Изменить стиль страницы

Эх, черти! Степке вдруг захотелось напугать всю компанию насмерть. Он прикинул на глаз расстояние до зеленого островка, перекрестился и, разбежавшись, круто бросился в яр. Вот и дно под руками. Степка оттолкнулся. Дал течению вынести себя почти на самый верх — туда, где уже чуть мерцает белесый свет отраженного солнца, и поплыл под тонким слоем воды, разгребая руками воду, прямо к зеленому островку.

Ребята и не заметили, как он подобрался к островку и выскочил на берег. Первым его увидел Власка. Он так и вылупил глаза.

— Откуда ты взялся?! — закричал он.

Тут и Суслик обернулся и тоже крикнул:

— Откуда ты взялся?!

Юрка сдвинул узенькие черные брови и оттопырил нижнюю губу.

— Тьфу на тебя, — плюнул он. — П-пшел!

И потом строго сказал Власке:

— Поглядывай-ка там сзади на этого, чтобы пузыри не проткнул. Это известный абрек!

Власка сейчас же растопырил ладони над пузырями, точно клушка крылья над цыплятами.

А Степка шагнул к Юрке и сказал грубым голосом:

— Я тебя самого проткну, Чик-Брик!

— Кого? Меня? — удивился Юрка.

— А то кого же?

— Ну, проткни. На вот, протыкай! А что тебе будет за это от папы моего, это ты знаешь? Он тебя в острог посадит! Он тебя из ружья застрелит! Он тебе зада-аст!

Степка чертом поглядел на всю компанию и пробурчал:

— Очень-то боюсь я твоего папы. Больно нужен он мне. У меня у самого дед в солдатах был.

Юрка скривил губу.

— Дурак ты, — сказал он. — Сравнял! Солдаты — нижние чины, как наш кучер Вахрушка. И дед твой тоже нижний чин. А мой папа ты знаешь кто? Мой папа тайный советник, это все равно что генерал. Понимаешь? У него медаль есть и шпага… Отличная шпага. Как ткнет ею раз — так треск пойдет.

Степка не нашелся, что ответить: верно ведь, есть у Юркиного батьки шпага настоящая, с ручкой золотой. Ничего не скажешь.

— А у моего дедушки тесак есть, — проговорил Степка. — В чехле кожаном.

Юрка вскинул подбородок.

— Слыхали, мальчики, глупости какие? Тесак! Тесаки же у каждого солдата сбоку привешены… Пошли, ребята, в воду.

И пошел. И те двое за ним. Власка уж из воды обернулся и подмигнул Степке:

— Ага, съел?

Этого Степка уж не мог вытерпеть. Он схватил две пригоршни мокрого песку, смял его и всем ошметком швырнул в лицо Власке. Он хотел было запустить песком и в Юрку, но вовремя вспомнил про деда — узнает, шкуру спустит — и только подумал про себя: «Подожди, попомнишь еще меня!»

Степка отвернулся, бросился в воду и поплыл поперек реки на тот берег. Плыл легко, по пояс в воде, не торопясь, не брызгаясь, рассекая воду крупными саженками. Плыл и думал: «Ты с пузырями плюх-плюх, а я без пузырей, видал — как? Ha-ко вот тебе… Сбоку привешены!..»

Уже порядочно отмахал Степка, уж близко другой берег.

Вон они — черные дырки птичьих гнезд в глинистом обрыве над песчаной отмелью. Вон они — глиняные глыбы, вывалившиеся из кручи. Уж видно, как обсевшее глыбу воронье тукает носами, долбит глину.

И вдруг сзади, с того берега, услыхал он переливчатую трель свистка и крики. Кричали и по-русски и по-татарски:

— Утекай-ай! Усатый на мосту!

— Айда, Ларивошка киля-а-ай![6]

Неужто в самом деле будочник?

Степка оглянулся. Позади мирно рябила вода — будто в ней никогда никого не было. Опустела река. А по берегу табуном неслись голые ребята и за ними, придерживая шашку, топал Ларивошка. Широкий картуз его, нахлобученный на самые уши, блестел на солнце лаковым козырьком.

Ларивошка поддавал ходу — бежал все быстрее и быстрее, оставляя в песке глубокие следы сапожищ.

Даже в дрожь бросило Степку. Что делать, куда деваться? Плыть дальше? На том берегу нор много, можно залезть, отсидеться. А как же штаны, рубаха? Где они? Не вспомнишь сразу. Эх, да ведь они на том мыске остались. Значит, прощай одежа. Увидит Ларивошка — заберет. Вот не послушался мать!..

Нет, надо назад, к мыску… Степка круто повернул и полным ходом поплыл обратно.

А на берегу и не разобрать что! Бегут ребята, как листья по ветру, хватают на лету одежонку, срываются, падают, опять бегут. Бежит за ними Ларивошка со свистком во рту. Свистнет раз, выплюнет свисток и заорет:

— Стой, мошенники, стрелять буду!

Страсть!

Что есть силы рассекает Степка руками воду. Раз! — взмахнет рукой — и весь вылетит вперед, взмахнет — и весь вперед. Все ближе и ближе мысок. Но и Ларивошка все ближе и ближе к мыску, к тому месту, где Степкина рубаха лежит.

Степка собрал все силы, взмахнул руками раз, другой, нащупал ногами землю и, разбрасывая вокруг себя брызги, выскочил на берег. Вот он — мысок. Только руку протянуть — и вот она — рубаха. Но и Ларивошке тоже один шаг остался. Эх, была не была! Степка мчится к мыску. Добежал, схватил рубаху из-под самых рук будочника и, пригибаясь к земле, помчался догонять ребят.

У берегового спуска, возле опрокинутых лодок, Степка приостановился. Он смахнул рубашкой пот со лба и глянул назад. Где будочник? Вот тебе раз! Нет сзади Ларивошки. Отстал Ларивошка. Вон он там, за деревьями, шагом идет — запыхался, верно. А ребята где? И ребят не видно. Ни впереди, ни позади. Вся орава рассыпалась кто куда. Вот за бугорком мелькает белая чаплашка Бары, вон красная рубаха Гаврика.

Степка вскочил на днище лодки и оглядел берег. Никого на берегу. Пусто. Один Рахимка с кобылой своей возится, воду на нее из ведерка плескает, щеткой трет. Этому что бежать — этот не купается, лошадь моет. Лошадь мыть — другое дело. За это не забирают.

А Ларивошка выскочил из-за деревьев — и сразу бегом пустился в Степкину сторону. Степка вмиг соскользнул с днища и притаился за лодкой. Бежит городовой, медали его на солнце блестят, амуниция на нем так и пляшет — на одном боку шашка о голенище шлепает, на другом — кобура подпрыгивает. Бежал, бежал и вдруг остановился. Стоит — как столб в берег врос. И на воду уставился. Кто там? Кого он приметил?

Степка во все глаза глядит на реку. И увидел: по желтой воде плывут Власка с Сусликом и Юрку волокут за собою. Вот оно! Связались с Юркой, он их и подвел. Сейчас Ларивошка их сгребет. Никуда им не уйти. Пропали они теперь.

Вот уже Ларивошка нагнулся к воде и загородил от Степки тучным задом, обтянутым синими штанами, целый кусок реки. Вот выставил руки в широких обшлагах мундира, одной рукой схватил Власку, другой — Суслика и выволок их на песок. Готово!

А Юрку — смотри ты! — ни-ни, не тронул. Узнал ведь Юрку, даром что тот голый. Да Юрку и не трудно узнать. Лицо у него белое, а волосы, точно у девчонки, посередине лба подстрижены.

Ларивошка сгреб одной рукой Власку и Суслика и козырнул голому Юрке:

— Честь имею!..

Юрка сел на песок и начал одеваться. Натягивает на ногу длинный чулочек и даже не глядит на Ларивошку.

Что ему будочник! Он к ним, к Енгалычевым, в кухню на цыпочках заходит. Енгалычихе калоши подает, стряпухе Домне толченый кирпич таскает. Вот он у них какой шелковый!

А будочник, не выпуская Власку и Суслика, подбирает с земли Юркину одежду: куртку, резинки, сандалики. Да не всей рукой подбирает, а пальчиками одними, и подает ему:

— Пожалуйте курточку-с!

— Пожалуйте резиночки-с!

— Пожалуйте сандалики-с!

Вот как вежливо подает!

Нагибается Ларивошка, а Суслик и Власка поневоле приседают вместе с ним — и за курточкой, и за резиночками, и за сандаликами.

«Что же это Юрка не выручает своих приятелей? — подумал Степка. — Да нет, вступился».

— Отпустите! Папе пожалуюсь!

А Ларивошка медовым голоском:

— Не могу-с, ваше превосходительство. Закон-порядок.

— Говорю, отпустите.

А Ларивошка свое:

— Не могу-с. Закон-порядок.

Надел Юрка штанишки, вскочил, ногами затопал:

— Этого и этого мальчика вы не имеете права забирать. Они при мне находятся. Плавать меня учат. Вам понятно?

— Так точно-с. Понятно.

— А если понятно, так отпустите.

вернуться

6

Киляй — идет (по-татарски).