Антон Леонидович Антипенко

Мифология богини

ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ

Данное исследование представляет собой практически «построчный» анализ пятой – тринадцатой песней «Одиссеи» Гомера, поэтому ссылки на указанное произведение мы даем только в тех случаях, когда отступаем от рассматриваемой сюжетной линии. Поскольку так называемые «буквальные переводы» наносят серьезный ущерб как смыслу оригинала, так и духу языка, на который перевод осуществляется, все цитаты в тексте даются в смысловом переводе. Случаи, когда по тем или иным соображениям мы позволяем себе удаление от оригинала, оговариваются особо – с указанием, разумеется, причин, побудивших к подобному обращению с текстом.

Греческие цитаты приводятся без надстрочных знаков (за исключением знаков придыхания), опущенных ввиду того, что они не имеют никакой смысловой функции в классическом греческом языке и (за исключением придыхания) никак не могут быть отражены в современном произношении (классических текстов). Точка зрения, согласно которой эти знаки соответствуют нынешнему тоническому ударению, является очевидно ложной (по крайней мере, в том, что касается стихотворной речи), поэтому мы имеем, собственно, только два варианта подхода к данной проблеме: либо считать, что надстрочные знаки отражают некие безвозвратно утраченные и ныне решительно не представимые языковые реалии, не игравшие даже во времена их предположительного существования никакой смысловой и ритмической роли, либо (что, на наш взгляд, куда более вероятно) признать, что данные знаки (точнее, соответствующие им особенности произношения) появились в греческом языке уже после того, как гласные утратили свое различение по долготе. И в том, и в другом случае воспроизведение надстрочных знаков в классических греческих текстах представляется нам излишним.

Глава I «МИФОЛОГИЯ БОГИНИ» И «МИФОЛОГИЯ БОГА» – ПОЧЕМУ НЕОБХОДИМО РАЗЛИЧАТЬ МИФОЛОГИЧЕСКИЕ СИСТЕМЫ?

На вопрос, почему необходимо различать «мифологию богини» и «мифологию бога», в принципе, можно было бы ответить просто: «Потому что европейская цивилизация должна продолжить свое существование». Такой ответ, будучи по форме несколько туманным, тем не менее достаточно верно, на наш взгляд, указывает на степень актуальности данной проблемы; обоснованию этой актуальности как раз и будет посвящено настоящее исследование.

Прежде всего хотелось бы начать с утверждения общего и очевидного характера: европейская цивилизация (даже и в нынешнем своем виде) «основывалась и продолжает основываться на Библии». Сам по себе указанный факт еще не является проблемой; проблема заключается в том, что культурообразующий потенциал данной книги, будучи, разумеется, значительным, в то же время далеко не бесконечен; можно сказать, что уже к началу 20-го столетия он был исчерпан до степени «прямого физического неудобства» – до невозможности уже даже элементарного «формально-политического» существования ряда государств (Россия, Германия, Италия), которые основывались на христианских, «библейских» принципах. Другое дело, что поиски новых идеологических форм приняли в прошедшем столетии чересчур резкий и эпатирующий характер, почему и были прерваны средствами военного (Германия, Италия) и экономического (Россия) принуждения – со стороны государств более «умеренного» и «консервативного» толка.

Впрочем, последний факт ничего не изменил в самой сути проблемы: идеологический вакуум отнюдь не был заполнен, и, более того, теперь он поддерживается искусственно из-за элементарных опасений, что очередной выход за пределы «библейского круга понятий» вызовет новые «потрясения»; однако вырождение, которое является неизбежным следствием подобного идеологического вакуума, на наш взгляд, далеко не лучшая альтернатива возможным «потрясениям». В любом случае, нам все равно придется искать «что-то новое».

Теперь, однако, самое время объяснить, каким образом это «новое» может быть связано с проблемой различения мифологических систем. Существенным недостатком коммунизма и фашизма – при всем их огромном энергетическом потенциале – было то, что при разрыве с собственно христианством они не вышли тем не менее за пределы той более глобальной традиции, частным проявлением которой христианство является; для целей настоящего исследования мы условно обозначим эту традицию как «мифологию бога».

Данный термин будет иметь смысл только в противопоставлении другому термину – «мифология богини, равным образом вводимому нами. Факт существования религиозно-мифологических систем «патриархального» и «матриархального» типа отмечен уже достаточно давно, и едва ли найдется исследователь, который поставил бы под сомнение эту очевиднейшую истину, – однако четкое и ясное различение между двумя указанными системами представлений отсутствует, и до сих пор не понят принципиально важный момент – их диаметральная противоположность друг другу. Не надо особо доказывать, что игнорирование «фактора полярности» при анализе той или иной системы делает анализ бессмысленным, – однако в целом именно такая ситуация характерна для изучения истории религий на современном этапе.

Теперь укажем, в чем, собственно, мы видим диаметральную противоположность «мифологии бога» и «мифологии богини». Мы не сможем здесь обойтись без резких и, возможно, даже парадоксальных формулировок, однако их резкость и парадоксальность, по-видимому, смягчатся в ходе дальнейшего изложения, когда они будут логически обоснованы. Сейчас же мы приведем их в виде хоть и грубом, но достаточно хорошо подчеркивающем актуальность рассматриваемой проблематики.

«Мифология богини», во всех ее известных вариантах (средиземноморском, протоиндийском и проч.), есть мифология жизни; основной ее идеей является «вечная жизнь» в смысле неопределенно долгого («вечного») существования «души» в самом прямом и даже, можно сказать, банальном смысле этого слова – «души» как единства восприятия и памяти, на языковом уровне чаще всего передаваемого через личное местоимение первого лица и единственного числа. Нетрудно представить, что подобная «вечная жизнь» должна предполагать известную автономность «души» от конкретного физического субстрата или – попросту говоря – тела; однако автономность эта ограничена во временном отношении и отнюдь не означает возможности какой-либо «свободы от воплощений вообще». Иными словами, «вечная жизнь» представляется «мифологией богини» исключительно в виде так называемого «метемпсихоза», и поэтому для данного случая решительно недопустимы какие-либо аналогии с «вечной жизнью» христианства и других подобных идеологических систем. В противоположность вышесказанному, «мифология бога» может быть охарактеризована как мифологии смерти, и основной идеей ее (если взять в предельном развитии) является «абсолютная смерть» – абстрактная концепция «небытия», сформулированная в противоположность любому наличному опыту и понимаемая как идеальная цель исторического процесса. Разумеется, смелость данного утверждения вызывает естественный вопрос: насколько оно (верное для патриархальных мифологий развитого типа, вроде буддизма) применимо для родового определения патриархальных мифологий вообще. Как быть, например, с аборигенами Австралии, чьи религиозные представления носят ярко выраженный «патриархальный» характер? Не должен ли «примитивный» уровень развития этих аборигенов, по идее, исключать возможность создания абстрактных идеологических концепций вроде указанной выше? Но силу нашего тезиса мы как раз и видим в том, что он носит универсальный характер, и к религии австралийских аборигенов применим в степени ничуть не меньшей, чем к буддизму. Очень часто уровень технического развития и возможность создавать сложные идеологические конструкции ставятся в зависимость друг от друга; однако это, должны мы заметить, весьма грубая ошибка, а priori делающая невозможными любые теоретические исследования в области мифологии.