— Чем могу служить?

— Нас никто не слышит?

Зотов отрицательно покачал головой.

— Я от господина атамана, — продолжал человек, не открывая лица. — Мне нужен приют на время, пока наши вернутся в город.

«Наши — японцы!» — догадался Зотов.

— Это вопрос нескольких дней. Уже высаживаются в портах гигантские силы. С американцами заключен мир. Теперь они совместно с нами ударят по коммунистам и... дверь заперли?..

— Кажется, нет... — неуверенно ответил Зотов.

— Черт возьми! — выругался незнакомец и поспешил в коридор. Но глухо ахнула входная дверь, и кто-то вбежал в вестибюль.

— Куда мне? — незнакомец метнулся к двери в комнату Михаила, она оказалась запертой.

Неожиданно для себя обретя ловкость и силу, Зотов отпер дверь и, втолкнув пришельца, снова запер ее, а ключ положил в карман рядом с ключом от сейфа.

Шаги слышались все ближе. Вот они замерли. Дверь рывком распахнулась, и Зотов в ужасе попятился — перед ним стоял Михаил, возмужавший, суровый. Совсем чужими стали ласковые прежде глаза.

— Ну, здравствуй, господин Зотов, — криво улыбнулся Михаил.

— Здра... — у Зотова перехватило дыхание. Сын! Сын! Но радости не было. Вихрем пролетела мысль: а что, как он войдет в свою комнату и застанет там этого... того... — Здравствуй, сынок.

Михаил передернул плечами, подошел к столу.

— Вижу — не рад, — холодно произнес он. — Да я и не ждал радости. Не нужна она... Где Лиза?

— Я не... я не знаю...

— Мне нужна правда. Любая правда.

— Да откуда мне знать?.. — снова начал старик.

— Я сидел в подполье у Ковровых... когда ты у них зимой окошко вышиб. Помнишь?

Нет! Во стократ было бы легче, если бы сын ругался и кричал, тогда бы твердо знал: откричится и остынет. А сейчас — чужой человек, и говорит чужим голосом, чужие, страшные слова.

— Ну?

И старик решился:

— Пинфань... станция под Харбином... Там какой-то отряд Исии, генерала...

Сын молча пошел к выходу. Но у дверей остановился, медленно повернулся и бросил:

— Предатель.

Где-то очень далеко хлопнула дверь. Очень, очень далеко. И сразу же раздался требовательный стук. Зотов долго не мог попасть ключом в замочную скважину.

— Черт возьми, — прошипел незнакомец, выходя. — В этой комнате дьявольская пыль. Я чуть не расчихался, — и повелительно: — Заприте дверь, господин Зотов.

Когда старик вернулся в комнату, гость, раздевшись и поджав ноги, сидел в кресле. Он внимательно смотрел в щелочку меж ставнями на улицу.

— Кто это был? — спросил он, не оглянувшись.

Крестясь и мелко дрожа, Зотов повалился на диван. Рыдания подкатывали к горлу, мешая дышать. «Как он сказал? Дьявольская пыль!.. Да, да, да! Пыль! Вот что осталось от шестидесяти лет жизни...»

А гость, не обращая внимания на состояние хозяина, задумчиво говорил, потирая шишкастую голову:

— Будем жечь и убивать голопузую сволочь, чтобы она не мешала жить честным людям, — и, ехидно засмеявшись: — Мы им покажем «народную власть» во всей красе! Да перестаньте хныкать, черт вас побери!

Пыль... пыль... и ничего больше. Зотов заплакал. Но слезы не принесли облегчения. Нет больше сына. Нет. Это навсегда. «Предатель... А ради кого? Кого ради?..»

— Ради кого? — стоном вырвалось у Зотова.

Незнакомец посмотрел на корчившегося старика блестящими глазами кокаиниста:

— Ради кого, спрашиваете вы, господин Зотов? — он скривил губы в издевательской усмешке. — Коммунисты говорят, что все в нашем мире делается ради его величества капитала.

В этот вечер на улицах «первого Токио» стоял неумолчный шум. Но это не были знакомые и привычные зазывные крики уличных торговцев: сегодня улицы гудели тревожно. Дороги из города еще с утра были запружены нескончаемым потоком беженцев. Их не могли остановить даже войска, высланные после того, как была смята реденькая цепочка жандармов. Люди забыли закон и порядок. Обращение божественного императора к народу не произвело впечатления; паника царила, катилась все дальше и дальше.

На перекрестках гремели репродукторы:

Заглушая торжественные звуки гимна, слышались истерические выкрики:

— Русские высадились на Хоккайдо!

— Танки, танки в городе!

Толпа шарахалась.

— Американцы готовятся сбросить атомную бомбу на Токио! — твердил пожилой богато одетый японец, садясь в машину. — Разве я могу рисковать?

— Атомная бомба? Вряд ли, Итаки-сан, — убеждал его молодой человек в европейском костюме. — Их больше нет у американцев...

— Танки! Бомба! Танки! — на разные голоса повторялись в толпе страшные слова.

«Передаем правительственное сообщение, — гремел над городом голос диктора. — Атаки русских повсеместно отбиты. Наши армии перешли в решительное наступление на всех фронтах. Недалек день, когда знамя Страны Восходящего Солнца будет развеваться над Сибирью...»

Но уже никто не слушал и не верил.

Михаил Зотов пробрался в Хайлар из освобожденного партизанами района Маньчжурии с небольшой группой разведчиков. Командованию отряда нужно было связаться с наступающими советскими частями для совместных боевых действий на Хингане.

Выполнив приказ и узнав от отца про Лизу, Михаил в тот же день рассказал все Федору Григорьевичу, а сам решил во что бы то ни стало пробиться в Пиньфань. Но в полдень его вызвал мэр города.

Возле подъезда бывшего японского штаба стоял вооруженный китаец из отряда городской охраны. Он беспрепятственно пропустил Михаила к дежурному, тот направил Зотова к мэру. В кабинете слышались голоса. На тихий стук Михаила никто не ответил, и он, решительно распахнув дверь, вошел.

За столом в уютном кресле полулежал седой китаец. Лицо его показалось Зотову знакомым. Посетители вскоре ушли, закончив какой-то непонятный Михаилу разговор о муке, пекарнях и дровах.

— Что стоишь, Мишка? — приветливо окликнул мэр. — Садись. Ты не к японцам пришел... — и, слабо шевельнув рукой, указал на стул перед столом.

— Ван... Ван Ю?! Откуда?

— Не шибко, Мишка! — улыбнулся Ван Ю, когда Михаил кинулся к нему с объятиями. — Меня нельзя тряхай... трясти... — поправился он. — Контузило.

— Совсем седой!.. И почему ты здесь? Ведь ты уходил туда, в Россию.

— Это потом, Мишка! Потом все скажу, — Ван Ю нахмурился. — Тебе дело есть.

Михаил сел, не сводя глаз с Вана.

— Ты про Лизу хочешь узнать? Так? Ну, я скажу. Была она тут в тюрьме. Сутки. А потом отправили. В отряд Исии.

— Знаю, — помрачнел Михаил.

— Ну, хорошо, — Ван Ю чуть повернул голову и поморщился. — Болит. Фу-у. Своих нашел. В тюрьме... — он помолчал, собираясь с силами. — Тебя никуда не пущу. Ты местный. Из купцов. Ну, ну, — остановил он вскинувшегося Михаила, — тише, Мишка. Купцы все прячут. Хлеб. Муку. Ты повадки купцов знаешь. Должен знать: рос, жил с ними, — Ван Ю поднял палец, заметив, что Зотов хочет возразить. — Надо найти хлеб. Людей кормить надо. Рабочих. Бедноту. Нищих... Так? — требовательно спросил он. — Разве не за это ты воевал? Так?

— Так, — Михаил встал.

— Понял? Шанго. Бери с собой человек пять с оружием. Иди. Без хлеба тебе сюда дороги нет!

По всем дорогам Маньчжурии мчались танки, артиллерия, автомашины с пехотой. Если встречался пункт, пытавшийся оказать сопротивление, его окружала передовая часть и завязывала бой. Но следовавшие за ней полки шли дальше, не задерживаясь. У частей был жесткий график движения, и они выполняли его.

Полк Сгибнева прорвался к перевалам в районе станции Ирэктэ и углубился в горы. Сокращая путь, Сгибнев решил провести полк лесом. Пятнадцать километров нужно было пройти за полтора часа. В ночь на этом направлении, новом для японцев, пойдет за Хинган моторизованная армия. По сведениям, переданным из штаба дивизии, перевал был свободен, его давно уже заняли китайские партизаны отряда Сан Фу-чина.