Начальник управления писал, что Баул — старый и опытный пилот, прекрасно знает материальную часть самолетов и моторов, которые состоят на вооружении его отряда. Начальник дальше писал о высоком общем развитии командира, отмечал его общительность и то, что командир в свободные часы охотно делится с младшими своими знаниями и опытом.

«За девятнадцать лет — ни одной аварии. Отличный пилот!» — с явным удовольствием писал начальник.

Баул читал приятные строки: «...в воздухе спокоен и выдержан, владеет техникой слепого полета, авторитетен среди летчиков и как командир и как пилот...»

«Отличная память, — продолжала расточать похвалы канцелярская бумага, — хорошо помнит все мелочи технической и хозяйственной части отряда..>

И только в конце характеристики начальник выразил недовольство, что Баул чересчур увлекается личными полетами; это дурно влияет на работу аппарата отряда. Приходят в запущенное состояние бухгалтерия и статистика...

Последние слова командир прочел первыми. Они испортили ему настроение. Он думал с неудовольствием о том, что придется отменить свой завтрашний полет. Командир собирался сделать полет на выдержку и наметил маршрут.

— Отменяется, стало быть, - проговорил он тихо. — Придется мне завтра заняться двойной итальянской...

Будто нарочно, все спрашивали, куда он завтра полетит. Командир хлопал рукой по бумагам и отвечал:

— Никуда! Завтра у меня бухгалтерия.

Дорога домой не показалась ему на этот раз приятной. Он равнодушно оглядывал огороды с желтыми шляпами подсолнухов и тропинки, усыпанные белым и желтым цветом акаций.

Около своего дома Баул, как всегда, заметил Пылееда. Мальчик с восторгом прокричал: «Добрый вечер, товарищ командир!» Ватага ребят все еще была многочисленной.

— Товарищ командир, вот мальчики хотят узнать...— произнес Пылеед, подойдя вплотную к Баулу.

— Чего тебе, оголец? — проворчал пилот.

— Они спрашивают, почему вы, — уже менее уверенно продолжал Пылеед, — мальчики спрашивают, почему вы никогда не опуститесь на самолете около дома, вот здесь?

Баул постучал себя пальцем по лбу.

— У тебя все дома? — спросил он раздраженно. — Ты какую-то чепуху несешь. Ступай...

— Позвольте, пожалуйста, — не унимался Пылеед. — А почему нельзя? На автожире ведь можно, верно?

— Ну ладно, иди, — отстранил его Баул и взялся за дверную ручку парадного входа.

Пылеед печально приумолк; он испуганно посматривал на ватагу ребят, увидел злорадные лица и, желая хоть как-нибудь исправить дело, задал еще один вопрос:

— А завтра вы куда летите, товарищ командир?

— Никуда, — ответил Баул. — Завтра у меня двойная итальянская.

— Я знаю! — обрадовался Пылеед. — Двойная итальянская — это мертвая петля, верно?

- Вот дурень! — засмеялся пилот. — Это же бухгалтерия. Чудак, там летит только одна чернильница, да и то, если бросают ее кому-нибудь в голову...

Пылеед остался у закрытой двери. Он был посрамлен в глазах целой толпы. Хуже всего, что сегодня здесь были и чужие... и откуда — с Восточного проспекта!

Баул читал перед сном книгу Арсена Джорданова «Ваши крылья»; ему нравился слог автора, его умение занимательно рассказывать о воздухе и моторах и забавные рисунки, рассыпанные по книге.

«Интересно, а бухгалтерию он знает? — подумал, засыпая, Баул. И вспомнил Пылееда: — Зря я обидел мальчугана».

Он собирался приласкать его, как только встретит на улице. Однако Пылееда утром на посту не было. Никто не кричал: «Добрый день, товарищ командир!» И пилот пожалел о вчерашнем разговоре. По дороге на аэродром он думал о том, что проведет несколько дней в канцелярии и почистит эту бухгалтерию и статистику так, чтобы ни соринки не было. Над головой прошли две машины с севера. Приглядевшись, Баул узнал одну из них: «Сталь 3». Представил себе московского друга, который, вероятно, сидит там, наверху, за управлением. Московский друг шел на посадку. «А знает ли он, — подумал пилот, — двойную-то итальянскую?»

Баул быстро прошел в канцелярию отряда и потребовал служебные книги и бумаги. Он удобно расположился, посмотрел, сколько в чернильнице чернил, сменил перо и попробовал, как оно пишет. Перо писало отлично, нажимы красивые, пышные. Пилот положил с правой стороны чистый лист бумаги; он провел две горизонтальные черты и одну вертикальную и написал сбоку: «Для особых заметок». За окном гудели моторы — то раскатисто, то глухо. Баул развернул ведомость, разгладил помятые края.

Когда он обмакнул перо, чтобы сделать первое вычисление, позвонил телефон. Конторщица вопросительно взглянула на командира. Заметив, как внимательно погрузился он в бумаги, она сама взяла трубку.

— Вас просят, товарищ Баул, — сказала она через две секунды. — Срочно!

«Начальник управления», — догадался Баул, увидев, какой жест сделала конторщица.

Она подняла руку кверху, но рука ее показывала не на небо, а на городские крыши. Жест означал: звонит тот, кто сидит там, около Садовой, под самой крышей, на шестом этаже Дома Советов.

Командир слушал невидимого собеседника молча. Продолжая держать трубку около уха, он поманил пальцем дежурного и сказал:

— Немедленно привезите бортмеханика.

Баул кивал трубке головой, а с аэродрома уже мчалась машина за бортмехаником. Между тем командир продолжал телефонную беседу. Он прерывал ее иногда для того, чтобы отдать кое-какие приказания. Просил вызвать еще одного пилота и бортмеханика.

Положив трубку, он с улыбкой взглянул на аккуратно разложенные ведомости:

— Вот тебе и бухгалтерия!

Затем подозвал конторщицу и, показав на бумаги, попросил:

— Спрячьте, пожалуйста. Я уж в другой раз как-нибудь этим займусь...

Конторщица с пониманием посмотрела на Баула.

— В полет? — спросила она.

— В полет, — ответил он.

— А куда?

— В Загедан.

— Загедан, — повторила она. — Где же это Загедан?

— В том-то и дело, что я сам не знаю где,— сказал Баул.— Ничего, поищем!

3

Загедан — глухой уголок Кавказа. Искать его надо около хребта на высоте 1300 метров над уровнем моря. Он окружен горами, сюда никогда не залетали самолеты. Большие завихрения с гор делают опасными полеты над Загеданом.

С окрестным миром Загедан соединяет вьючная тропа. Ишаки пробираются по ней кое-как между скалами, доставляя

продукты рабочим Загедана. В теснине живут две тысячи человек—чеченцы, ингуши, русские. Они работают на золотых приисках и на лесоразработках. Повалив лес — сосны и пихты, — загеданцы сплавляют его по бурной Лабе в долину.

Десять белых бараков вдвинуты в узкие проходы между скалами; отвоевав у камней с полгектара земли, жители поселка развели на нем огород, — вот и весь поселок. Ишак заревет— важное событие. Из окон высовываются головы: что прислали из долины? И навстречу ишачьему реву выбегают все, кто в этот час отдыхает: женщины, дети.

В начале июня в горах пошли дожди. Дирекция комбината в станице близ Загедана узнала, что очередной вьючный караван не смог пробиться в поселок. Размытые потоками дождя, скалы обрушили на узкие тропы тысячи глыб. Караван вернулся с мукой в долину. Глухой уголок сделался совсем недоступным.

— Отрезаны от мира начисто! — тревожились в поселке. — Главное, кончилась мука...

Две тысячи рабочих доедали последний хлеб. Дирекция знала, что в Загедане нет никаких запасов.

— Одна надежда — самолеты, — сказал директор комбината.

Он сообщил о случившемся начальнику управления. И тогда в кабинете Баула зазвонил телефон.

4

Две машины поднялись одна за другой с восточного аэродрома. На самолете «К-5» сидел за управлением Баул. Как только они опустились в Армавире, командир сказал:

— Надо разделить работу самолетов. «Р-5» отправится на разведку Загедана, а мой «К-5» снизится в станице — поближе к загеданскому ущелью. Там уж мы и позаботимся об обслуживании самолетов.

И «Р-5» отправился на разведку. Он вылетел из Армавира в три часа дня. Была ненастная погода, горы затянуло обла-