— По указу государя никто не имеет права держать плот или лодку на берегу, поэтому все они спрятаны в деревне.

Князь понял, что это сделано с целью помешать врагу проникнуть на Севан. Все же он велел, чтобы для них спустили лодку. Рыбаки колебались.

— Царь повесит нас, если мы нарушим его волю, — говорили они.

Князь не настаивал, но приказал дать сигнал на остров, чтобы оттуда выслали плот, а пока попросил угостить его отряд свежей рыбой.

Рыбаки сейчас же развели на прибрежной скале сигнальный костер. Пламя, разрастаясь, взвилось вверх. Вскоре из крепостных стен вышли два монаха и направились к пристани. Они отвязали один из находившихся там плотов и оттолкнулись от берега. До прибытия плота рыбаки приготовили вкусный завтрак из форели и угостили всадников.

На острове только что кончилась обедня, когда прибыл князь со своим отрядом. Царь поразился, увидев перед собою Геворга Марзпетуни.

— Ты пришел замаливать грехи своего государя? — спросил он, слабо улыбнувшись.

— Нет, государь, сейчас не время замаливать грехи. Сейчас их надо совершать, — ответил Марзпетуни.

— Совершать? Разве для этого положено определенное время?

— Да, государь. Из десяти заповедей одна гласит: «Не убий». Настало время действовать против этой заповеди. Мы должны убивать.

— Надеюсь, ты приехал не для того, чтобы сделать меня соучастником своих преступлений?

— Если бы царь повел мое войско, я бы помолодел на двадцать лет.

— Твое войско? Неужели ты собрал войско? — удивленно спросил царь.

— Да, великий государь.

— Где же оно находится, твое войско?

— Здесь, на Севане.

— На Севане? — еще больше удивился царь.

— Да, государь…

Царица, присутствовавшая при этом разговоре, перебила:

— Я смотрела с башни, когда ваш плот подплывал к острову. С тобой было не больше двадцати человек. Когда же прибудут остальные?

— Мое войско состоит из этих двадцати человек. Больше я не мог собрать, — ответил князь.

— Ты болен, князь Марзпетуни? — спросил царь, пристально посмотрев на него.

— Может быть, ты полагаешь, что я сошел с ума? — улыбаясь, заметил князь.

— Да, мне так кажется, — ответил серьезно царь. — Ты говоришь, что твое войско состоит из двадцати человек, и мечтаешь, чтобы царь встал во главе этого войска. Что это — насмешка?

— Боже упаси! — с чувством сказал князь.

— О каком же войске ты говоришь?

— Об этих двадцати воинах. Они и есть все мое войско и моя армия.

Царь с царицей изумленно переглянулись, как бы спрашивая, не сошел ли в самом деле князь с ума.

Марзпетуни догадался об их мыслях и с горькой улыбкой сказал:

— Вы имеете право считать меня безумцем. В это тревожное время, когда могущественные князья с тысячами воинов заперлись в своих замках, может показаться безумием воевать против арабов с двадцатью воинами. Но я делаю это, чтобы заклеймить позором тех князей, которые говорят от лица армян, кичатся своей родовитостью, а в минуту смертельной опасности не ударили палец о палец, чтобы помочь родине.

— Если твое смелое начинание увенчается успехом, это право останется за тобой, — сказал царь. — Но что могут сделать двадцать человек перед грозной вражеской силой?

Каждый из моих двадцати воинов может поразить двадцать арабов. Если мы не сможем воевать с большим войском, мы будем разбивать отдельные отряды и постепенно ослаблять врага.

— Немного пользы принесешь ты этим родине!

— Всякое большое дело начинается с малого.

— Итак, ты надеешься в конце концов победить?

— Или победить, или погибнуть. Я не могу сидеть в крепости и заботиться только о своей безопасности, когда царь, оставя столицу, монашествует на Севане, католикос, потеряв свой престол, странствует по стране, а народ тысячами гибнет от рук ненасытного врага… Зачем мне жить, если мои братья умирают? Чтобы оплакивать их потерю? Это достойно женщины; но мужчина, чья рука еще может держать меч, чей голос может греметь в поле…

Царь был взволнован, ему хотелось обнять и расцеловать храбреца и сказать: «Как счастлив ты, князь Геворг, что можешь воевать как простой воин за свою родину. А я лишен даже этого утешения…»

— Зачем же ты приехал на Севан? — спросил царь, сдерживая волнение.

— Хочу перед походом получить разрешение и благословение государя.

— Мой храбрый и верный князь! Ты даже славу не хочешь стяжать без благословения своего государя. Ты был достойным моим соратником, а я, увы… недостойным царем…

— Не говори этого, государь. Судьба может запереть льва в клетку, но она не в силах разбить его сердце и мощь. Живи здесь, пока твой слуга не отрубит рук, выковавших эту клетку.

— Мой храбрый, мой благородный князь, эту клетку выковали… — Он хотел сказать: «Такие руки, что, отрубив их, ты причинил бы мне вечное горе». Но он прервал свою речь и быстро встал с места. — Где твои храбрецы? Пойдем к ним. Такие герои достойны, чтобы царь сам пошел им навстречу. — Сказав это, он вышел из комнаты.

Князь последовал за ним. Привратник по другой дороге побежал к подворью, чтобы сообщить отряду о приходе царя. По приказу сепуха Ваграма дружинники сейчас же выстроились на поляне, осененной деревьями.

Царь и князь спускались с холма. Когда они подошли к храму богородицы и свернули к поляне, воины обета в один голос крикнули: «Да здравствует царь!»

Этот возглас потряс царя. Как давно он не звучал в его ушах, как давно ничто не напоминало ему, что он армянский царь, глава армянских князей, что в этой стране есть еще люди, которые ему верны и которыми он может повелевать…

Монашеское окружение, повседневные церковные службы — он почти всегда присутствовал на них, — однообразная и мирная жизнь острова и тяжелые печали заставили его забыть обо всем, убили в нем все живое. Ему казалось, что весь мир дремлет, как Севан, что смерть распростерла свои крылья над всей Арменией.

Возглас воинов обета вывел его из оцепенения. Живительная дрожь пробежала по его телу. Душа и сердце наполнились чувством гордости. Вместе с царем на острове находилось около ста воинов, опытных, храбрых солдат, но все они, оставаясь без дела и посещая церковные службы, забросили свое оружие. Он видел их каждый день сидящими перед кельями или бродящими по берегу с сетями в руках. Это не возмущало его и казалось естественным. Но когда перед ним предстал вооруженный отряд воинов, готовый к бою, он словно ожил. Ускорив шаг, царь подошел к воинам.

— Здравствуйте, мои храбрецы! — воскликнул он, и отряд снова загремел:

— Да здравствует царь!

Сепух Ваграм, выступив вперед, снял шлем и низко поклонился. Царь протянул руку, тепло приветствуя его. За сепухом последовал начальник крепости Мушег, к которому царь тоже обратился с милостивым словом. Шагнул вперед и князь Гор. Царь, увидя его, воскликнул:

— И ты здесь, мой дорогой Гор? И ты в отряде самоотверженных смельчаков? — С этими словами царь раскрыл объятия и сердечно расцеловал юношу.

— Кому же ты поручил защиту своей невесты, Гор? — улыбаясь, спросил царь.

— Ее собственному бесстрашию, — ответил, краснея, юноша.

— Да, отец твой мне все рассказал. Ее защите поручен Гарни. Сюнийская княжна достойна этой чести. Когда мужчины сражаются в поле, женщины должны защищать крепости. Мне горько, что армянская земля дала только двадцать воинов, но мне радостно, что к этим двадцати храбрецам примкнула одна женщина, и она — моя приемная дочь и невеста Гора. Будь достоин своей невесты, мой храбрец! — Сказав это, царь подошел к остальным, со всеми поговорил, всех обласкал, а затем, обратившись к Марзпетупи, предложил ему взять половину воинов, находившихся на Севане.

Князь отказался от предложения царя, не желая уменьшать число его телохранителей.

— Мы можем отойти в минуту опасности, — сказал он. — Но царю уходить некуда. Я не могу взять ни одного воина.

Царь воздал должное заботливости своего соратника и друга. Обращаясь к нему и к сепуху Ваграму, он сказал: