Царь молчал. Он боялся снова смутить царицу. Он отошел, уселся на камнях и стал смотреть на озеро.

— Ты не хочешь больше меня слушать? — упавшим голосом спросила царица.

— Говори, дорогая, все, что тебе хочется, но не напоминай о прошлом.

— Хорошо, — поспешно сказала царица и села рядом с ним на скале.

— Вот уже несколько месяцев, как я с тобою, дорогой государь, — начала она, — но мне никак не удается поговорить о самом главном, о том, из-за чего я приехала к тебе. Теперь я осмелела и могу говорить. Только не мешай мне, даже если мой рассказ будет тебе неприятен.

— Говори, я слушаю.

— В Гарни мне казалось, что я свыклась со своей судьбой. Я решила забыть о себе и посвятить свою жизнь служению народному благу. Единственным путем к этой цели был приезд к тебе. Я хотела исцелить твои печали, успокоить твое сердце и заставить тебя вернуться в столицу, к престолу и двору. Народ и войска ждали твоего возвращения. Ты мог бы этим воспользоваться. Воодушевленная этой мыслью, я приехала в Какаваберд. Но ты очень холодно принял меня. Тебе казалось, что я приехала насмехаться над твоим поражением. Одного этого подозрения было достаточно, чтобы перевернуть мне сердце. И чем сильнее я чувствовала твое безразличие, тем больше загорался во мне ад ревности… Тогда я, желая сделать тебе больно, сказала, что вся страна знает о твоей преступной любви, что войско и народ раздражены против тебя, что все княжеские дома отвернулись от нас, что духовенство осуждает твое поведение… Увы, мне казалось, что этими словами я отрезвлю тебя, но я жестоко ошиблась. Каюсь, я поступила, как слабая любящая женщина. Я не могла вынести твоего безразличия и, забыв о своем обете, стала жертвой ревности, безжалостно терзавшей мое несчастное сердце. Все это кончилось тем, что ты впал в отчаяние и не только не вернулся в столицу, но переехал на Севан, чтобы жить здесь с монахами. Я поняла свою ошибку, увидела последствия своего необдуманного поступка и жестоко раскаялась, но было уже поздно. Сколько, сколько раз я хотела подойти к тебе и попросить прощения… Но ты избегал меня, не хотел встречаться наедине, слышать мой голос и видеть мои слезы. О, если бы ты знал, как я страдала!..

Так прошли месяцы, и я не могла найти удобной минуты, чтобы поговорить с тобой. Но когда прибыл гонец и сообщил о взятии Бюракана и об истреблении бюраканцев арабами, я пришла в ужас. Это поразило меня, как небесный гром. Я вспомнила свой обет и решение, вспомнила о преступлении, совершенном мной… «Если бы ревность не овладела мной, Ашот вернулся бы на престол, князья присоединились бы к нему и войско двинулось бы уже на врага…» — подумала я. От отчаяния я чуть не бросилась в озеро… Но опомнилась и решила во что бы то ни стало поговорить с тобой наедине. Вот ради чего я нарушила твою уединенную прогулку. Может быть, это неприятно тебе, но другого выхода у меня нет. Опасность близка, и дольше медлить невозможно.

— Чего ты просишь у меня? — спросил царь.

— Чтобы ты вернулся в столицу, взошел на престол, объединил вокруг себя армянских князей, собрал войска, изгнал чужеземцев и избавил страну от бедствий.

— Ты хочешь, чтобы Ашот Железный царствовал?

— Да, царствовал, как прежде.

— Желание твое доброе, но выполнить его я не могу.

— Почему?

— Причин к тому много.

— Познакомь меня с этими причинами, если тебе кажется, что я их не знаю.

Царь не ответил. Отвернув лицо к озеру, он молчал.

— Неужели эти причины сильнее, чем воля Ашота Железного? — заговорила царица, желая задеть его самолюбие.

— Воля Ашота Железного? Ашот Железный сейчас слабее, чем тростник в долине, который колеблется даже от дуновения легкого ветерка.

— Зачем ты приводишь меня в отчаяние, повелитель мой и царь? — прошептала царица.

— Я не хочу приводить тебя в отчаяние. Я говорю правду.

— Но ты был когда-то силен, как лев пустыни…

— Чье рычание наводило дрожь на других зверей, — прервал царь.

— Да.

— Однако и лев болеет и умирает.

— Конечно, но с годами, когда наступает старость.

— Или когда охотник поражает и разбивает его сердце!

— Кто же этот непобедимый охотник, который так сразил тебя? — подозрительно спросила царица.

Царь грустно улыбнулся и ничего не ответил.

— Ты не хочешь говорить?

— Я не хочу огорчать тебя, — ответил царь, продолжая смотреть на озеро.

— Боже мой! — воскликнула Саакануйш. — Ты боишься причинить мне огорчение! Мой любимый, я теряю рассудок.

— Есть истины, которые может выслушать только мужчина.

— Ну, так испытай мою силу.

— Хорошо, выслушай меня. Ты меня спросила, кто тот охотник, который поразил сердце льва? Я скажу тебе. (Царица напрягла слух.) Это — женщина…

— Женщина? — прервала его царица.

— Вот видишь, ты уже потеряла хладнокровие.

— Продолжай, я не буду больше мешать, — сказала Саакануйш и опустила голову.

— Милый друг, мы жалкие игрушки в руках могущественной природы, — продолжал царь. — Напрасно люди придумывают законы и правила для управления тем, чем должна управлять только природа и над чем она является самодержавным властелином… Я говорю о людских сердцах. Ты меня любишь, не так ли?

— Зачем ты спрашиваешь?

— Отвечай, любишь или нет?

— Люблю безграничной любовью.

— Хорошо. Скажи тогда, что может сделать против этого закон, учрежденный людьми? Может приказать, чтобы ты перестала любить?

— Наоборот, закон освящает мою любовь, потому что я люблю своего законного супруга.

— А если бы ты полюбила другого?

— Христианская добродетель, которой я всегда следовала, не разрешила бы мне думать о незаконной любви. А когда человек не думает о незаконных делах, он никогда их не совершает.

— Любовь не знает границ. Как быть человеку, который полюбил того, кого не имел права любить?

— Это все равно что сказать: что делать ворам и разбойникам, если им хочется похитить чужое имущество? Можешь ли ты оправдать разбойника, когда твой подчиненный приведет его к тебе на суд?

Эти слова уязвили царя. Удар был направлен в самую рану… Он помолчал несколько минут.

— Больше тебе нечего сказать? — мягко спросила царица.

— Нет, я хочу говорить. Слушай. Каким должен быть судья, пристрастным или беспристрастным?

— Конечно, беспристрастным.

— Разбойника надо наказать или вознаградить?

— Наказать.

— Так зачем же ты хочешь вознаградить разбойника, если беспристрастный судья приказывает подвергнуть его каре?

— Я не понимаю.

— Не понимаешь? А я говорю ясно.

— Кто разбойник и кто судья? Для кого ты требуешь кары? — недоумевая, спросила царица.

— Этот разбойник — я, и я же его беспристрастный судья. Я наказал себя, удалившись от мира, обрек себя на уединение. Зачем ты хочешь вернуть меня в столицу?

— Ты преувеличиваешь.

— Нисколько.

— Преувеличиваешь, мой любимый царь.

— Не называй меня ни любимым, ни царем. Я преступник, проклятый богом и людьми. Зачем ты меня любишь? Зачем думаешь о том, чтобы вернуть мне славу?

— Буду любить вечно… Никто не заставит меня забыть своего супруга…

— Супруга? О, не мучай меня… Я не могу перенести этого укора.

— Неужели моя любовь может быть для тебя укором?

— Нет, дорогая царица. Укор для меня в том, что на мою неверность ты отвечаешь безграничной любовью. Я горд, я не хочу, чтобы мне платили добром за зло.

— Ты не причинил мне никакого зла.

— Не успокаивай меня. Я не настолько малодушен, чтобы не выдержать наказания за совершенное. Если ты хочешь утешить меня, возненавидь меня всей силой души. Лишь твоя ненависть, только тяжелые страдания могут принести мне облегчение.

— Я не могу ненавидеть тебя.

— Ненавидь, я не люблю тебя.

— О, не говори этого…

— Не могу лгать, я тебя не люблю.

— Безжалостный…

— Единственная в мире женщина, любимая мной…

— О, не произноси ее имени! — воскликнула царица.