— Я ведь ещё не уехал! Телефон мне нужен! — протестовал я.

— Вы ведь можете пользоваться телефоном в офисе.

— Нет, не могу. Он вечно не работает. А уж звонить за рубеж отсюда и вовсе невозможно.

Кришнана привела в панику мысль о том, что, возможно, придётся опять давать кому-то взятку, чтобы телефон снова подключили. Он лихорадочно искал альтернативное решение.

— Может быть, вы будете звонить от знакомых, а счета присылать в агентство? — с надеждой предложил он.

Так и не решив проблему с телефоном, мы перешли к джаггернауту[225] индийской бюрократии — ВНУТРИИНДИЙСКОМУ НАЛОГОВОМУ СБОРУ. Из почти миллиарда душ, населяющих Индию, налоги платит едва ли восемь миллионов человек; и я попал в число избранных. Я уплатил налоги, но так как уже через четыре месяца финансового года я покидал страну, мне, как я предполагал, причиталось некоторое возмещение.

Налоговое управление, куда мы пришли вместе с Кришнаном, заманивало посетителей объявлением «ЗДЕСЬ ВЫДАЮТСЯ БЛАНКИ ВСЕХ ВИДОВ». У нас-то бланков — из Резервного банка Индии, Управления регистрации иностранцев и так далее — было столько, что из них можно было бы воссоздать то немаленькое дерево, которое пошло когда-то на их бумагу. Мы выложили всю кучу бумаг на и без того заваленный стол мрачного клерка — и начался эксперимент по накачиванию времени новейшими и мощнейшими барбитуратами.

— Он говорит, — сообщил мне Кришнан через довольно долгий промежуток времени (мне показалось, что прошло несколько месяцев), — что вы действительно имеете право возмещение.

— Прекрасно. На какую сумму?

— Он говорит, около сорока тысяч рупий.

— Это окупит все мои расходы по отъезду. Он выдаст мне чек прямо сейчас?

Кришнан изумлённо моргнул.

— Сейчас? Что вы! Конечно, не сейчас! Возможно, месяца через три.

— Но я уезжаю на следующей неделе!

— Никаких проблем — я вышлю вам чек.

— Кришнан, я должен сказать ужасную правду — за пределами Индии рупиевый чек не стоит и бумаги, на которой напечатан.

— Что же делать? — спросил он, ни к кому в особенности не обращаясь.

— Всё просто, — пришёл я ему на помощь. — Сорок тысяч рупий примерно равны тысяче тремстам долларам. Я напишу доверенность, вы получите по ней моё возмещение, а гонконгское отделение агентства вышлет мне чек уже в долларах.

— Гонконгское?

— Да.

— Я попробую.

Он так и не прислал мне деньги.

Целый ряд знамений говорил о том, что моё время в Индии подошло к концу. Телевизор где-то подцепил электронную желтуху — изображение теперь пробивалось сквозь нездоровую желтую муть. Пять из шести кондиционеров приказали долго жить после чудовищного скачка напряжения (заодно превратившего мой неоново-желчный холодильник в духовку). В последний мой уикенд в Индии в Дели пришёл первый муссон сезона — он вывернул с корнем несколько деревьев и обильно залил водой дом. Но последней соломинкой стало то, что моя тягуче-ударная стереосистема стала вдобавок издавать визг. Тягучая, ударная и визгливая музыка — явно на одно прилагательное больше допустимого.

— Что вы будете делать со всеми этими вещами, сэр? — поинтересовался Джордж с алчным блеском в глазах.

— Кое-что отправлю в Англию. Многие вещи принадлежат агентству…

Зная любовь Джорджа к музыке, я отдал ему свою коллекцию аудиокассет.

— Джима Ривза нет, — с явным разочарованием заметил он, просмотрев надписи на кассетах.

— Поверь мне, Джордж, они все звучат в точности как Джим Ривз.

Немного позже Джордж принёс ответный подарок, неумело обёрнутый бумагой с изображениями диснеевского селезня Дональда и многочисленными значками копирайта. Я развернул бумагу и обнаружил икону размером два на три фута[226], в позолоченной рамочке, изображавшую ярко-голубого Кришну[227]. Это был довольно странный для христианина подарок. Вдобавок здоровенная икона была последней вещью из всех, какие я хотел бы включить в свой багаж. Тем не менее я как мог убедительно поблагодарил Джорджа, и он снова расплакался.

— Может быть, останетесь, сэр? — попросил он.

— Боюсь, не могу.

Надо сказать, что я и сам расчувствовался чуть ли не до слёз, попрощавшись за руку с каждым и в последний раз выехав за ворота Кум-Кума. Даже обитатели джугги, выстроившись в небольшую шеренгу, помахали мне на прощание.

— Я буду скучать по Индии, — сказал я Джорджу, когда мы катили на юг, к аэропорту. И это было действительно так, хотя, голова моя теперь была тяжелее, волосы поредели, лёгкие почернели, амёбы по-прежнему время от времени устраивали пикники на обочинах моего пищеварительного тракта, а мозги всё ещё слегка дымились после многократных фейерверков под моим черепом. Принимая всё это во внимание, я добавил:

— Индия изменила меня навсегда.

За время моего пребывания в Дели изменился и город. Его население выросло ещё по меньшей мере на полмиллиона человек, а загрязнение в нём стало ещё сильнее. Бразды правления в столице были теперь в руках Бха-Джа-Па[228], националистической оппозиционной партии, кстати, непосредственно связанной с разрушением мечети в Айодхье. Следующим их достижением вполне могло бы стать и разрушение Дели — если бы они справились со столь масштабной и насущной задачей. Пока что им удалось только сделать столицу городом без говядины[229], и постепенно они превращали её в безалкогольный город. Учитывая, что большую часть года в Дели отсутствуют также какие бы то ни было развлечения, вода и кислород, в один прекрасный день эти умники вполне могут превратить его и в город без людей.

— А о чём вы станете скучать больше всего, сэр? — спросил Джордж, когда мы проезжали электронное табло, показывающее рост населения. Теперь его покрывал толстый слой пыли и грязи, и увеличивающееся число невозможно было прочесть — завершающая метафора…

— Непростой вопрос, — задумался я. — Ну, прежде всего о моих друзьях, о Кум-Куме, о некоторых коллегах, о поездках по Индии… много о чём.

Разумеется, вопрос был задан неспроста.

— А обо мне вы скучать будете, сэр?

— Конечно, Джордж. Ты хороший водитель, и я считаю тебя своим другом.

— Тогда возьмите меня с собой в Англию, сэр! Пожалуйста! Я бы и там вас возил.

Я представил, как Джордж везёт меня по узким улочкам Девона в автомобильчике, который, пожалуй, ещё меньше «премьера», и развеселился про себя.

— Я бы взял тебя, если бы мог. Но я не могу, ты же и сам понимаешь.

Джордж шмыгнул носом.

— Хотел бы я жить по-другому…

Не знаю, кому из нас было грустнее от этих его слов.

В аэропорту мы долго суетились, укладывая пятнадцать моих сумок и чемоданов на тележку носильщика — с особым тщанием мы пристраивали ослепительный подарок Джорджа. Наконец, вновь со слезами на глазах, Джордж обнял меня — так, что я не мог дышать.

— Храни вас Господь, сэр! — это было последнее, что я от него услышал.

Когда я прибыл в жаркую делийскую ночь два года назад, мучаясь от похмелья, долгого перелёта и не зная, что со мной будет, меня скорее атаковали, чем приветствовали. Я так долго стоял в очереди к офицеру иммиграционной службы, а потом так долго ждал, пока сонный офицер проверял мою шестимесячную визу, что в приступе легкомыслия заметил ему — «Поторопитесь, не то моя виза кончится до того, как я выйду из аэропорта». Тут же его коллеги занялись мной вплотную… Когда мой багаж показался на карусели транспортёра, он выглядел так, словно путешествовал отдельно от меня по суше и по морю, или скорее под водой. И меня не только задержали на таможне, но и заставили распаковать каждую из пятнадцати сумок. Когда же я разложил перед таможенниками своё имущество, один из них немедля схватил мою электрическую зубную щётку.