Я добрался до Фолиньо, где находился Легион, но сейчас же получил приказ от правительства отправиться с Легионом в Фермо и занять этот пункт, которому никто не угрожал. Это доказывало, что и новые правители нам не доверяли и намеревались держать нас вдали от Рима. Мои замечания о том, что у людей нет шинелей, необходимых для перехода через покрытые снегом Апеннины, остались без внимания. Поэтому нам пришлось вернуться назад, пройти через Кольфьерито и оттуда направиться к Фермо.

Я разгадал, разумеется, намерение правительства. Единственной причиной того, что нас направили в вышеназначенный пункт, было намерение услать нас подальше от столицы, где опасались общения людей из моего отряда, считавшегося слишком революционным, с населением Рима, которое тогда стремилось заставить уважать свои права. В этом убеждении нас еще больше укрепил приказ военного министра о том, что в моем Легионе не должно быть более пятисот человек.

В Риме господствовал тот же дух, что и в Милане и во Флоренции. Италия, оказывается, нуждалась не в бойцах, а в говорунах и торгашах, о которых можно было сказать то, что Альфьери[198] говорил об аристократах: «Либо высокомерны, либо унижены, но всегда подлы». Подобными краснобаями никогда не оскудевала именно наша бедная страна. Чтобы перехитрить и усыпить народ, деспотизм передал на некоторое время бразды правления болтунам, зная почти наверняка, что эти попугаи расчистят путь ужаснейшей реакции, назревавшей на всем полуострове.

Итак, в третий раз нужно было переходить Апеннины. Это было в середине зимы, в декабре 1848 г., а мои бедные товарищи были лишены теплой одежды. Среди тех зол, с которыми нам пришлось столкнуться в нашей бедной стране и которые причинили нам немало страданий, не последнее место занимала клевета духовенства. Яд этой клеветы, столь же затаенный и столь же смертельный, как и яд змей, распространялся среди невежественного населения, перед которым нас расписывали самыми страшными красками. Эти чернокнижники изображали нас как людей, способных на любое преступление против собственности и семьи, как разбойников без тени дисциплины, которых следовало остерегаться, как волков и душегубов. Правда, впечатление всегда менялось при виде красивых, воспитанных молодых воинов, окружавших меня. Почти все они были горожанами и культурными людьми. Хорошо известно, что в добровольческих отрядах, которыми я имел честь командовать в Италии, всегда отсутствовал крестьянский элемент вследствие усилий достопочтенных прислужников лжи. Мои солдаты принадлежали почти исключительно к выдающимся семьям различных итальянских провинций. Конечно, среди моих добровольцев было и несколько бандитов, без которых не обходится ни одна эпоха. Они незаметно затесались в наш отряд, либо были засланы в него полицией или священниками, чтобы вызвать беспорядки и преступления и, таким образом, дискредитировать нас. Однако им трудно было творить свое дело и избежать кары, которая немедленно постигала их. Этих злодеев разоблачали сами добровольцы, которые ревностно заботились о поддержании чести Легиона.

При переходе Легиона из Романьи в Умбрию мы узнали, что жители Мачераты, боясь нашего продвижения через их город, намерены закрыть перед нами ворота. Но на обратном пути, когда мы двигались к Фермо, они, будучи лучше осведомлены и раскаиваясь в своей несправедливости, известили меня о горячем желании видеть нас в городе, дабы доказать, что они в первый раз были введены в заблуждение.

Во время нашего перехода через Апеннины погода была исключительно суровой, и мои люди очень настрадались; но прием в Мачерате был праздником, сгладившим все перенесенные муки. Население этого города не только встретило нас как братьев, но и упросило нас остаться у них в городе до получения нового правительственного распоряжения. И так как единственной целью нашего назначения в Фермо было услать нас подальше от Рима, то теперь, когда между нами и столицей пролегали Апеннины, населению Мачераты не трудно было добиться того, чтобы мы постоянно находились в этом городе. В Мачерате нужно было экипировать наших людей и, благодаря доброжелательству горожан и снабжению министерства, это удалось почти вполне.

В это самое время в Италии начались выборы депутатов в Учредительное собрание, и наши бойцы также должны были принять в них участие.

Выборы в Учредительное собрание! Это было величественное зрелище.

Сыны Рима после стольких веков рабства и позорной покорности под гнусным игом империи и еще более отвратительным игом папской теократии вновь были призваны в избирательные комиссии! Никаких беспорядков, никакого проявления страстей, кроме одной — страсти к свободе, к возрождению Родины! Не было торговли голосами, вмешательства властей или полиции, препятствующих свободному выражению народной воли; совершался священный обряд голосования. Не было ни единого случая покупки голоса или унижения горожанина в угоду власть имущему.

Потомки великого народа проявили при выборах своих представителей здравый смысл своих предков. Они выбрали мужей, могущих оказать честь человечеству любой части земного шара, мужей, стойкость которых не уступала доблести сенаторов древности, или избранников в современной Швейцарии и в стране Вашингтона. Но ненависть, зависть и страх наших ничтожных властителей и духовенства не дремали. Напуганные возрождением революции, они тотчас же объединились, чтобы отсечь ее ростки, пока она еще не могла оказать серьезного сопротивления.

Не теряй надежды, Италия! Даже в печальное время, когда иностранные властители и твои собственные недоброжелатели трусливо стараются задушить тебя, не теряй веры! Еще не истреблено могучее юношество, защищавшее тебя на баррикадах Брешии, Милана, Казале, на мосту Минчо, на бастионах Венеции Болоньи, Анконы, Палермо, на улицах Неаполя, Мессины, Ливорно, наконец, на холме Джаниколо[199] и на Форуме[200] в древней столице мира. Рассеянное по всему свету, в обоих полушариях, оно еще пылает к тебе самой горячей любовью и жаждет твоего возрождения. Этого не понять равнодушным спекулянтам и дельцам, торгующим твоей плотью и кровью, не понять до тех пор, пока не наступит день, когда будет смыта вся грязь, которой они запятнали тебя. Не теряй веры, Италия! Люди, поседевшие в пламени битв, встанут во главе нового поколения, выросшего в ненависти к духовенству и чужеземцам и готового расправиться с ними. Они будут черпать силу в воспоминаниях о бесчисленных оскорблениях, в жажде мести за ужасные муки, испытанные в темницах и изгнании.

Итальянца нельзя соблазнить прекрасным климатом чужой страны, и ласки обходительной иностранки не смогут заставить его, подобно сынам севера, навсегда порвать с родиной. Он прозябает, он бродит задумчивый по чужой земле, но никогда не ослабеет у него жажда вновь увидеть свою прекрасную страну и вступить в борьбу за ее освобождение!

О Италия! Никто не знает, как долго продлится твое унижение. Но все уверены, что великий час твоего возрождения близок!

Глава 7

Провозглашение республики и поход на Рим

До конца января мы пробыли в Мачерате, потом направились в Риети с приказом занять этот город. Легион продвигался на этот раз по дороге через Кольфьерито, я же с тремя товарищами поехал по дороге на Асколи, а затем через долину Тронто, чтобы осмотреть неаполитанскую границу. В страшную метель мы перешли Апеннины по обрывистым кручам Сибиллы. У меня начался приступ ревматических болей, которые помешали мне наслаждаться живописностью нашей дороги.

Я видел могучих горных жителей, нас всюду радостно встречали и с восторгом сопровождали. Горные склоны дрожали от кликов за свободу Италии. И все же, всего несколькими днями позже, это сильное и энергичное население, испорченное и обманутое священниками, восстало против Римской республики и взялось за оружие, доставленное ему черными предателями, чтобы бороться с ней.