвращении Анкетиля из Индии: в первой части он обстоятельно описывает свое собственное путешествие и пребывание в Индии, а в двух последних частях дает перевод на французский язык сочинений, принадлежащих, — как он думал, — Зоро-Астру. Рукопись на языках Зендском и Пеглевинском (язык современных индийских гебров), приобретенные Анкетилем дорогою ценою у Парсов, к которым, после поисков, повторенных через несколько десятков лет, как в Индии, так и в Персии, Раск и Вестергард могли прибавить только очень немногое, были поднесены Анкетилем, по окончании его труда, в дар Парижской Публичной библиотеке».

Так написал К. Коссович в 1861 году, и из этого отрывка читатель видит, что от 1771 до 1861 года у парсов не было найдено второй рукописи этого знаменитого произведения, хотя за такие рукописи европейские искатели предлагали, по примеру Анкетиля, большие деньги. Но как же могло это быть, если Зенда-Веста была издревле священною книгою у парсов? Ведь не состояли же все парсы только из одного семейства? Вот почему находка Анкетиля сразу же вызвала вполне законные сомнения.

«Труд Анкетиля, — продолжал Коссович, — встречен был с одной стороны, необычайным энтузиазмом, с другой самыми язвительными и горькими нападениями. Известный сэр Джонс старался доказать, что Анкетиль обманут был жрецами парсов, научившими его их искусственному жаргону, не бывшему никогда в устах народа и никогда не служившему органом для идей Зороастра. Анкетиль и его защитники стояли за подлинность переведенных сочинений, видимая же несвязность понятий, обнаруженных в этих книгах, была ими относима к давности времени. Кончилось тем, что ученая Европа, за исключением Англии, приняла сторону Анкетиля. Историографы находили в книгах, им переведенных, живую картину древнеперсидской цивилизации, философы — новые философские взгляды; те и другие строили на них новые системы, объяснявшие из прямого, как они думали, источника, явления гражданской жизни древних персов».

«Книга Анкетиля, — продолжает Коссович, — долгое время оставалась таким образом, безусловным авторитетом для изучавших религию и гражданственность древней Персии, ибо проверить его, несмотря на то, что материалы для подобной работы представлялись в распоряжение всем и каждому, было делом необычайной трудности. Во-первых, единственный подлинник оставался ненапечатанным и пользоваться им была возможность только в Париже (неужели читатель сам не чувствует комичности этого положения? Единственную книгу, где излагалось учение современных нам индийских парсов, существовавшее 2000 лет, даже и в начале XIX века можно было найти только в Париже, а не в Индии! Но ведь это значит, что заключающиеся в ней мифы и сказания были впервые записаны для Анкетиля, обещавшего за них крупное вознаграждение, ради которого стоило поработать!); во-вторых, Анкетиль не был филологом и потому только что поименованная нами книга его представляла очень шаткие грамматические и лексические пособия для ученого, который пожелал бы читать приведенные им рукописи в подлиннике».

«Но вот, — продолжал далее Коссович, — появилось сочинение датчанина Раска в немецком переводе под заглавием «О древности и подлинности Зендского языка и Зендавесты». В нем автор (посетивший те же места, где некогда был Анкетиль 60 лет назад и привезший оттуда уже более значительное, чем у Анкетиля собрание Зендских и Пеглевийских рукописей,[130] определил близкие отношения Зенда-Весты к языку Вед, и это ободрило молодого еще тогда Эжена Бюрнуфа предаться изучению Зенда по рукописям Анкетиля. Перевод этот вначале был для Бюрнуфа единственным и главным пособием. Но на первых же порах он увидел, что между Анкетилевым Зендским подлинником и Анкетилевым переводом нет ничего общего, кроме отдельных слов. К счастью, в числе рукописей коллекции Анкетиля, находился и санскритский перевод некоторых частей Зендских текстов, сделанный парсом Нарисенгом, хотя плохо знавшим санскритский классический язык и перелагавшим не с подлинника, а с так называемого Пеглевийского перевода (который, вероятно, был на самом деле подлинником) и его перевод помог Бюрнуфу.

В 1833 году Бюрнуф издал первый том своего обширного неоконченного сочинения «Комментарий на Ясну», в котором раскрыл основные законы конструкции Зендского языка, и в этом же году вышла в свет 1-я часть сравнительной грамматики Боппа, где формы Зенда идут рука об руку с формами всех индоевропейских языков, в особенности же с формами языка санскритского. С тех пор занятия Зендом уже не прекращались в Европе.

Затем обнаружились и другие сближения.