За взводом шла полковая саперная команда. Ее, как и нас, послали на помощь батальону.

Не проехали и полпути, как узнали, что 1-й батальон под утро оставил Ежи и отступил в деревню Пермятскую. Белые из Ежей заметили наши подводы и открыли огонь. Тут кое-кто из пулеметчиков растерялся, засуетился, стал действовать нерешительно. Иные попытались здесь же, у дороги, залечь в снегу.

Мы с товарищем Ринком соскочили со своей подводы и бросились вперед. Он схватил под уздцы одну лошадь, я другую и — бегом. Так вышли из-под обстрела, добрались до Пермятской. Обошлось благополучно, никто не пострадал.

Когда пришли в деревню, узнали, как все произошло. Оказывается, беляки пять суток изо всех сил напирали на батальон. Семь раз ходили в атаку, с артиллерией, с пулеметами. 1-й батальон и временно переподчиненная ему 4-я рота не выдержали напора и отступили в Пермятскую. Отступали неорганизованно, спасались, кто как может. Из шести пулеметов батальонной команды уцелело только два. Говорят, будто остальные разбиты артиллерией. Сомневаюсь. Тем более, что паника в Ежах была — не приведи бог. Белые лыжники с флангов подошли к селу. С фронта била артиллерия. А у батальона — ни одного орудия, ни одного бомбомета, да и лыж нет.

Когда мы въехали в деревню Пермятскую, паника еще не улеглась. Белые продолжали артиллерийский и пулеметный обстрел. Растерянность передалась и нашим пулеметчикам. Вместо того чтобы быстро занимать позиции, они стали прятаться по дворам.

Начальник команды сам определил место для каждого пулемета. Я вместе с расчетами выкатывал «максимы» на указанные позиции: один поставили на правом фланге батальона, другой — на главной улице, в окне строящегося дома, у самых ворот поскотины, третий — шагов на триста сзади, чтобы можно было стрелять и прямо вдоль улицы, и влево — в сторону реки Вятки, — и вправо — туда, где открытое поле.

Обежал цепь пехотинцев. С одного места в цепи хорошо высмотрел расположение белых. Они ставили заставу, на глазах у нас строили из снега окопы, спокойно разгуливали по улице. Чтобы проверить бой правого пулемета, я сделал по белякам несколько выстрелов и пехотинцам посоветовал вести огонь залпами. Какое там! Они на меня зашикали, закричали:

— Перестань! Белых разозлишь, беду накличешь, начнут батареей палить. Без того весь день пропадаем. Уж лучше сидеть смирно.

Наши пулеметчики, наслушавшись всяких страстей, тоже приуныли.

Сейчас немного отогреюсь, кончу запись и пойду обратно на позиции.

Товарищи Ринк и Суслов ушли к командиру батальона. Должны скоро вернуться. Не будем их ждать. Начнем делать окопы из снега. Промерзшую землю долбить нечем.

На улице апрель, но снежно, холодно, словно в январе. Весной и не пахнет.

Чего только не видал я и не пережил в полку «Красных орлов», однако такого, как в прошлую ночь в Пермятской, не испытывал.

К вечеру пришел приказ: с рассветом наступать и отбить обратно Ежи. Все вроде бы стали готовиться. Но едва стемнело, до нас дошла недобрая весть: пехота приготовила белый флаг и при первом же нажиме противника решила сдаться.

Все честные бойцы и командиры были поражены столь низкой трусостью. Мы с товарищем Ринком задумались: «Что делать, как поступить?» Решили сообщить по телефону командиру и комиссару полка, которые вместе со штабом находились в Залазнинском заводе.

Так и сделали. Однако командир и комиссар не обратили внимания на наши слова. Еще отругали нас, велели не «поднимать панику».

А пехотинцы укрепились в своем подлом решении и стали подбивать пулеметчиков, находившихся в цепи. Опасаются, как бы пулеметная команда не помешала им выполнить гнусный изменнический план.

Прежде чем пулеметчики уснули, я обошел их, поговорил с каждым. Но мои слова отскакивают от них, как от стены горох. Твердят тоже, что и пехотинцы: «Положение плохое, никто живым из деревни не уйдет…»

Робость овладела всеми. Я приводил примеры из жизни полка «Красных орлов», припоминал, как мы

Побеждали в куда худшей обстановке. Но никакие доводы не действовали. Командир взвода Суслов совсем растерялся. Неуверенно и жалко бормочет что-то.

И все-таки наши пулеметчики не присоединились к стрелкам. Чистили и заправляли «максимы», аккуратно набивали ленты.

А роты? Роты, ни о чем не заботясь, ушли с позиции в избы, завалились спать. Батальон вовсе не готовился к наступлению.

Мне в эту ночь почти не пришлось уснуть. Под утро, еще не светало, я вновь обошел пулеметы. К великому своему удивлению, ни у одного из них не увидел дежурных бойцов. Заглянул в караульное помещение взвода. Все, кроме Лукьянова, спали. Вышел на улицу, проверил первый же пулемет и убедился, что он направлен совсем не в ту сторону, куда надо. Развернул пулемет и заглянул обратно в избу, чтобы поднять людей. Но тут со стороны поля и с реки Вятки началась пулеметная и ружейная стрельба. Это зашли нам во фланг вражеские лыжники. Через десять минут они были уже у околицы. В предрассветной темени беляки подобрались совсем близко и с фронта.

А у нас на позициях спокойствие. Только справа раздалось несколько выстрелов.

Товарищ Ринк послал меня узнать, почему бездействуют наши пулеметы. Я пробежал шагов сто и остановился: беляки были уже в деревне.

В эту минуту сзади заговорил наш третий «максим». Я — к нему. Около пулемета лежит помощник взводного товарищ Павлов и ведет огонь длинными очередями. Командира взвода Суслова не видно.

Появилась луна. На улице стало чуть-чуть светлее. Ринк, Панферов и я ударили из карабинов. Подбежали номера пулеметного расчета. Одни пустились за водой, другие — за новыми лентами.

Вдруг недалеко от нас появились вспышки пулемета белых. Он нащупывал нас. Пули то со свистом пролетали над головами, то взметали снег впереди. Захрипел наш раненый пулеметчик. Его заменил другой. Пулемет не умолкал, выпуская ленту за лентой.

Белогвардейское «ура» все приближалось. С флангов ближе и ближе трещали неприятельские «льюисы». Белые ворвались в деревню и с другого конца. Но мы продолжали отбиваться, пока вражеская пуля не пробила кожух пулемета.

Уже совсем рассвело, когда наша небольшая группка оставила деревню. Задержись мы еще минут на десять и — конец. Белые перерезали бы дорогу на Залазну.

Почти весь 1-й батальон и 4-я рота сдались в плен. Наши пулеметчики, находившиеся в цепи, были обезоружены своей же пехотой. Только нескольким удалось избежать плена и незаметно скрыться из деревни. К полудню они присоединились к нам. Из батальона сумели убежать единицы.

Полк в этом тяжелом бою потерял человек четыреста. Не меньше. А уж об оружии и не говорю…

Когда мы отошли от Пермятской версты полторы, заметили, что вслед за нами бегут два бойца, хотят спастись от преследующую их нескольких десятков белых кавалеристов. Нас же всего-навсего восемь человек.

Почти в ту же минуту заметили возле придорожного домика повозку с «максимом». Оказывается, нам навстречу из Залазнинского завода выехал командир. 1-го взвода товарищ Попов, взяв с собой только что отремонтированный пулемет.

Мы остановились, выкатили пулемет на бугор и саженей с четырехсот открыли по белым огонь. Сверху было отлично видно, как белые остановились. Их лошади бросались в стороны, проваливались в глубокий снег. Мы выпустили по белякам почти всю ленту. Многих утихомирили навеки. Оставшиеся целыми поспешили назад.

Из двух красноармейцев, что догоняли нас, один оказался раненым, второй — оставленным при нем фельдшером. Белые уже их обыскали, отобрали деньги. Приказывали разуваться. Но тут взял слово наш «максим», и белякам пришлось думать не о чужих сапогах, а о собственных шкурах…

Трусость 1-го батальона и 4-й роты сорвала боевые планы полка.

Под вечер я узнал о неудаче, постигшей и 3-й батальон, который стоял на позициях в Шумайловской. Белые собрали крупные силы и двинулись в атаку. В штыковом бою смертью героя пал комбат-3 товарищ Попов. Погибли командир 9-й роты товарищ Сафонов и несколько взводных командиров. Большие потери во всех ротах и командах.