К концу дня мороз набрал крепости даже больше, чем утром. Гаухар сама стояла у вешалки, следила, чтобы ребята одевались аккуратнее — и шарфы плотнее повязывали, и пуговицы на пальтишках все до одной застегивали. Четвертый классе — это всего лишь десять лет, в таком возрасте еще хватает детской беспечности, Гаухар выходит вместе с ребятами на улицу. Суетливой, шумной стайкой они окружили учительницу.

— Побыстрее шагайте, ребята» побыстрее! — торопит она. — На ходу все же не так холодно.

— Нас мороз не проберет, мы сами его проберем! — отвечает бойкий мальчуган.

— Наш Нияз собирается космонавтом быть, — поддерживает другой. — В космосе-то холодно, вот Нияз в закаляется.

— Это правда, Нияз? — спрашивает учительница.

— Конечно! Я нисколечко не боюсь мороза. Вот, смотрите, Гаухар-апа! — Черноглазый Нияз сеял рукавичку и вытянул перед собой ладошку.

Со всех сторон послышались голоса:

— А я буду химиком на комбинате в городе Юности.

— А я — водить «Ракету» на Каме!

— Нет, автомобиль лучше? Папа говорит, что у нас Зеленом Береге тоже построят большой автомобильный завод. Это правда, Гаухар-апа?

— Вполне возможно, что построят. Но сначала, ребята, надо как следует учиться, незнайка ничего не может достигнуть. Ну, хватит разговоров! — спохватывается учительница. — А то наглотаетесь холодного воздуха. А теперь быстро по домам!

Да, морозец все крепчает. И снега в этом году больше, чем достаточно. В переулке, где живет Гаухар, между сугробами протоптаны только узкие тропы. Белая кипень снега всюду, куда ни глянь. Холод бодрит, заставляет двигаться быстрее…

— Ой, Гаухар, — огорченно воскликнула Забира. — Я думала, сейчас не больше двенадцати, а ты уже с уроков вернулась. Часы-то, оказывается, остановились.

— Не торопись, тетушка Забира, успеем пообедать, — успокаивала хозяйку Гаухар. — Я пока тетради просмотрю. К шести мне надо на учительское собрание. Так что будем приноравливаться к этому времени.

— На-ка вот, обуй ноги в мои валенки, — предложила тетушка Забира. — Конечно, такая обувка не очень подходит для нынешних модниц, но дома чужих нет, так что не увидит.

Гаухар расположилась за письменным столом, накинув на плечи пуховый платок.

— Спасибо за заботу, тетушка Забира!

— Не за что благодарить, — ворчит Забира. — Лучше бы о себе подумала. Не успеешь обогреться — опять на улицу. Вчера у Агзама было собрание, нынче у тебя. Когда они кончатся?

— Никогда не кончатся, тетушка Забира. Дело-то у нас общее, вот и надо всем собраться, обсудить…

Проверить дома тетради учеников и выставить отметки, казалось бы, привычное дело для учителя. Между тем в этой работе много своеобразия и, если угодно, особой поэзии. Ведь тетрадь — это зеркало, в котором отражается не только успеваемость ученика, но и черта его развивающейся души. Вот этот курносый парнишка, Который говорил о строительстве автомобильного завода в Зеленом Береге и собирается стать водителем машины, — он неплохо написал изложение. Но он слишком торопится, это уже не раз замечалось у него. Вот и сегодня пропустил в двух словах буквы. Надо растолковать ему, что водителю машины недопустимо быть невнимательным, можно задавить человека.

Гаухар раскрыла лежавшую под рукой записную книжку, пометила для памяти: «Побеседовать с ребятами не только о выборе профессии, но и о том, что требует каждая профессия от человека».

Собрание учителей не затянулось. Вопрос всего один — о подготовке школы к обследованию. Явятся работники районо, побудут на уроках, полистают классные журналы, потолкуют с преподавателями — вот и вся проверка успеваемости учеников. Но разговоры об этом идут в школе уже не первый день. Учителя успели подготовиться к знаменательному событию, оставалось накоротке обменяться мнениями. На это ушло не больше часа.

После собрания Миляуша принялась уговаривать Гаухар зайти ненадолго.

— Я уже и Вильдана, и свекровь предупредила, что ты будешь. Они так обрадовались.

Пришлось уступить. Гаухар и раньше навещала своих друзей-молодоженов, присматривалась к их жизни. Дружно, в любви живут, весело и непринужденно проводят свободное время. Миляуша, помогая свекрови в каком-либо домашнем деле, напевает вполголоса или звонко смеется в ответ на шутки Вильдана, — надо признать, мастер шутить парень. На работе Миляуша умеет быть серьезной, а вне школы посторонний человек не сразу поверит, что эта говорунья и хохотушка преподает математику в старших классах.

Миляуша открыла ключом дверь, громко позвала:

— Мамочка, встречай, Гаухар-джаный пришла! — ее возбужденный голос, казалось, отдавался в каждом уголке квартиры.

Мать Вильдана, Нурдида-апа, обращается к подруге своей невестки на особый лад: «Гаухар-джаный». А Миляуша почтительно называет свекровь мамой. Сейчас, чтобы доставить свекрови приятное, она тоже сказала: «Гаухар-джаный».

Нурдида-апа женщина в своем роде весьма незаурядная. У нее твердый закон в жизни: если взялся за какое-либо дело, не бросай; всякая работа требует любви к ней, постоянства. Еще смолоду она поступила в райком и райисполком (оба учреждения находились в родном доме) в качестве истопницы и уборщицы, а порой выполняла еще и обязанности курьера. Ей не раз представлялась возможность перейти на другую, более легкую и более интересную должность. Но она твердила свое: «А на кого я оставлю прежнюю работу?» Нрав исполкомовских и райкомовских печей Нурдида изучила до тонкостей, качество дров тоже. Все учреждения в Зеленом Береге она знала наизусть и многих сотрудников называла по имени.

Теперь Нурдида-апа уже на пенсии, все свое время и старание отдает домашнему хозяйству. Что бы ни сделала она дома, все у нее отлично получается. Рано овдовев, вырастила двух дочерей и сына. И с этой нелегкой задачей справилась хорошо: ребята росли послушными, трудолюбивыми, все получили образование. Конечно, ей во многом помогли руководители райкома и райисполкома, Надо прямо сказать — честным многолетним трудом Нурдида-апа заслужила такую помощь.

Много лет они вчетвером жили в комнатушке во дворе райкома. В день ухода Нурдиды на пенсию ей торжественно вручили ключи от двухкомнатной квартиры в новом доме. Как только переехали эту квартиру, Нурдида села на стул посреди комнаты и долго плакала. Растерявшиеся дети пытались успокоить ее: «Мама, мама, радоваться надо, а ты плачешь!» Но у нее текли и текли по щекам слезы.

Глупые ребята — они не сразу понял», что мать по-своему радовалась, больше за них, глупых, радовалась, чем за себя. Вот они и поселились теперь на четвертом этаже. В квартире светло и сухо, есть и газ, и вода, я ванна. Не отрываясь можно смотреть в окно и любоваться: Кама блестит, как серебряная; пароходы, баржи, плоты плывут по Каме.

Разве дети могут так, как Нурдида, понять и оценить все это? Они и новоселье-то не справили как следует. На скорую руку расставили вещи — и сейчас же на улицу. Им не терпелось осмотреть окрестности. Правда, смотреть есть что. Дом построен в верхней части города — это лучший район. Сразу же за новыми домами открывается широкое зеленое поле. Есть где погулять, подышать воздухом. А Нурдиде теперь некуда спешить: моет полы и топит печи в исполкоме и райкоме кто-то другой. Ну пусть, она свое дело сделала, ее не в чем упрекнуть.

Теперь Нурдиде можно перевести дух. Обеих дочек выдала замуж, у них свои квартиры. С матерью остался только Вильдан. Вот он невестку привел в дом — веселую, певунью, уважительную. Опять радость Нурдиде.

— Э-э, до какой благодати дожила на старости лет, — любит она говорить сама с собой, — даже не верится. Дочери хоть и замужем, а вроде при мне остались. Как сойдутся на праздник все вместе, как сядут за стол — попробуй тут не заплачь…

…Услышав звонкий голос невестки, Нурдида-апа вышла из кухни, вытирая о передник влажные руки, сияя всем своим морщинистым лицом.