Полковник с усмешкой заметил, что, видать, здорово достается медикам с этим иранцем.

— Попробовали бы сами повозиться, — проворчал Гольдберг.

— Ну, ничего, ничего, доктор… А теперь слушайте, что я расскажу вам о вашем подопечном.

И Сухаревский рассказал, как на второй день после задержания нарушителя иранский подполковник Гасан-Кули-хан потребовал встречи с ним, полковником Сухаревским. Встреча состоялась на Государственном мосту. В назначенный час они встретились, поприветствовали друг друга, учтиво справились о здоровье и самочувствии, и господин Гасан-Кули-хан приступил к делу. «Нам стало известно, — сказал он, — что вчера ваши люди открыли огонь по жителю Ирана Султану-Ахмед-оглы и что сейчас его труп находится у вас. Так ли это?» — «Два небольших уточнения, господин подполковник, — ответил Сухаревский. — Во-первых, наш человек открыл огонь по вашему жителю, когда тот находился на территории Союза Советских Социалистических Республик. Это будет легко доказать. А во-вторых, никакой речи о трупе быть не может. Султан-Ахмед-оглы не был убит, а сам сломал себе ребро и ногу, и мы увезли его в госпиталь». Невозмутимое спокойствие не изменило господину подполковнику. Он только спросил: «На чем вы увезли его в госпиталь?» — «На вертолете, — ответил Сухаревский и добавил: — Мы могли бы и вас отвезти на вертолете, если бы с вами случилось нечто подобное». Господин подполковник кисло улыбнулся. Он вдруг стал подозрительно откровенным: «Вы знаете, господин Сухаревский, как нам удалось выяснить, этот бедняга Султан-Ахмед-оглы занимался самым невинным делом. Он собирал цветы бессмертника, которые применяются для лечения больных желтухой, не больше». — «И для этого он нарушил государственную границу Советского Союза?» — холодно спросил Сухаревский. Как и следовало ожидать, Гасан-Кули-хан пропустил этот вопрос мимо ушей. «Сделать эту небольшую услугу, — продолжал откровенничать Сухаревский, — попросил его житель селения уважаемый Али-Эшреф-хан. И вот каким печальным исходом окончилось это дело».

— Мда-а, — промычал Гольдберг и поинтересовался, о чем полковник хочет поговорить с больным.

Больше всего полковника интересовал этот уважаемый Али-Эшреф-хан. Он уверен, что Султан-Ахмед-оглы не по своей воле перешел границу. Тем более, уже несколько дней наряды наблюдают на той стороне челебори.

— Это что такое? — спросил Гольдберг. Слово «челебори», объяснил Сухаревский, происходит от двух слов: «челэ» — сорок дней и «бориден» — жать, резать траву. В Иране среди народа, особенно среди женщин, существует поверие: если, вставая до восхода солнца, в течение сорока дней жать по пучку травы в соседнем поле, то задуманное желание непременно исполнится. И вот пограничники наблюдают: каждый день на рассвете на одно и то же рисовое поле приходит молодая женщина и рвет траву. Установлено, что эта женщина — жена Султана-Ахмед-оглы и зовут ее Дильбар. Не загадала ли она желание, чтобы скорей вернулся домой ее муж?

С минуту они молчали.

— Дела-а. Выходит, что ваш Дербенев напрасно открыл пальбу по этому парню, — сказал Гольдберг.

— Да. Пришлось ему объявить трое суток ареста. Но, разумеется, не из сострадания к раненому, а потому, что Дербенев не использовал всех возможностей для задержания нарушителя без применения в дело оружия. Это брак в нашей работе. А за брак нужно наказывать.

Захватив с собой переводчика, они вошли в палату. Султан доедал обед, принесенный ему тетей Машей. Он застенчиво улыбнулся доктору, но при виде Сухаревского испуганно сжался и со страхом наблюдал, как тот подошел к койке, пододвинул стул и сел.

«Сейчас все решится, — думал Султан. — Этот самый большой раис пришел неспроста. Сейчас меня будут бить, потом выволокут на улицу и убьют. По приказу самого большого раиса». И сердце Султана сжалось от ужаса, он уже не находил в себе сил ни молчать, ни сопротивляться.

А Сухаревский говорил о том, что Султану придется пролежать в госпитале сорок дней, а может быть, и больше. И еще Султан должен рассказать, кто такой Али-Эшреф-хан, и верно ли, что он послал Султана рвать цветы бессмертника.

О, этот самый большой раис знал все, от него ничего не скроешь! Султан рассказал. И о себе, и об Али-Эшреф-хане, и о господине аттаре из Тебриза. Да, они велели пойти за бессмертником, и он пошел. А кто бы ослушался? Их воля — воля аллаха.

Он говорил, а Сухаревский кивал головой и думал о рабской покорности этого парня. Али-Эшреф-хан — хозяин, господин и к тому же прохвост. Заставил Султана перейти границу, чтобы положить в свой карман солидные куш, который ему отвалит аттар из Тебриза. А Султан мог бы получить пулю в башку — и только. Неужели он этого не понимает?

Нет, не понимает. Может, сказать, открыть ему глаза? Сухаревский уже хотел это сделать, но передумал: не надо, придет время — сам поймет.

— Ну, до свидания, Султан, — сказал Сухаревский, поднимаясь со стула. — Поправляйся скорее.

Султан проводил его удивленным взглядом.

Потом Султана навестил Дербенев, отсидевший свои трое суток ареста. Его никто не просил об этом, просто захотелось повидать иранца, из-за которого попал на гауптвахту. Сначала он негодовал на начальство, а потом, когда поостыл немного, понял, что дал маху с этим парнем. Нужно было бы маскироваться получше, подползти сзади, а уж если тот побежал, то и самому побежать наперерез изо всех сил… Говорят, иранец никакой не враг, а так себе, собирал траву.

В общем, обдумав все это, Дербенев решил заглянуть в госпиталь. Если разрешат, конечно. Ему разрешили. И рассказали вкратце все, что было известно о Султане-Ахмед-оглы. Так что Дербенев был вполне подготовлен к встрече.

Он побрился после гауптвахты, вычислил сапоги, пуговицы и пряжку у ремня, который ему вернул комендантский начальник.

Тетя Маша уже не дежурила около больного — ему стало лучше. Дербенев подошел к кровати и вдруг смутился: о чем они будут разговаривать? Как он подступится к человеку, которого чуть не отправил на тот свет?

Переводчик о чем-то поговорил с Султаном, и тот помрачнел сначала, даже отвернулся к стенке, а потом опять лег на спину и вопросительно посмотрел на Дербенева.

— Привет! — бодро сказал Дербенев. — Ну, как жизнь?

— Хорошо, — ответил через переводчика Султан.

— Вот я тебе тут принес, — и Дербенев вытащил из кармана пачку печенья.

— Спасибо….

— Ну, так значит… — произнес Дербенев. — А я, стало быть, тот самый, что тебя задержал на границе. Давай знакомиться. Иван Дербенев.

— Султан.

— Знаю. Что ж ты, брат, побежал от меня? — спросил Дербенев, отбросив все церемонии. — Я ведь мог бы подстрелить тебя.

Султан что-то быстро и сбивчиво проговорил.

— Боялся, — объяснил переводчик. — И еще он должен был вернуться с цветами. А то бы аллах покарал его.

«Вот чудила! — подумал Дербенев. — Ну и чудила! Дался ему этот аллах».

— Ты уж, Султан, не обижайся на меня, сам понимаешь — служба. А вот с тобой получилось, как у Пушкина. Скажите ему, товарищ переводчик, что у Пушкина есть стихотворение «Анчар». В школе проходили. Там описывается один интересный случай. В пустыне рос анчар, такое ядовитое дерево. Так один господин послал к этому дереву своего раба и велел принести ему яду. Раб послушно пошел. А потом умер. Перевели? — продолжал Дербенев. — Вот и у него так получилось: «И человека человек послал к анчару властным взглядом». Разъясните ему это.

Султан слушал, и вдруг из глаз его выкатились две слезинки.

Дербенев испугался. Он терпеть не мог слез, да еще мужских. Он не знал, как утешить иранца.

— Скажите ему, что мне тоже влетело, — сконфуженно признался Иван.

О всевышний! Прибавь бедному Султану разума. Он не понимает, почему этот русский солдат, который стрелял в него, пришел к нему с добрым сердцем? И почему он понес наказание за Султана? И почему не обижается на него? Слабый разум Султана никак не может постичь этого.

Так они удивлялись друг другу, пока не пришла тетя Маша и не выпроводила Дербенева из палаты.