Много ли, мало ли ходили они по горам, да и наткнулись на избушку, или землянку, — все едино: не то изба, не то нора ₍вырыта была в горе, одна дверь да маленькое окошечко с пузырем— вот и все. Вошли они в избушку и видят: в переднем углу на лавке лежит человек, не молодой, да и не старый, а так себе — «сер-дович»; на нем красная ликсандревская рубаха, козловые сапоги с кисточкой на голенищах, — значит, щеголь какой-нибудь. Глаза у этого человека закрыты, а сам он такой худой, такой бледный, что твой мертвец. Сначала они подумали, что он мертвый, а как не-

много всмотрелись, увидали, что спит. Не трогая его, солдатики тое ж секунду бросились к печке и на шестке в горшке нашли не то кашу, не то кисель, бог знает что, не могли разобрать, да и некогда было разбирать, — ведь голод не свой брат, а у них с голоду кожа трещала: шутка ли три-четыре дня были не емши. Покамест возились они около горшка, хозяин-то проснулся, сел на лавку, до и говорит им тихохонько порасейски: «Вы, братцы, мотрите… не много ешьте этой пищи, не хороша она для непривычного человека..»

Услыхамши расейский язык, солдатики обрадовались пуще не знай чего; бросили еду, подбежали к неизвестному человеку да в один голос и сказали: «Неужто мы в Расейской

земле?» Покачал этот человек головой, да и сказал: «Нет, родимые, эта земля турского салтана». — «Да ты-то кто?» — спросили солдатики. «Я, говорит он, — Степан Разин. Слыхали, чай, о богомерзких делах моих?» Тех так и ошеломило. «Вам диво это?» — говорит он. Те ничего не говорят, только бледнеют да пучат глаза на человека, что Разиным назвался. — Вы не бойтесь, — говорит он. — Хоша я и настоящий Разин, но уж не тот, что в мое время разбойничал на православной Руси и творйл всякое беззаконие в угоду врагу рода человеческого, сатане триклятому: теперь я совсем иной человек. Присядьте-ка и выслушайте меня, родимые, и после поведайте миру, как тяжело и горько окаянному грешнику ответ давать за дела безбожные.

И говорит это Разин тихо, плавно, смиренно, внятно, словно какой начетчик по книге иль-бо из книги. Солдатики «отудобили», присели на скамеечке супротив Разина. И он стал им говорить: «От начала мира и до сего дня не было ни в человеках — человека, ни в зверях — зверя, ни в змиях — змия, ни в гадах — гада, подобною мне, не было ни единой на свете твари, коя бы равнялась со мной по¹ злобе и лютости: я всех превышал. . Многое множество пролил я крови христианской, многое множество загубил душ неповинных. Мало того: я царю благоверному изменил, над верой православной надругался, от бога истинного отрекся, сатане триклятому предался — и вот за то мучусь и страдаю теперь. Вы, чай, знаете, что меня заживо предали анафеме, и потом, как поймали, казнили, тело мое на огне сожгли, а прах развеяли по ветру. Но этим дело не завершилось. Аки богоотступника, душегубца, изменника, еретика, душу свою и тело отдавши сатане, меня ни в рай не впустили, ни в ад не приняли, от меня и земля, и вода, и огонь, и воздух со ветрами буйными отказались. Тогда сила невидимая прах мой собрала и оживила, и вот в сии места уединенные поселила. Здесь я буду жить до второго пришествия, до суда страшного, тогда судьба моя окончательно решится, тогда и муку мне положат настоящую, по делом моим, какую заслужил. Теперь же пока тиранят меня два змия ужасные. По божьему веленью, в месяц раз они приползают ко мне и сосут кровь из меня, почти всю до капли высасывают. Один запустит жало под мышку, а другой под другую, и таким родом точут кровь мою. Третьего дня они у меня были, — вот и раны, посмотрите, не «зажили еще; а через двадцать семь--восемь дней, как я поправлюсь, кровью-то соберусь, они опять приползут. И вот таким-то родом (мучусь я целых полтораста лет, не умираю и не умру, до христова пришествия не умру: земли меня, душегубца \и еретика, не принимает. . вот что… А всего горше для меня бывает в те дни, когда в церквах анафему мне провозглашают. Вот что..»

«Питаюсь я глиной: есть неподалеку отсюда* в одной горе, такая глина, что похожа на (муку, — говорит (Разин. — Варю ее, эту глину* в воде, и из того выходит какой-то кисель, — что сейчас и вы ели. Сначала пища э ta мне не нравилась, как грузило ложилась в животе, а потом мало-помалу стал привыкать к ней, и вот уже полтораста лет питаюсь — и ничего».

«Я видаю иногда, что по близости меня люди ходят, но ни меня, ншс избушки моей не замечают: невидимая сила, значит, закрывает. Вот вы первые увидали и Зашли ко мне: значит, невидимая сила над вами сжалилась, чтобы вы не умерли с голоду. По утренним и вечерним зарям слышу я отсюда на солнечном восходе колокольный звон: значит, там город христианский или село есть: в земле турского салтана и христиане живут. Ступайте в ту сторону».

— И точно, — заключил слепой, — »солдатики в тот же день к вечеру пришли в селение, где жили треки, что турскому салтану подвластны.

От них уже через сколько-то времени и вышли они на Русь 'святую.

— Вот, детушки, какие чудеса бывают на вольном свете, — прибавил слепой. — Вдругорядь я порасскажу вам еще кой о чем, чего вы не знаете, а теперь, не обессудьте, устал, отдохнуть пойду.

47

За городом Царицыным в степной деревне жил, а может быть и теперь живет (писано в конце 50-х годов. — А, Л.)₉ стодесятилетний старик, и глухой, и слепой, и чуть движется, и трудно с ним говорить: надобно на ухо кричать во все горло; но он сохранил память и воодушевляется, когда вспомнит старые времена. Он собственными глазами видал Пугачева. «Тогда (говорил он) иным думали, что Пугачев-то и есть Стенька Разин; «сто лет кончилось, он и вышел из своей горы». Впрочем, сам старик не верит этому, зато верит вполне, что Стенька жив и придет снова. «Стенька (говорит он) рто мука мирская. Это кара божия. Он придет, непременно придет, и станет по рукам разбирать… Он придет, непременно придет… Ему нельзя не прийти».

48

Шли люди молиться к Троице^Сергию, и, когда подходили к Москве, им встретился густой непроходимый лес. Долго они шли по этому лесу и вышли на поляну, и увидали на

этой поляне шалаш. Около этого шалаша был посеян огород <с луком, редькой и т. д. и т. д.; но человека никакого не было. Долго они его искали, и, наконец, в «чащеве» (т. е. в чаще) увидали его, и он стоял й шел задом. Когда они его спросили, кто он такой, он тоже своего имени им не сказал. Только сказал им, что на его душе очного пролито христианской крови. Потом он объяснил, что на него богом положено проклятие, ему нельзя видеть человеческого лица. Только благодаря особым усилиям им удалось узнать, кто он такой. Это был Стенька Разин. В конце концов он им оказал: «Я приду к вам опять!»

49

Теперь я собираюсь рыть клады, а наши рассказывают о них очень много. В долине (называющейся) Попов пчельник есть землянка. В той землянке три чана. В одном медь, в другом серебро и в третьем золото. На среднем чане постлан ков ер-само лет, на нем лежит икона божьей матери, перевернутая ничком. На иконе пистолет; это все [положил Стенька Разин и, когда клал это, сказал: «Кто хочет быть на

моем месте и взять мои грехи, и блаженствовать с «моим добром, то пусть тот возьмет пистолет в правую руку свою, а икону в левую и прострелит икону прямо в сердце. И тогда станет делать что хочет, а деньги- возьмет и самолет, но только его душа будет на Стеньки-ном месте. А, братцы мои! Знаете вы, где Стенька? Вы думаете, что, он помер? Он не помер, он живет в лесу. А вот я тебе расскажу, где он живет. Он живет в таком месте, куда и близко никто не может подойти, а сам он жив. Его- проклял бог, земля его не принимает, а бог не принимает его души. Он и лежит на боку на каменистой земле. Когда сядет солнце, соберутся к нему из леса и змеи, и лягушки, и ящерицы, и всякие гады, и начнут его высасывать; с восходом солнца оставят только душу и кости, а с сердца один змей и не сходит, сосет день и ночь. Вот всю так высосут, а днем опять вырастает на нем тело; как настанет вечер, опять то же, и говорят, что он будет так жить до скончания света. А если кто-нибудь прострелит икону и возьмет его добро, тот, после своей жизни, станет на его место.