— Зачем же вы брали взятки?

На этот вопрос опять не последовало ответа.

— Какие у вас отношения с начальством? — спросил Дегтярев, начиная кое-что понимать.

— Бережнов всегда ко мне хорошо относился.

— В прошлом году вы получили три выговора в приказах. Последний со строгим предупреждением. Вряд ли это свидетельствует о хорошем отношении начальства.

— Приказы подписывал Мещерский. — Какая-то тень пробежала по его лицу, заставила Кирилла насторожиться. — С Мещерским у меня были плохие отношения.

— Были? — переспросил Дегтярев. — А сейчас?

Павлов ниже опустил голову. Ничего не ответил.

— Вы говорили, что кроме Исаевой взяли еще у Астафьева и Зискинда по три тысячи и у Власова пять тысяч. В общей сложности эти люди дали вам и Никодимову двенадцать тысяч рублей?

— Да.

— Из них вы лично получили семьсот рублей?

— Да.

— Значит, одиннадцать тысяч триста оставил себе Никодимов?

Молчание.

— Неужели вы думаете, что кто-нибудь вам поверит, Павлов?

— Я все рассказал о своих делах…

— О своих? — подчеркнул Дегтярев.

Павлов не ответил. Нет, он не может выдать шефа. Клава работает у него секретарем… Этот тип отыграется на ней, нет сомнения. Уволит с работы, даст такую характеристику, что Клаве нигде не удастся устроиться. Как она будет жить? Что шеф способен на любую подлость, он знает хорошо. «Да и кто мне поверит?! Шеф выкрутится, это такой пройдоха!.. А Клава?..» Нет, он не может поставить под удар Клаву! Он ничего не скажет о шефе. Ничего не скажет…

Дегтярев смотрит на него и думает: «Безвольный парень. Поэтому и дал втянуть себя в преступную шайку. Посредник? Да, безусловно, посредник между Никодимовым и кем? Неким иксом. А, может быть, есть еще игрек и зет? Кому предназначены деньги, которые он перевел из Тулы Марине Сокольской? Спросить? Нет, не стоит. Сейчас все равно не скажет правду. Такие вот слабохарактерные бывают особенно упрямы. Решил не говорить — значит не скажет. Чего-то он явно боится… Ну, что же, отложим. На сегодня хватит».

Павлова увели.

— Кирилл Михайлович, — сказал Карпов, — многие считают, что Павлов незаслуженно получал выговоры. Невзлюбил его за что-то Мещерский, вот и сыпал…

Дегтярев с любопытством посмотрел на практиканта: научился глубоко вгрызаться в порученное дело.

— Какие же ты сделал из этого выводы? — Дегтяреву нравилось уменье Карпова анализировать. И даже не подумал, что этим уменьем Валерий в какой-то степени обязан ему, Кириллу. Карпов быстро ответил:

— Павлов перестал получать выговоры тогда, когда начал брать взятки. Возможно, чтоб избавиться от новых взысканий, он и встал на преступный путь.

— А так как приказы с выговорами подписывал Мещерский, значит именно его ты и считаешь основным преступником?

— Нет, только не Мещерского! — запротестовал Карпов. — Ведь Лисовский пытался всучить ему взятку. Вы же знаете, как Мещерский среагировал! Нет, тут что-то другое… Может быть, главный преступник сумел восстановить Мещерского против Павлова, вот и посыпались на его голову выговоры…

— Послушай, Валерий, — неожиданно перевел разговор Дегтярев. — Повтори-ка, что Верезов рассказывал о Марине Сокольской. Ты ведь тоже, кажется ее видел.

— Да, в театре.

Валерий на минуту задумался. Потом заговорил скороговоркой:

— Марина Арнольдовна Сокольская. Двадцать четыре года. В настоящее время живет одна. Первый муж ее бросил, второго бросила она. Артистка. Иногда выступает в эстрадных концертах. Голос слабенький, но довольно приятный. Пользуется успехом. Очень красива. В деле есть ее фотография. — Валерий полистал дело. — Вот она. Глаза голубые, волосы черные, зубы ровные, белые, нос небольшой, правильной формы, уши…

— Постой, постой, — расхохотался Кирилл, — можно подумать, что ты продаешь барышнику лошадь и перечисляешь ее стати, а не описываешь, — он бросил взгляд на фотографию, — несомненно, очень красивую женщину.

Валерий смутился. Он дважды покупал билеты в театр, на спектакли, в которых участвовала Марина Сокольская. Если говорить откровенно, Марина ему нравилась, но он считал, что это просто позор! Как могла ему понравиться женщина, которая будет проходить то ли свидетельницей, то ли соучастницей по делу! Но с другой стороны — что здесь такого? Ведь он не влюблен в Сокольскую! Просто приятно смотреть на красивое лицо. И если Валерий так описывал сейчас Марину, то исключительно для того, чтобы Дегтярев не догадался, как ему приятно смотреть на нее!

— Не сомневаюсь, что тебе доставляет удовольствие на нее смотреть, — сказал Дегтярев.

Поразительно, как часто Кирилл Михайлович читает его мысли! Точно они написаны на лице. А, может быть, так оно и есть?

Кирилл, будто ничего не заметив, продолжал:

— Надо выяснить, не находится ли она в близких отношениях с Павловым.

— Ну, что вы, Кирилл Михайлович, — засмеялся Карпов, — эта эстрадная дива и Павлов… Нонсенс!

— Возможно, — спокойно сказал Дегтярев. — Все-таки проверить не мешает. — Он снял трубку, набрал номер телефона майора Лобова. — Иван Прохорович? Здравствуйте. Дегтярев говорит. Хочу с вами посоветоваться относительно Сокольской. Нет, пока делать у нее обыск не будем, чтобы кое-кого не спугнуть. А надо бы выяснить, какие у нее отношения с Павловым. Да, конечно, и я так думаю, пусть побывает у Сокольской под каким-нибудь благовидным предлогом. Тем более, что она Верезова не видела ни разу. Хорошо, Иван Прохорович. Буду ждать. Пока.

Дегтярев положил трубку, взглянул на Валерия:

— Ты чем-то недоволен?

Валерий слегка покраснел:

— Нет, что вы… Просто подумал, что не стоило звонить майору. Разве я не справился бы с этим заданием?

— Вероятно, справился бы. Но это дело милиции. Мы с тобой уже один раз вмешались в их функции. Не стоит повторять старые ошибки. — Кирилл широко улыбнулся. — Так-то, Валерка. При всем желании не могу доставить тебе удовольствие съездить к Сокольской.

— Я же вовсе не поэтому, — пробормотал вконец смутившись Валерий. — Я ради пользы дела…

— Ладно. Шучу. А дел у нас и без того невпроворот.

8.

В квартире кроме Сокольской жила еще одна семья: старушка с сыном, невесткой и внучкой. По утрам, когда родители девочки уходили на работу, бабушка отправлялась с внучкой на бульвар. Гуляли они обычно часа два. Именно это время и выбрал Верезов для посещения. Дверь открыла Марина.

— Я из райсобеса, — сказал Верезов. — К Варваре Семеновне Барановой.

— Ее нет дома.

— Вот досада! Не знаете, она скоро придет?

— Вероятно, через полчаса. — Марина потянула на себя дверь, считая, что разговор окончен.

— Простите… Может быть, я мог бы обождать? И побеседовать пока с вами?

— У меня еще не пенсионный возраст, как видите! — сказала Марина и улыбнулась. Она любила очаровывать людей вне зависимости от их положения. Ну, ясно, перед ее улыбкой не устоял и этот! — Не возражаю. Можете подождать.

— Благодарю вас, — расцвел Верезов.

Комната Марины в стиле модерн. Лампочки на разной высоте. Стены окрашены в разные цвета. Абстрактные картинки и статуэтки. Одно кресло ярко-желтое, другое ядовито-зеленое. Под стать комнате выглядела и сама Марина. «Ультрамодерн!» — подумал Верезов и вспомнил слова Дегтярева: «Безусловно, надо одеваться по моде. Но стоит только перешагнуть какую-то невидимую грань, и человек становится похож на карикатуру, на далеко не «дружеский» шарж на самого себя».

— Что вы на меня так смотрите?

— Любуюсь! — быстро ответил Верезов. Чуть-чуть быстрее, чем следовало бы. Но Марина не обратила на это внимания, комплименты всегда доставляли ей удовольствие. — Видите ли, я по роду своей деятельности целые дни беседую с людьми весьма преклонного возраста. И вдруг мне так повезло… Вместо старушки Барановой — вы! Извините, я вас задерживаю? Вы собирались уходить? — Он посмотрел на меховую шапочку, эффектно оттенявшую ее волосы.