Учитывая ключевое положение этих позиций, нетрудно было понять, что ни в коем случае нельзя было допустить их перехода в руки неприятеля, ибо в случае их потери оборона Рима стала бы крайне трудной, или вовсе невозможной.

В ночь на 30 апреля я выслал лазутчиков на обе дороги, ведущие к оборонявшимся нами воротам. Двум небольшим патрулям было поручено устроить у дороги засаду в таком месте, чтобы поймать хоть несколько неприятельских разведчиков.

Утром передо мной стоял на коленях солдат неприятельской кавалерии и молил о сохранении жизни. Признаюсь, как бы ни был сам по себе незначителен факт захвата пленного, он поднял у меня настроение и вселил надежду на то, что день будет удачным. Передо мной была коленопреклоненная Франция, приносившая повинную за недостойное, позорное поведение ее правителей. Захват пленного был осуществлен очень смело и хладнокровно патрулем под командованием молодого ниццардца Риккьери. Наши люди обратили в бегство отряд вражеских разведчиков, хотя он превосходил по численности наш патруль. Противник бросил часть оружия.

Так как было известно о приближении врага, то представлялось очень полезным расположить несколько засад у дорог, по которым должны были двигаться силы неприятеля. Это обеспечило две почти верные выгоды: во-первых, позволяло узнать о месте появления передовых частей противника, а во-вторых, давало возможность захватить несколько пленных.

Тем временем с господствующих над Римом высот стала видна вражеская армия, медленно и с предосторожностями приближавшаяся к городу. Она стягивалась по дороге из Чивита-Веккьи к воротам Кавалледжьери и двигалась колонной. Приблизившись на расстояние пушечного выстрела, неприятель установил на высотах артиллерию и выслал несколько отрядов, которые двинулись прямо на штурм стен.

Способ неприятельского генерала вести атаку был воистину жалок: настоящий Дон Кихот, атакующий ветряные мельницы. Он действовал так, точно перед ним не было никаких укреплений, точно их защищали маленькие дети. В самом деле генерал Удино, отпрыск маршала первой империи, не счел даже нужным раздобыть себе карту Рима, чтобы разогнать несколько «итальянских разбойников». Однако он скоро должен был убедиться, что эти люди защитят свой город от наемников, являющихся республиканцами только по имени. Бесстрашные сыны Италии, хладнокровно подпустив противника поближе, обрушили на него огонь из мушкетов и орудий, скосивший немало вырвавшихся вперед неприятельских солдат.

С высоты Куаттро Венти я наблюдал атаку неприятеля и прекрасный прием, оказанный ему нашими у ворот Кавалледжьери и на прилегающих стенах. Нападение на правый фланг неприятеля казалось мне вполне возможным. Две роты, посланные мною с этой целью, привели его в расстройство. Однако затем наши отряды были отбиты превосходящими силами неприятеля и вынуждены были отступить на исходные позиции, т. е. до последних строений этой части Рима. В этой первой стычке мы потеряли доблестного капитана Монтальди. Тот, кто был знаком с Гоффре-до Мамели[211] и капитаном Де Кристофорисом[212], может составить себе представление о Монтальди. Он был подобен им душой и внешностью. Монтальди во время сражения командовал своими бойцами с таким спокойствием, как будто он находился на маневрах или беседовал в кругу друзей. Он, вероятно, не получил такого образования, как два других упомянутых мною доблестных борца за свободу Италии, но ему были присущи та же неустрашимость, та же доблесть, тот же гений. Какой бы из него вышел генерал! Италия всегда помнила бы о нем и доверила бы ему своих сынов в день суда над некоторыми сильными мира сего, в день, когда потребовалось бы смыть оскорбления.

Монтальди состоял в Итальянском легионе Монтевидео с самого начала его организации. Он был тогда еще очень молод, но принимал участие в бесконечных стычках, обнаруживая неизменную храбрость. Он был одним из первых, кто заявил о своем желании покинуть Монтевидео и переплыть океан, чтобы послужить делу освобождения родины. Генуя может с гордостью начертать на своих скрижалях имя Монтальди рядом с именем своего поэта-воина — Мамели.

Французы, приблизившись вплотную к нашим позициям в районе Казини, попали под перекрестный огонь. Они остановились и постарались воспользоваться для прикрытия всеми преимуществами местности, а также стенами разбросанных повсюду многочисленных вилл; из-за этих прикрытий они вели усиленный огонь. Бой продолжался таким образом некоторое время, но, получив подкрепление из тыла, мы так нажали на противника, что он стал отступать все дальше и дальше, пока, наконец, не обратился в бегство. Орудийный огонь, открытый со стен, и наша вылазка из ворот Кавалледжьери довершили победу. Потеряв много убитых и оставив в наших руках несколько сот пленных, неприятель отступал в беспорядке и безостановочно до Кастель-Гуидо.

Доблестному генералу Авеццана, организатору обороны, принадлежит главная заслуга в успехе, достигнутом в этот день. Во время сражения он неизменно появлялся там, где бой был особенно жарким, и своим голосом и мужественным видом подбадривал наших молодых воинов.

Генерал Бартоломео Галлетти со своим Римским легионом сражался бок о бок с нами и внес огромный вклад в победу. Хотя отряд под командованием генерала Арчони присоединился к нам позже, он также помог нанести поражение противнику и захватил большое число пленных. Батальон университетской молодежи и части других отрядов, присоединившиеся к Легиону во время сражения, также дрались превосходно. Прусский полковник Хауг, тот самый, который в 1866 г. сражался вместе с нами в чине генерала, в течение всего боя исполнял обязанности моего адъютанта с большой смелостью и хладнокровием. Марроккетти, Раморино, Франки, Коччелли, Бруско (Минуто), Перальта и все мои товарищи по Монтевидео доказали, что их репутация храбрецов приобретена по праву.

Отважные Мазина, Даверио, Нино Боннэ[213] и другие смельчаки, чьи имена я хотел бы вспомнить, держались блестяще.

Это первое сражение с опытными войсками высоко подняло боевой дух наших легионеров, доказавших это в последующих боях.

Еще в день атаки я получил приказ наблюдать за французами и отправился с Легионом и небольшим отрядом конницы к Кастель-Гуидо, где мы провели часть дня в виду неприятеля. Около полудня в (качестве парламентера появился французский врач, которого я направил к правительству. Генерал Удино, не чувствуя себя в силах совершить нападение, хотел с помощью переговоров выиграть время, чтобы дождаться подкрепления из Франции. Используя слабость и страх Удино, мы могли бы гнать противника до моря, а затем добить его.

В мае произошли сражения три Палестрине и Веллетри, в которых Легион покрыл себя славой. Солдаты неаполитанского Бурбона, которые вместе с французами, австрийцами и испанцами еще раньше вторглись в пределы Римского государства, придя в Палестрину, атаковали нас и получили решительный отпор. В сражении отличились Манара со своими храбрыми берсальерами, Дзамбьянки, Марроккетти, Мазина, Биксио, Даверио, Сажки, Коччелли и др. Сражение при Веллетри, где войсками руководил наш главнокомандующий генерал Росселли, было несколько серьезнее. Здесь находился король Неаполя собственной персоной со всей своей армией; у нас было около восьми тысяч человек, принадлежавших к различным родам войск.

Мы выступили из Рима по дороге из Цагароло в Монте-Фортино, чтобы зайти в тыл неаполитанской армии. Генерал Росселли приказал мне командовать ударными силами. В авангард был назначен полковник Марроккетти с Итальянским легионом, особенно преданным мне с самого начала его формирования. Он состоял большей частью из моих старых братьев по оружию. Поэтому я двигался вместе с авангардом, собирая среди местных жителей сведения о противнике и пересылая их в главную квартиру. Из этих тщательно собранных сведений я заключил, что противник отходит, и не ошибся.