Не теряя времени на размышления и колебания, Гаухар решила пойти на риск. В тот же день, вернувшись к себе, она написала письмо в Казань, одной из молодых учительниц, с которой более или менее дружила, Попросила ответить откровенно, ничего не утаивая, как живет Джагфар. Она понимала — подружка может кому-либо проболтаться о ее письме. Но Гаухар было все нравно. Главное — выяснить, что с Джагфаром.

Ко дню отъезда Галимджана ответа от подружки еще не было. Расстояние от Зеленого Берега до Казани не столь уж велико, Но наша почта умеет испытывать терпение граждан. Гаухар ждала. Неизвестность все же не самое худшее, к ней более или менее привыкаешь. И Гаухар стала привыкать. К тому же у нее мелькнула спасительная мысль, — человек всегда готов помочь себе: «Возможно, о Джагфаре и писать-то нечего, потому и молчит подружка». На подмогу первой успокоительной мысли не замедлила явиться вторая: «Почему надо непременно предполагать худшее, будто Галимджан-абы утаил от меня правду? Не такой он человек, чтобы кривить душой».

Так и тянулись день за днем. Гаухар все реже вспоминала о письме. А тут подоспело много работы. До Октябрьской годовщины не так уж далеко, надо готовить учеников к праздничному вечеру. И еще одна забота: середина осени, не нынче завтра начнется ненастье, а то и снег выпадет. Гаухар еще ни разу не ходила с ребятами в лес. Надо устроить им прощание с золотой осенью.

Учительница привела ребят на берег реки. На тот самый бугор, где она была однажды с Миляушей. Вид на реку открывался прекрасный, но уже кончался октябрь, и осень сбрасывала с деревьев последние яркие наряды. Тянет довольно прохладный ветерок: по реке ходят некрупные, свинцового цвета волны. Белесые облака плывут низко над землей, того гляди посыплется снег.

Так было утром. А в полдень еще раз улыбнулось щедрое бабье лето. Ветерок размел облака и затих. Снова ярко светило солнце. В полной тишине с еле слышным шорохом падали крупные зубчатые — желтые, оранжевые, красные — листья кленов.

Мальчишки еще в начале пути резвились, точно козлята, — суета, прыжки, гвалт, будто им предстояло отправиться в дальнее путешествие. На крутом берегу Камы они, казалось, впервые по-настоящему вырвались на волю — носятся взапуски, перекликаются, хохочут. Когда из-за поворота показался буксирный пароход с баржей, поднялся разноголосый крик. «Я первый увидел, у меня глаза зоркие!» — хвастается один. «Нет, я первый!» — оспаривает другой. Девочки ведут себя тише — подбирают кленовые листья, камушки любопытной формы и окраски, то и дело обращаются к учительнице с расспросами: «Почему это?», «А отчего не так?» Гаухар не отмахивается от них, старается отвечать подробнее.

В школьной практике она вообще поставила своей целью развивать и закреплять у ребят драгоценное качество: когда наблюдаешь что-нибудь интересное, не только запоминай, но и думай над тем, что увидел, — доброе или злое, красивое или безобразное, полезное или вредное. Навыки эти пригодятся в старших классах, особенно в вузе, — студент-новичок не растеряется при освоении материала, ему уже знакомы первичные элементы научного мышления. Конечно, глупо и вредно было бы торопить превращение детей во взрослых, все в свое время.

Разговаривая с ребятами, Гаухар невольно оглядывала берег. От своих мыслей тоже не уйдешь. Вот этот бугор, с которого далеко просматривается Кама, хорошо запомнился ей. Здесь она попыталась набросать акварелью крутой изгиб реки, залитый солнцем. Рисунок получился торопливый, ученический. Но она рада была, что впервые после долгого перерыва взялась за кисть. На этом же бугре в день первой прогулка по берегу они с Миляушей сидели обнявшись, и обе всплакнули: у каждой на сердце было свое. Гаухар тогда подметила, что Миляуша, должно быть, не очень-то удачно влюблена. Это было всего лишь предположение, но несколько позже девушка сама призналась, что любит преподавателя своей школы Вильдана Зайнулина. И до сих пор не уверена, нужно ли Вильдану чувство ее.

— Я не ожидала, что увлекусь так сильно, — волнуясь, говорила Миляуша. — Пугает меня эта любовь, всякие нехорошие мысли лезут в голову, и все же, как околдованная, тянусь к нему. Сама не могу понять, чем он приворожил меня. Посмотреть — так вроде ничего особенного нет в нем…

Миляуша погрустнела за последнее время, перестала петь и смеяться. Чем помочь девушке? Утешать или давать советы бесполезно, она все равно не послушается, вернее, не в силах послушаться. И какое имеет право Гаухар давать в этом случае советы, коль не может справиться со своим чувством?

— Ты сильно любишь своего Вильдана? — спросила она у Миляуши.

— Не знаю… Наверно, сильно, коль порой кажется, что теряю разум.

…Глубоко же задумалась она, коль забыла, куда и зачем пришла. Ребята уже набегались, наигрались. Сидели полукругом около Гаухар, разговаривали вполголоса, — может, не хотели тревожить странную задумчивость учительницы, а скорее всего устали, отдыхают.

Гаухар заставила себя встряхнуться, огляделась.

— Ого, сколько вы набрали всего!

Она и в самом деле удивлена количеством разнообразных находок, принесенных ребятами. Кроме листьев и камушков тут были и перья, оброненные птицами, и ветки рябины с гроздьями ягод, и множество различных букашек и козявок.

— Надо бы вашу добычу разобрать и рассмотреть хорошенько. Да ведь не успеем здесь, октябрьский день короткий. Сделаем так. Все это принесем в класс и сложим…

— В ящик сложим, Гаухар-апа! — азартно блеснув глазами, подхватил смуглый Акназар. — У меня есть большой ящик. Я принесу.

— Зачем в ящик? Попросим у директора школы застекленный шкаф. Разложим все по полочкам. Сделаем надписи к каждой находке…

— И напишем фамилию, кто нашел! — тоненьким голоском добавила Зиля — подружка Акназара.

— И напишем фамилию, — кивнула Гаухар, — Прогулка наша получилась удачной. Вы увидели и узнали много интересного. Только тот, кто ходит по земле с закрытыми глазами, не хочет знать, для чего, например, создала природа вот этого жучка. Его прозвали «слоник». Для чего ему нужен этот хоботок? Из трещин на коре яблонь он извлекает вредных личинок и поедает их… Да мало ли о чем предстоит нам поговорить. А теперь пошли домой, ребята, солнце уже клонится к западу.

В один из предпраздничных дней к тетушке Забире постучался почтальон и вручил письмо для Гаухар Маулихановой. Писала из Казани подружка, которую Гаухар доверительно просила навести справки о Джагфаре. С ответом она задержалась потому, что не сразу все выяснила. Но теперь уже доподлинно известно ей, что Джагфар женится. В праздники состоится свадьба. Он женится… на Фаягуль Идрисджановой.

Когда Гаухар прочитала эти строчки, у нее потемнело в глазах. Где-то в глубине сердца она ожидала роковой вести. Но то, что женой Джагфара будет ненавистная Фаягуль, что она войдет хозяйкой в дом, где недавно жила Гаухар, что она усядется рядом с Джагфаром в машину и поедет на дачу, где Гаухар разводила цветы, — все это было немыслимо, не укладывалось в голове. У Гаухар даже перехватило дыхание. Не подстроена ли женитьба Исрафилом Дидаровым? Похоже» это его рук дело. Он подчинил себе недостаточно волевого Джагфара. Дидаров восстановил его против Гаухар. Ну, а сам Джагфар?.. Ведь если бы он не увлекся Фаягуль, никто никакой интригой не сумел бы разлучить его с женой. Выходит, подозрения Гаухар были не напрасными. Сколько же времени она так глупо позволяла обманывать себя, принимала черное за белое! Лицо Гаухар пылало огнем. «Что же это такое? Получается — я помогала Фаягуль завладеть моим мужем!..»

— Тетушка Забира! — крикнула Гаухар. — Я пойду навестить Бибинур-апа!

С этими словами она выбежала из дома. На улице уже темно, под ногами грязь. Осень взяла свое, за один день вдруг резко похолодало, вместе с дождем посылались и первые снежники. Небо заволокло тяжелыми, темными облаками. Завтра, наверное, снег ляжет на зиму.