— Но ведь нельзя так беззаботно рассуждать, Талия. Акназара нужно воспитывать. Повторяю — давайте вместе подумаем об этом.

— Нечего зря ломать голову, как жил Акназар, так и будет жить.

Казалось, нет смысла продолжать разговор. Но Гаухар еще довольно долго не отпускала вздорную женщину. С трудом сдерживая себя, ни на минуту не забывая о долге учительницы, она всячески увещевала Талию, снова и снова взывала к материнскому чувству, указывая на добрые примеры материнства. Наконец твердо заявила; не может быть и речи, чтобы отправить Акназара в колонию.

Талия не хотела ничего слушать, твердила свое:

— Я выбилась из сил! Этот негодяй не слушается меня!

Исчерпав все доводы, Гаухар сказала напоследок:

— Вы слишком взволнованы, Талия, и наговорила много неуместных слов. Я понимаю, вам тяжело. И с одной встречи трудно что-либо решить. Вы еще подумаете, посоветуетесь с близкими вам людьми, и в ближайшее время мы вернемся к начатому разговору. Школа сделает для вашего сына все необходимое, но и вы не уходите от материнских обязанностей.

Хотя Талия пришла с заведомым намерением «как следует распушить учительницу» и временами готова была по-настоящему расшуметься, но своим терпением Гаухар все же сдерживала и обезоруживала ее. Уходя из школы, Талия была недовольна собой, ворчала сердито: «Ишь, не могла как следует отчитать эту тряпичную куклу. Спросила бы ее: «Скажи-ка, голубушка, почему муж бросил тебя?» — вот она и прикусила бы язык, «Подумайте, посоветуйтесь…». Так и послушали тебя! Нечего мне думать, коль обо всем передумано. Все равно не будет по-твоему».

Гаухар, совершенно обессиленная, зашла к директору. Настроение у нее было скверное. Вульгарная, морально распущенная женщина глубоко оскорбила ее своим вызывающим, циничным поведением. И хотя Бибинур нездоровилось, она при виде взволнованной Гаухар приготовилась выслушать ее.

Но в кабинет неожиданно вошел высокий узколицый человек, одетый в пальто с серым каракулевым воротником; такую же серую каракулевую шапку он держал в руке. Глаза у него внимательные, живые. Он очень приветливо поздоровался с Бибинур, выжидательно смотрел на Гаухар.

— Это наша новая учительница, приехавшая из Казани. Я уже докладывала вам о ней, — объяснила Бибинур. — Гаухар, познакомьтесь — это товарищ Агзам Ибрагимов, заведующий районо.

— Да, да, я слышал о вас, — подтвердил Ибрагимов, пожимая руку Гаухар. — Очень рад познакомиться. Но вы, кажется, чем-то расстроены?

«Смотри, какой остроглазый», — подумала Гаухар. Она, торопясь, рассказывала и об Акназаре, и о его непутевой матери. Спохватившись, призналась смущенно:

— Я и не сообразила — при первой же встрече, можно сказать, раскрываю начальству наши школьные неурядицы.

— Напрасно сомневаетесь — сказал Агзам и, повернувшись к директору, добавил: — Дело-то ведь у нас общее.

— Разумеется. — кивнула Бибинур. — Что ж, я могу продолжить! — обрадовалась Гаухар. — Вот эта красотка Талия… Она позволяет себе говорить о собственном ребенке как о чужом. Да и к чужому-то не всякий человек так относится. Она, видите ля, готова отправить Акназара в колонию. По-моему, школа не может доверять воспитание сына такой матери. Нам надо позаботиться о судьбе ребенка.

— У него что же, нет отца? — спросил Агзам.

— Родители развелись. По рассказам соседей, отец, шофер, добрый, работящий человек. Он не мог ужиться с такой вздорной, взбалмошной женщиной. Семья распалась. Муж уехал куда-то и поступил на другую работу. Талия не хочет сообщить его адрес. Но это не трудно установить, ведь отец платит алименты.

— А каков мальчик? — опять спросил Агзам.

— Я не привыкла, товарищ Ибрагимов, давать отрицательные характеристики своим ученикам. Мальчик довольно способный, хотя и со странностями, — это не удивительно при таких семейных обстоятельствах. И все же Акназар совсем не таков, чтобы безнадежно махнуть на него рукой. К тому же он учится всего лишь в третьем классе, у него все впереди.

— Вот что, — после недолгого раздумья сказал Агзам Ибрагимов, — пусть школа напишет в районо докладную о положении мальчика. Потом соберемся все вместе а обсудим, как быть.

На том и порешили.

11

Однажды утром Гаухар разбудил солнечный луч, ударивший прямо в глаза ей. Солнцем была залита вся комната. Цветы в горшочках посвежели, распушились, словно весной. Разве можно в такое время валяться 8 постели! Гаухар немедля поднялась с кровати, накинула халат, подошла к окну. Снегу на улице еще достаточно, но за последние дни он заметно осел. Весна стучится в двери, заглядывает в окна. Гаухар охватило радостное чувство, сердце забилось сильнее.

Весна волнует все живое. Но если вспомнить о работе, то у Гаухар нет причин, чтобы всецело предаваться радости. Как практически помочь Акназару, еще не решено. Вопрос не так прост, Талию вызвали в районо, потребовали, чтобы она как следует занялась Акназаром. Но упрямая женщина замахала руками, раскричалась: «Силы мои кончились! Я совсем больна! В колонию мальчишку, только в колонию!» Но за Акназаром не было ни одного серьезного проступка. Он непоседлив, шаловлив — и только. Опасные пороки, к счастью, не привились к нему. Учится на тройки и четверки; несомненно, мог бы учиться значительно лучше, если бы дома обстановка была нормальной. Но мать из-за каждого пустяка обзывает мальчика последними словами, бегает за ним с палкой. По-видимому, она решила во что бы то ни стало отделаться от сына. Не мудрено, что Акназар и сейчас не каждую ночь проводит дома, все еще чувствует себя каким-то отщепенцем.

Что делать? Лишить Талию через суд прав материнства? Но она и без суда готова отказаться от этих прав. Через тот же суд обязать Аралбая воспитывать сына? Но шофер опять переменил место работы и выбыл из Зеленого Берега, Теперь снова выясняют, где он находится..

Всего лучше было бы поместить Акназара в общежитие при школе, которое называют теперь интернат. Трудность в том, что в интернат принимаются учащиеся школы-десятилетки, проживающие в селах, Продуктами питания интернат снабжают те колхозы и совхозы, откуда прибыли ученики. Акназар постоянный житель Зеленого Берега, Удастся ли устроить его в общежитие? И как быть с питанием мальчика?..

Хлопнула входная дверь. Это тетушка Забира вернулась со двора, где она хлопотала со своими гусями, курами и козой. Нынче выходной день, Забира думала, что постоялица ее встанет позже обычного, а она уже на ногах, вышла из горницы в кухню.

— А я еще и самовар не ставила, — виновато сказала тетушка Забира, снимая старый бешмет, в котором убиралась по двору.

— На улице, кажется, потеплело? — спросила Гаухар.

— Очень даже потеплело! Выйдешь — так в возвращаться не хочется. Правильно говорят в народе: март — шарт! То есть март — переломный месяц.

Утренний туалет Гаухар затянулся. Раньше, когда носила косы, было удобней: закрутила узел на затылке — и все. А теперь, уступая моде, постриглась. Каждый-то день некогда бегать в парикмахерскую, делать укладку, да и мастерицы здесь не то, что в Казани, — вот я мучайся с прической.

— Эй, Гаухар, не глядись так долго в зеркало, и без того сильно похорошела.

— Ты уж скажешь, тетушка Забира. Какое там похорошела!

— Ладно, ладно, не прибедняйся, как богатая невеста.

— Сегодня Миляуша с Вильданом обещали прийти, вот и прихорашиваюсь, — объяснила Гаухар.

— В таком случае правильно делаешь. Когда приходят гости, в доме должен быть полный порядок.

— Порядок-то наведем, тетушка Забира, да что поставим на стол? Если бы одна Миляуша пожаловала, как-нибудь обошлись бы, а то ведь и Вильдан с ней явится. «Голубиной водички», что ли, купим?

— Другом без этой водички жизнь не в жизнь, а учителям не следовало бы увлекаться, — сказала Забира. — Да уж ладно, возьму весь грех на себя. Сделаю беляши, подадим горячие блины. Есть у нас конфеты. К чаю вскипятим козье молоко. Думаю, довольны будут гости.