У калитки все сразу остановились. Гаухар позвала было ребят зайти в дом, но они в один голое ответили: «Мы в другой раз».

Ребятишки шумной гурьбой отправились по домам. Гаухар посветлевшими глазами смотрела вслед км, наконец повернулась к калитке. Вот очищенный от снега и подметенный дворик, а вот и крылечко, и узенькая дверь, ведущая в сени.

Чем входить, перегнувшись, в большой, но чужой дом, тысячу раз приятней войти, выпрямившись, в свой родной, пусть маленький домик, — Гаухар то ли от кого-то услышала, то ли где-то вычитала это изречение, но сейчас, перед тем, как войти в знакомую дверцу, ей показалось, что слова эти только сейчас родились в ее голове.

С чувством глубокой радости она шагнула через низенький порог, отделявший кухню тетушки Забиры от семей.

— Ах, батюшки! — всплеснула руками Забира. — Кого вижу, моя Гаухар вернулась! Вижу, несут ребятишки твой чемодан. Вижу, сама идешь… Хотела было я надеть другое платье, чтоб встретить тебя, да засуетилась и не успела… Ну, благополучно ли доехала? Как здоровье?..

Раздеваясь, Гаухар не переставала рассказывать и расспрашивать. Зашла в свою боковушку, окинула ее взглядом. Ничего не изменилось, все по-прежнему чисто, прибрано, на столе сложены стопкой газеты и журналы, полученные за время отсутствия Гаухар. Тут же два письма: одно — из Ленинграда, от Билала Шангараева, обратный адрес написан весьма отчетливо; на другом обратного адреса нет. От кого бы это могло быть?..

Все же сначала она вскрыла письмо Шангараева. Против ожидания, оно было не особенно длинное. Главная новость — Билал Шангараев женился. На ком, как случилось это знаменательное событие — не пишет. Но он счел нужным объяснить некоторые обстоятельства, сопутствовавшие его женитьбе.

«…да, у меня не оставалось иного выхода. Не знаю, найду ли я счастье с другой, сумею ли любить ее так, как тебя, — будущее покажет. Это письмо пишу по иной причине… Я с Джагфаром Маулихановым никогда не встречался и не разговаривал — ты не разрешала. А вот месяц тому назад вдруг получил от него письмо. Конечно, он не поскупился на ругательства по тому поводу, что я заглядывался на замужнюю женщину, это, видите ли, способствовало охлаждению ваших отношений. Он предупредил, что никогда не забудет этого зла, причиненного ему. Его письмо не удивило и не рассердило меня. Я свою любовь к тебе не скрыл и от жены, рассказал ей все, как есть. Мою большую и постоянную любовь она поняла, даже одобрила, — дескать это уберегло меня от случайных связей. Как бы там ни было, я должен поблагодарить тебя за то, что ты действительно помогла мне сохранить подлинное, глубокое чувство. А бывают ведь люди и другого, склада. Я прочитал письмо Джагфара и поразился, сколь низкая душонка у этого человека. Я ведь познакомился с тобой, когда ты была еще девушкой, в ту пору и полюбил. Но вот ты вышла за Джагфара, я не возненавидел ни тебя, ни его. Правда, я старался подавить свою любовь, но не мог. Разве я виноват в этом? И разве это постоянство принизило мое чувство? Ты со своей стороны не дала ни малейшего повода к тому, чтобы упасть в моих глазах. Ты сохранила честность по отношению к своему мужу. Что я мог сказать по этому поводу? Только одно: ты была вправе оставаться незапятнанной, и мне оставалось только уважать это право. Я был возмущен, оскорблен и за тебя, и свое чувство к тебе, убедившись, как низок Джагфар. Мне осталось только радоваться тому, что ты так безукоризненно вела себя. В этих моих признаниях, пожалуй, можно усмотреть некоторую красивость. Но ты не сердись на это. Теперь я принадлежу другой, буду верен ей, поэтому совершенно спокойно пишу это письмо. — Ответа не жду, да ты ведь и не напишешь. Что бы ни было, я желаю тебе найти и свое место, и свое счастье в жизни.

С уважением Билал Шангараев».

Прочитав письмо, Гаухар как-то притихла в душе. Ей было приятно и грустно. Пожалуй, еще не было в ее жизни другого такого случая, который заставил бы так глубоко и искренне задуматься. Письмо не сказало ей ничего нового о Джагфаре. Но — Билал!.. Гаухар иногда бранила его за упрямство и навязчивость. Он был иногда смешон. Порой раздражал до того, что она готова была считать его несколько свихнувшимся. Но она никогда не сердилась на него по-настоящему. Правда, не могла также представить себе, что Билал столь редкостно постоянен. Радуясь от всего сердца, она благодарила его за это письмо. Даже почувствовала некоторую гордость: ее столько лет любил такой человек! Ее радовала, наконец, и его женитьба. Как говорится, дай бог счастья! Но отвечать ему на письмо она действительно не будет. Пусть все останется как есть.

Второе письмо… Оно оказалось от Алчына. Хотя подписи не было, Гаухар безошибочно узнала автора по слогу. Кое-как прочитала анонимку и невольно рассмеялась; Алчын просил «не преследовать» его, и так ему надоедают поклонницы, доставляя различные мелкие неприятности».

Она почти уверена была и в другом — к этому письму по-своему приложил руку Джагфар. Не исключено, что он с серьезным видом потребовал от Алчына «оставить в покое мою жену». Актер перепугался. Желая оправдаться перед Джагфаром и в то же время «сохранить достоинство», он состряпал это нелепое и неумно» письмо. Как бы там ни было, Джагфар может злорадно гордиться своей подлой выдумкой.

С письмами покончено, теперь Гаухар может пойти к тетушке Забире на кухню.

— Милости прошу, Гаухар! Садись, милая Гаухар! С тех пор, как ты уехала, я ни разу по-настоящему не пила чай. Не было прежнего вкуса — и все тут!

Гаухар достала из чемодана конфеты. Рахима снабдила ее превосходным домашним печеньем.

— До чего же добрые люди эти Рахима и Галимджан! Ну смотри, сколько гостинцев… Тысячу раз спасибо им!

— А вот это они прислали для Бибинур-апа, а это — для ее Гульназ, — продолжала Гаухар выкладывать кульки и свертки. — У них есть дочери-двойняшки, так похожи друг на друга — ни за что не отличишь. Так вот, старики и к племяннице Гульназ привязаны не меньше, чем к родным дочерям.

— Бибинур очень обрадуется такому вниманию! — растроганно говорила тетушка Забира, — Она, бедняжка, целыми днями в школе. Недавно видела ее на улице, — как всегда, не жалуется, но я разве не вижу, как ей трудно? Вся голова поседела, под глазами синева. Чтобы управляться с такой большой школой, нужны немалые силы. А тут еще Гульназ болела. Теперь, слава богу, поправилась…

Тетушка Забира подвинула ближе к Гаухар чашку с чаем, не сводила с постоялицы благодарных и влюбленных глаз. Каждая морщинка на ее лице будто разгладилась.

Гаухар тоже расчувствовалась, была очень откровенна со своей квартирной хозяйкой.

— Ты уж извини, тетушка Забира, — наверное, я обижала тебя, не все говорила, что у меня на душе. Признаться, порой тяжело бывало. А ты меня, как мать, родная, сколько раз утешала я успокаивала. Теперь ничего не буду скрывать от тебя.

И она без утайки все рассказала о себе — о разладе о Джагфаром, я о его непорядочности, и о том, что вот теперь она набралась сил и навсегда порвала с этим бесчестным человеком.

Тетушка Забира слушала со вниманием, но все же удивлялась в душе: почему Гаухар, раньше такая скрытная, именно сейчас раскрыла все свои тайны? Избавиться от большого горя, конечно, радостно. Тут, пожалуй, всю душу откроешь. И все-таки… В прежнее-то время было иначе: до гробовой доски не делились своими женскими секретами. Дурной славы боялись, лучшей подружке не доверяли. Знать, настало совсем другое время. Да будет к добру!

Умиляясь, тетушка Забира кое-что из своих наблюдений над квартиранткой все же держала при себе. А вот об Агзаме-то промолчала. А уж как он тут беспокоился за нее. Теперь ему станет легче. Сколько он напереживался после гибели жены. Небось без женской ласки ох тоскует. Ну, Гаухар — она понятливая. Всему свое время…

Завтра последний день каникул. Утром Гаухар, прибрав в доме, решила, что самая пора явиться в школу. Как там дела? Надо заранее все подготовить к началу занятий. Может быть, удастся поговорить с Бибинур-апа. Это было бы самое лучшее.