Они вместе вернулись в дом. Тетушка Забира сняла верхнюю одежду и, засучив рукава, вымыла руки. Не дожидаясь, пока Гаухар успокоится и начнет хозяйничать, сама взялась налаживать самовар.

Гаухар готова была сейчас же пойти к Акназару домой, все выяснить, признаться, ее задела столь неблагодарная выходка ученика. Она уже взялась за пальто. Вдруг передумала: не надо спешить, усугублять собственные ошибки. Права тетушка Забира, завтра видно будет, что надо делать. Все же она не могла успокоиться придерживая шаток на плечах, ходила по комнате, наведывалась в кухню, опять возвращалась в горницу.

— Чего так приуныла, Гаухар, словно тот мужик в лесу, это потерял топор? Было бы странно, если бы мальчишки вели себя не глупее любого взрослого. Ты забыла, какой сама-то росла?

Гаухар помолчала, словно вспоминая, какой «была в детстве, потом улыбнулась со вздохом.

— Интересный ты человек, тетушка Забира. В любом случае найдешь, что сказать.

— Такой уж господь создал, Гаухар. Поживи с мое на свете… Да ты и теперь при твоей-то смекалке не полезешь в карман за словом.

— Если бы так! — опять вздохнула Гаухар. Вдруг спросила: — Тетушка Забира, ты хорошо знаешь мать Акназара?

— Еще бы, она ведь здешняя. Знаю Талию с младенческих лет.

— Что она за человек?

Тетушка Забира только махнула рукой: дескать, нашла о ком спрашивать. Ей хотелось многое сказать. «Ты, Гаухар, всего полгода здесь, а тетушка Забира всю жизнь прожила». Она помнит и то время, когда Зеленый Берег из простой деревни превратился в районный центр и принимал обличье города. И жители здешние знакомы ей с малых лет, и секреты их для нее не секреты. Только она ведь не болтлива, не любит перемывать косточки соседям… Но это далеко бы завело ее, и она ограничилась самым необходимым.

— Говорят, если господь наградит человека большим ростом, то обделит умом, — начала тетушка Забира. — Из себя Талия такая женщина, что диву даешься, и лицом, и складом — всем хороша. А по характеру гроша ломаного не стоит. Как две капли воды похожа на своего отца, Гапсаттара. Да будет пухом земля покойному, он ночи напролет ругался со своей женой. О чем бы они ни завели разговор, все кончалось у них руганью, потому что ни в чем и на с кем не мог согласиться Гапсаттар. Мы, дети, поражались: откуда берется у Гапсаттара столько слов?.. А Талия отца своего превзошла. Гапсаттар, бывало, шумел только в собственном доме, а Талия куда ни явится, всюду затеет шум, перебранку.

А теперь ведь не старое время, женщины тоже не сидят на одном месте и не прикованы к кухне, стараются обзавестись… как вы там говорите?.. фрофесия, что ли? Из-за своего языка Талия нигде не могла удержаться — ни в учреждении, ни на стройке, всюду старались избавиться от нее. Потому и жизнь свою она не сумела наладить. Сперва вышла замуж за башкира, Аралбаем звали его. Ничего мужик, спокойный, ни на кого не кричал, никого не обижал. В свободное время знай себе дует в свой курай да горланит заунывные песни. Бедняга очень скучал по своему Уралу, где родился и вырос. Мы ведь только по песням да по сказкам знаем об Уральских горах, а Аралбай каждую уральскую гору называл своей матерью. Я любила слушать его песни. Татары тоже песенники не из последних, любят старинные мотивы, но у Аралбая, видать, в горло, и душа были шире. Когда он начинал петь, весь наш переулок поднимался на ноги, слушал…

Но дома и на работе Аралбай был тихий, смирный а машину свою водил осторожно. Он шофером был, — в наше время лошадей мало осталось, почти у каждого нужда до шофера. Аралбай никому не отказывал, — уж не знаю, как он там, на работе, обходился, — кому дров привезет, кому сена. Только об одном просил: «Не рассказывайте жене, она меня поедом съест». Говорил больше по-татарски, редко вставлял башкирские словечки.

И что же получилось? Прогнала его Талия. По дури своей прогнала. Вскоре другого нашла себе мужа. Прожила, месяцев пять-шесть, подралась до крови и этого прогнала. Теперь, говорят, собирается взять к себе в дом третьего. Вот какая она, Талия… Что же ты хочешь от мальчишки? Без отцовской-то руки шатается из стороны в сторону. Не хочу сказать худого, но соседи очень жалуются на него, — закончила Забира.

«Вот тебе и Акназар! Вот и разберись в нем!»— вслух сказала себе Гаухар.

— Что ж, бывает, — не преминула ответить тетушка Забира. — Иной раз ждешь какой-нибудь неприятности со стороны, а она в собственном твоем доме.

10

Бегство Акназара Гаухар сначала приняла за детскую необдуманную выходку. Потом пришла к другому выводу; вернее всего, где-то сама она допустила педагогическую ошибку. Поэтому при первой же встрече в школе она не стала ни о чем упрекать Акназара, просто мягко сказала ему:

— Зачем ты убежал? Ведь я хотела показать тебе другие свои рисунки.

Хотя Акназар и не решился сказать: «Больно нужны мне ваши рисунки», взгляд его выражал примерно то же самое. Гаухар даже растерялась, не нашла слов, чтобы продолжить разговор. Сочла за лучшее сначала сходить домой к мальчику, посмотреть, в каких условиях он живет. Она дважды заходила к Акназару, но оба раза никого не заставала дома. В третий раз ее встретила какая-то старуха, должно быть, родственница Талии, я сочувственно сказала;

— Зря ты ходишь из-за чужого ребенка. Соседи-то передавали Талин, что ты была. А она ответила: «Учителям деньги платят за это, придет еще». Сама-то я до сих пор не знаю, как открывается дверь в школе, но учителей все же уважаю. А нынешняя молодежь… не поймешь ее. Пожалуйста, не рассказывай никому, я только тебе откроюсь: Талия наша на днях опять вышла замуж, ей сейчас ни до кого. А мальчишка сущий разбойник. Несколько дней и домой не является, ночует у соседей…

Это сообщение очень взволновало Гаухар, она тут же зашла к соседям, у которых, по словам старухи, несколько раз ночевал Акназар. Ее встретили женщина средних лет и дряхлый дед. Узнав, что Гаухар учительница, женщина приветливо сказала;

— Раздевайся, пожалуйста, и проходи к столу. Сейчас поставлю самовар.

— Нет, нет, апа, не беспокойтесь, я на одну минутку к вам.

— Разве можно отпустить учительницу, не угостив чаем? — вмешался в разговор старик. — Не знаю, дочка, как звать тебя… Гаухар, говоришь? Очень хорошее имя. Значит, это тебя так нахваливает наша девочка Зиля? Только о тебе и разговору. Невестка, ты поставила самовар? Я сам уже не могу ходить, восемьдесят седьмой годок пошел. Все надеюсь поправиться к лету. В прошлом году еще хаживал до магазина, нынче совсем сдал…

— А где же Зиля? — перебила Гаухар многословного старца.

— Невестка, где Зиля? Ты ее в магазин послала, что ли?

— Наверно, на улице, отец, где же ей быть.

За чаем Гаухар осторожно спросила об Акназаре.

— О чужом ребенке, Гаухар, нельзя плохо говорить, — отвечала женщина. — На днях Талия, кажется, замуж вышла. В доме у них и без мужика тесно было. Так вот Акназар у нас ночевал.

— Это мать попросила о ночевке?

— Ну, разве Талия придет с просьбой! Гордая очень. Она, наверно, и до сих пор не знает, что иногда Акназар у вас ночует.

— Как же это?1 — поразилась Гаухар.

— Очень просто. Талия уже сколько раз твердила ему: «Твое место в каменном мешке, бандит этакий».

— Ты о ком говоришь, невестка? — опять вмешался старик.

— Да все о том же Акназаре, отец.

— А-а, Акназар… Огонь мальчишка! Если бы по «пал в руки к хорошему отцу, вышел бы из него башковитый человек. Да отца-то нет, вот беда!

— Мальчишке нужен отец, — согласилась женщина. — Что поделаешь. Аралбай был добрый человек, только у Талии характер слишком уж неровный.

— Мало сказать — неровный, — вмешался дед, — правду говоря, без всякого удержу характер. Как-то детом я посоветовал ей, чтоб присматривала за Акназаром. Она аж позеленела. «Ты, говорит, разве еще не подох?..» Опозорила мою белую бороду! Где это видано, чтобы так издевались над стариком! Такой уж человек, что упаси боже. Вот ребенок… Разве ребенок отвернулся бы от хорошей матери? Никогда! Детская душа — она привязчивая.