Бор.Толоконцеву ответила известная писательница Василиса Нефедова. Она в свое время пострадала от пера-топора воинственного критика и теперь с удовольствием отшлепала его своей маленькой, но сильной ручкой за недопустимо развязный стиль, за то, что он берется судить о художественной литературе, не понимая, что вся сила прозаика — в деталях. А ведь в том, как описан внешний и духовный облик кота Васьки, виден незаурядный талант Эльвара Струженцова.

Василисе Нефедовой солидно и убедительно возразил Тарас Постепенский.

«Я согласен, — писал он, — что детали внешности кота Васьки художественно достоверны, но увы, они заимствованы: усы — у Пришвина, уши — у Сетон-Томпсона, нос взят у великого индийского писателя Бен-Али Грамапутры, жившего в пятом веке до нашей эры».

Рядом с заметкой Тараса Постепенского «Литературный вестник» поместил реплику академика И.М.Креминаля, в которой ученый, отдавая должное глубоким и всесторонним познаниям Тараса Петровича, указывал, что никакого Бен-Али Грамапутры вовсе не существовало и все его сочинения принадлежали безвестному горшечнику Аге из Кашмира.

Сказали свое слово и рядовые читатели.

«Дорогой товарищ Эльвар Струженцов, — писали члены общества «Друг животных», — мы категорически протестуем против дискриминации кота Василия и выражаем сожаление, что вы и другие литераторы все еще не создали положительного образа кошки».

С озера Селигер прислал открытку заслуженный рыбак Кондрат Говорунчик-Рыжий.

«Очень современный и нужный колючий сигнал в виде заметки «Ясные зори». Он неопровержимо свидетельствует о том, как у нас плохо дело с крючками и прочей рыболовной снастью. Иначе нельзя объяснить, почему такой способный мальчик под руководством деда поймал лишь одного подлещика».

День ото дня дискуссия разрасталась.

Пришло письмо и из Верхневолжска. Вот оно:

«Уважаемый товарищ редактор, Верхневолжское издательство, внимательно изучив материалы, публикуемые вами по рассказу Эльвара Струженцова «Ясные зори», сделало вывод, что рассказ спорен, во многом ошибочен, и поэтому сняло его с производства. Что же касается других произведений Эльвара Струженцова, которые мы предполагали поместить в отдельном сборнике, издательство решило снова пересмотреть их в свете вашей плодотворной дискуссии, а издание сборника перенести на 1993 год.

С уважением главный редактор Верхневолжского издательства

К. Бубуки»

Нахал

Недавно у нас в доме фотокорреспондент из газеты снимал нашу дворничиху Настасью Петровну и мальчишек Витю Комодова и Алешу Сережникова, которые за месяц собрали больше тонны старой бумаги. Только организовал фотограф выразительную группу — Настасья Петровна посередине, Сережа и Алеша по бокам, — подходит к этой группе полный такой, авторитетный мужчина и становится впереди всех.

— Скажите, пожалуйста, — спрашиваю я потом Настасью Петровну, — кто этот гражданин, что с вами фотографировался, и какое отношение он имеет к бумажному утилю?

— Это, — отвечает Настасья Петровна, — Горелкин из десятого номера. Бумагу он не собирает, а мусорит больше всех.

— Позвольте, но почему же он к вам пристроился?

— А что с ним поделаешь? — махнула рукой Настасья Петровна. — Нахал, да и все.

Прошла неделя, раскрываю я газету: вижу фото. На нем изображен тот самый мужчина, а из-за спины у него Витькин нос торчит. Внизу подпись: «Передовики по сбору старой бумаги А.А.Горелкин и Витя Комодов».

Настасья Петровна и Алеша на фотографии не получились. Закрыл их Горелкин своей авторитетной спиной.

Рассказал я об этом случае знакомому сатирику и спрашиваю: нельзя ли такого Горелкина в комедии вывести? А он говорит: не пойдет. Не может нахал закрыть передового труженика. И вообще, говорит, встречаются у нас нахалы, но нетипично это для нашего времени.

А ведь, пожалуй, правильно сказано: нетипично, но встречаются.

Есть у нас в городе ресторан первого класса. Днем там комплексные обеды, вечером — порционные блюда, оркестр играет, девушки разносят по залу шоколад.

У входа в ресторан расположился швейцар с бородой, как у дядьки Черномора. Уходите вы из ресторана, бородач распахивает перед вами дверь и намекает:

— Швейцара не забудьте.

Дадите ему двадцать копеек, он кланяется:

— Премного благодарен.

А если не сделаете этого, так он преподнесет:

— Дверь закрывать надо. Тут для вас швейцаров нет.

Разыгралась в прошлом году эпидемия гриппа. Бедствие это было серьезное, медицина с ним боролась изо всех сил. Граждан предупреждали, чтобы, если они почувствуют себя плохо, на работу не шли, а вызывали бы на дом врача. Этим воспользовались некоторые нетипичные личности. Например, мой сосед по квартире Бочкарев. Улегся в постель, положил на тумбочку разные лекарства и вызвал врача. Пришла молодая докторша из поликлиники, осмотрела Бочкарева: горло у него чистое, кашля, насморка нет, температура 36,7. Спрашивает:

— На что жалуетесь?

А Бочкарев ответить даже не может, стонет только! Выписала докторша бюллетень с диагнозом «бестемпературный грипп», через три дня снова пришла. Картина та же самая. Только теперь градусник 36,8 показывает.

— Видите, — говорит Бочкарев, — на целую десятую поднялась. То-то я себя так плохо чувствую.

Продлила докторша бюллетень еще на три дня. Опять пришла. Картина та же. Только на градуснике 36,5.

— Скачет температура, — жалуется Бочкарев. — Совсем мое дело скверное.

Хотела докторша выписать Бочкарева на работу, а он и не возражает:

— Что же, выписывайте, я свое пожил, но учтите, вам за мою смерть отвечать придется.

«Проболел» Бочкарев больше месяца, а потом еще бесплатную путевку на курорт получил. Пожалела его общественность. Еще бы, столько человек мучился.

Как только не изощряется нахал, диву даешься. Наблюдал я недавно такую картину. Входит в троллейбус с передней площадки пожилой мужчина, по виду пенсионер. Кто-то из молодых людей уступает ему место, он вежливо отвечает:

— Извините, я по другому вопросу.

Поворачивается спиной к водителю, снимает кепку и произносит следующий монолог:

— Просить в трамваях и троллейбусах воспрещено. Воровать не умею. Прошу не каждый день. На панелях не валяюсь, не пьянствую, ни одного советского человека не оскорбил. Инвалид второй группы.

После этой речи одна из пассажирок подает оратору гривенник. Он кланяется и продолжает дальше:

— Дай вам бог здоровья! В бога верую так же, как и вы. Но никем еще не доказано, есть он или нет.

Тут уже многие пассажиры смеяться начали, и все дают попрошайке мелочь, а кто-то даже сказал:

— Вот нахал! Но какой артист!

Зто, так сказать, нахал-попрошайка, а есть нахалы требовательные. Знал я одного такого.

Был он человек с незаконченным средним образованием, книг не читал, в театры не ходил, но, между прочим, интересовался литературой и искусством.

Прослышал он, что собирается конференция зрителей обсуждать новый спектакль. Конечно, спектакля он этого не видел, все же говорит жене:

— Погладь мне рубашку, пойду на конференцию, выступлю со своим мнением.

Жена уж на что была им приучена, и та ахнула:

— Опомнись, это совсем нахальство получается.

А нахал в ответ:

— Не маленький, знаю, что делаю.

Пришел нахал на конференцию, сидит, слушает, как выступают другие, до чего народ робкий, застенчивый. Его самого в робости никто упрекнуть не мог.

Забрался нахал на трибуну:

— Разрешите мне, товарищи, сказать несколько слов от лица широкого культурно выросшего зрителя.

Публика на оратора уставилась, а он чешет и чешет: зритель требует, зритель настаивает, зритель предлагает. Всех учит: драматурга — пьесы писать, художника — декорации рисовать, актеров — роли играть.

Выступил потом постановщик спектакля, седенький, почтенный мужчина, и говорит:

— Не думал я, что широкий, массовый, культурно выросший зритель такой нахал.