…Султану Ахмед-оглы велели идти, и он пошел. Он пересек границу, взобрался на песчаный косогор и стал рвать цветы, которые по-персидски назывались хак-е-шир, а по-русски бессмертник. Так велел ему Али-Эшреф-хан.

Султан рвал и складывал цветы в мешок. Нарвав полный мешок, он должен был тем же путем перейти границу обратно, отдать цветы Али-Эшреф-хану и получить от него вознаграждение.

О, Али-Эшреф-хан — самый богатый и уважаемый человек в дехистане[1]. Благодаря ему Султан и его молодая жена до сих пор не умерли с голоду. Он дает бедным людям землю, семена, воду, двух рабочих волов и даже азал с маллой[2]. За это Султан отдает четыре доли всего урожая, оставляя себе пятую. Но что делать? Как говорят, по лестнице на небо не заберешься.

Слава аллаху, они с Дильбар имеют свою хижину, а на столе дважды в день появляется ячменный хлеб и кувшин с мастом[3]. Как истинный правоверный, Султан пять раз в день возносит молитву, соблюдает посты, ходит в мечеть. Амулет с сурой из корана защищает его от злых духов.

Вчера перед вечерней молитвой Али-Эшреф-хан позвал его в свой дом. Дом у господина самый большой и красивый во всем селении. Он под железной крышей, и в окна вставлены настоящие стекла. Быть приглашенным туда — большая честь.

Али-Эшреф-хан сидел на веранде с господином, которого Султан никогда не видел раньше. Судя по одежде, он был жителем города. Лицо его украшала бородка, а глаза были спрятаны под толстые стекла очков.

— Вы меня звали, ага? — почтительно произнес Султан, остановившись в дверях.

Хозяин и гость только что кончили есть и сейчас курили. Господин из города впился в Султана поверх очков, а Али-Эшреф-хан лениво разгонял ладонью табачный дым.

— Известно ли тебе, Султан, о растении хак-е-шир, у русских оно называется бессмертником? — заговорил он.

— Да, ага, — ответил Султан.

Он знал: бессмертник — целебное растение. Его цветы сушат на солнце, потом настаивают в горячей воде. Настой охлаждают и пьют. Еще в детстве Султан видел, как это делала его мать, лицо которой было желтым, словно лимон. Говорили, что она болела желтухой.

— Так, — продолжал Али-Эшреф-хан. — Вот этот господин, — указал он на очкастого, — аттар[4] из Тебриза. Ему нужны цветы бессмертника, много цветов.

Султан поклонился господину аттару и спросил:

— Что я должен делать?

Али-Эшреф-хан не торопился с ответом. Он прикрыл глаза толстыми веками и некоторое время думал.

— Больные желтухой, — заговорил он, — еле передвигают ногами, сохнут, как вяленая рыба, и в кровь раздирают кожу на руках и лице. День и ночь они молят аллаха ниспослать им здоровье, и вот аллах услышал их молитвы. Он послал к нам господина аттара за целебными травами. — Тут Али-Эшреф-хан снова прикрыл глаза и вздохнул: — Но в наших местах мало бессмертника.

— Да, ага, — согласился Султан.

Али-Эшреф-хан в упор посмотрел на него и жестко сказал:

— Аллах повелел послать надежного человека на землю русских. Там много этих цветов. Выбор пал на тебя, Султан, — самого верного моего слугу. Надеюсь, ты меня понял?

— Да, ага, — сказал Султан.

Господин аттар, напряженно наблюдавший за ним, облегченно вздохнул. А Султану было все равно. Гору иголкой не просверлить. Лишь бы Али-Эшреф-хан не отобрал у него двух волов и азал. Дильбар ждет ребенка, и каждый туман[5] сейчас на счету.

Он, конечно, боялся встречи с русскими пограничниками, которые не верят в аллаха и беспощадны к пришельцам. Но что поделаешь. Быть может, удастся не попасть им на глаза.

— Я рад, что не ошибся в тебе, — милостиво заметил Али-Эшреф-хан. — Когда вернешься, получишь хорошее вознаграждение. И да пусть душа твоя не ведает страха. Ба-алла![6]

Султан поклонился и вышел.

И вот он рвет цветы и складывает их в мешок. «Мне нужно нарвать целый мешок», — твердит Султан про себя, чтобы не было страшно. Штанины и опорки на его ногах еще мокры от воды: граница проходит по речке. Кругом ни души. Пахнет горячим песком. Солнце высушило росу на кустах и травах, цветы бессмертника горят, как золотистые огоньки.

…Его заметил наблюдатель Иван Дербенев. Заметил после того, как Султан перешел границу и нарвал полмешка. Стоп! И зеленые склоны гор, и крыши иранского селения, и рисовые поля на том берегу — все потеряло значение. Только чужой человек в перекрестьях бинокля.

Дербенев позвонил на заставу.

— Задержать! — приказал начальник.

— Есть! — ответил солдат.

Но как это сделать? От него до нарушителя полкилометра, а нарушителю до границы сорок шагов. И подкрасться к нему почти невозможно: на косогоре не растет ни одного куста. Только и надежда на команду «Стой!» и угрозу оружием.

Дербенев скатился по лестнице с вышки, пробежал по дремучим зарослям ежевики, подкрался к песчаному косогору. Лишь бы нарушитель не успел уйти за границу!

Вот он копошится там, среди трав, оглядываясь по сторонам. Нет, не подойти к нему близко. И отрезать от речки уже поздно. Незнакомец замер на месте, а когда Дербенев крикнул свое грозное слово, — кинулся бежать к границе. Мелкие камешки с грохотом посыпались вниз, к речке.

— Стой! Стрелять буду! — крикнул солдат.

Нет, не останавливается человек.

Дербенев дал короткую очередь вверх.

Не останавливается человек. До речки уже двадцать, уже десять шагов.

Дербенев выстрелил по ногам человека. Тот упал в пяти шагах от реки. Замерли камешки, только один или два прыгнули и булькнули в воду. Пошли круги по воде и тут же исчезли в быстром течении.

Тихо вокруг, так тихо, что слышит Иван удары сердца в груди. Снял фуражку, вытер пот с лица. Лежит у его ног парень лет двадцати пяти — черноволосый, чернобровый, в рваных штанах, рубахе и опорках. А в руке мешок, и в мешке что-то мягкое, как будто трава.

Подбежал соседний наряд.

— Иван, ты стрелял?

— Убил вот, — говорит Дербенев зло, чтобы подавить в себе тяжелое чувство.

— Да ну?!..

— Туда хотел уйти, — поясняет Дербенев негромко. Его курносое лицо бледно, пальцы никак не вытащат папиросу из пачки.

Но Султан-Ахмед-оглы был жив. На глазах у всех он очнулся и застонал. Пограничники притихли, осторожно перенесли его подальше от ручья и положили под кустом, в холодке. Султан то терял сознание, то приходил в себя и все стонал, тихо и жалобно.

Заглянули в мешок.

— Что он, сдурел? Или так, прикидывается?

— А черт его знает! — в сердцах сказал Дербенев.

Обыскали. Ни оружия, ни документов, ничего, кроме хлебных крошек в карманах.

Кто-то заметил, что одежонка дырявая и не мылся парень в бане полгода.

Дербенев стоял в сторонке, курил.

Приехали командиры. Начальник заставы, потом начальник отряда, с ним майор медицинской службы и еще какие-то офицеры, которых Дербенев встречал раз или два на заставе. Все стали расспрашивать его, как было дело, и он рассказал.

— Не могли без выстрела взять! — сердито упрекнул начальник заставы. — Я же приказывал…

Дербенев обидчиво заморгал глазами. Не дал уйти врагу, а его еще и ругают. Попробовали бы сами задержать без выстрела!..

Но упрекнули солдата напрасно. Пуля только царапнула по ноге, содрав кожу, а покалечился Султан сам, при падении с высокого берега.

— Чудовищно! — удивился майор медицинской службы. — Перелом ноги и, кажется, ребра. Что может сделать страх с человеком!

Дербенев даже обрадовался этому, но тут же спохватился: значит, промазал. А если бы нарушитель ушел? Как ни прикидывай, а действовал он не ахти как здорово.

Полковник Сухаревский, начальник отряда, строго посмотрел на него и ничего не сказал. Он еще ничего не знал об Али-Эшреф-хане, господине аттаре из Тебриза и цветах бессмертника, и больше всего его интересовал вопрос: кто этот парень и почему он перешел границу? Сейчас для него это было самое главное.