Восстание Бэкона явилось предвестником более крупного восстания, которое произошло ровно сто лет спустя. Виргинское вооруженное выступление было направлено против экономического подчинения и эксплуатации колонии английскими правителями, а также против деспотических и мошеннических административных порядков, установленных в колонии с целью претворить это подчинение в жизнь. В силу этого движение, возглавленное молодым плантатором Натаниэлем Бэконом, оказалось многоклассовым, охватив в своих рядах и рабов, и кабальных слуг, и свободных фермеров, и даже многих плантаторов; это было движение, в котором, как заметил современник Бэкона, один из его противников, «женщины выступили великими поощрительницами и помощницами»; наконец, это было движение, одной из главных черт которого являлось выдвижение требований политической реформы на демократических началах.
В специфических условиях Виргинии жители этой колонии чувствовали себя сжатыми в тиски экономического удушья и политического господства, вырваться из которых можно было, только прибегнув к оружию. Навигационные акты, принятые в 1660 году, предоставив Англии монополию на скупку всего урожая табака, привели к тому, что за какие-нибудь несколько лет цена на табак упала с трех пенсов за фунт до полпенни. Одновременно ряд тождественных законодательных актов отдал рынок Виргинии (а также Мэриленда и Северной Каролины, называвшейся тогда округом Олбемарль) безраздельно в руки английских купцов, которые, не встречая конкуренции, подняли цены на готовые товары.
В связи с расширением ножниц — разрыва между продажной ценой на табак и покупной стоимостью товаров — виргинские плантаторы и фермеры по уши залезли в долги английским купцам в надежде, что займы помогут им выкарабкаться из экономических затруднений. Однако займы сопровождались выплатой грабительских процентов, что означало не облегчение, а дополнительное бремя и, следовательно, усиление зависимости от Англии.
Попытки колонистов выйти из положения посредством введения различных новых сельскохозяйственных культур или посредством промышленных или торговых начинаний наталкивались на решительное вето Англии. А попытки ослабить влияние этой английской табачной монополии путем развития деятельной межколониальной торговли табаком привели лишь к закону 1673 года, которым перевозка табака морским путем из одной провинции в другую была обложена запретительной пошлиной в один пенс за фунт.
Меры эти ударили по всем плантаторам, но сильнее всего они ударили по наименее зажиточным среди них, так как у богатой верхушки издержки производства на единицу продукции были минимальными (особенно благодаря использованию рабского труда, который уже к началу 1670‑х годов приобрел известную значимость в районе восточного побережья); к тому же богатые плантаторы могли добиться лучших условий займов. Кроме того, богачи имели возможность вкладывать деньги в торговлю, в частности в торговлю пушниной, когда выращивание табака становилось особенно невыгодным.
Ряд особых обстоятельств усугубил и без того уже очень плохую обстановку. Три из них оказались весьма важными по своим последствиям. Первым таким обстоятельством явилось англо-голландское соперничество (одна из главных причин издания Навигационных актов), приведшее к трем войнам, из которых две последние развернулись на протяжении 1664—1667 и 1672—1673 годов. Войны эти принесли плантаторам колоссальный урон вследствие захвата или уничтожения торговых кораблей, перевозивших табак и другие сельскохозяйственные культуры. Вторым в данной связи надо назвать опустошительный ураган, пронесшийся в 1667 году, который оставил без крова тысячи людей и уничтожил бо́льшую часть урожая табака; и, наконец, третьим — эпизоотию, вспыхнувшую в 1672—1673 годах и уничтожившую половину поголовья рогатого скота в Виргинии.
Ко всему этому присоединялось и влияние системы взимания налогов, как общеколониальных, так и местных (окружных); эта система была очень тягостной для умеренно состоятельных и бедных слоев и весьма благоприятствовала крупнейшим землевладельцам; более того, с годами она становилась все более обременительной для масс колониального населения. Поэтому, когда в 1674 году было все же проведено очередное повышение налогов, десятки фермеров округа Кент собрались с оружием в руках и поклялись не допустить их взыскания. Только после предостережения королевского губернатора Беркли о том, что упорствующих в неповиновении властям постигнет участь изменников, люди разошлись, чтобы собраться в большем числе и уже на территории всей колонии после двух новых лет мучений и после появления предводителя.
И все-таки это еще не объясняет в полной мере обращения к оружию в 1676 году. Важной дополнительной причиной явилось развращение правительственного аппарата королевским губернатором и его собратьями по классу, господствовавшими в Совете. Беркли удалось создать могущественную политическую клику и благодаря этому захватить контроль в Палате граждан, так что эта (относительно) «народная» ветвь колониального управления, заполненная ставленниками Беркли, заседала непрерывно, без переизбрания, с 1661 года и вплоть до той поры, когда неотвратимая угроза переворота вынудила Беркли назначить выборы на начало 1676 года. К тому же, согласно закону 1670 года, избирательных прав были лишены все те, кто не являлся землевладельцем.
Тем временем сам Беркли и его приспешники благодаря своим богатствам и влиянию в Лондоне, а также господству в аппарате колониального управления (включая суды) утопали в роскоши, жаловали друг другу отборнейшие земли, прибирали к рукам самые доходные посты, прикарманивали значительную часть налоговых поступлений и захватили монополию на необычайно прибыльную торговлю пушниной.
Такова была обстановка, вынудившая Бэкона, потомка знати (он был родственником Фрэнсиса Бэкона), владельца табачной плантации в пограничном районе Виргинии, заявить в 1675 году, вскоре после того, как он поселился там: «Бедность в округе так велика, что вся власть и сила здесь в руках богачей, которые, получив путем вымогательств различные преимущества и опутав простой народ долгами, всегда гнули его в бараний рог и притесняли всеми возможными способами». Но как поправить дела, добавлял Бэкон, — вот это и есть трудная головоломка, так как обращаться приходится к «тем самым особам, коих мы в своих жалобах обвиняем».
Роль катализатора восстания сыграли столкновения с индейцами. Начались они, понятно, с первых дней существования колонии. Своего рода мир установился с заключением договора 1646 года, по которому часть земель была выделена в пользование колонизаторам, а часть — индейцам. Не прошло и двух лет, как англичане растоптали это соглашение фактически, а в 1649 году — и формально. За этим последовала усиленная экспансия Англии в район индейских земель и такая вакханалия совершавшихся без всякого разбора убийств индейцев, что даже виргинское законодательное собрание попыталось (в 1656 году) положить этому конец, заявив о своем «мрачном предчувствии по поводу того безразличия… с каким в последнее время проливалась кровь индейцев, хотя никогда еще они не были так безвинны». Закон, принятый шесть лет спустя, также признавал, что растущая враждебность индейцев была обязана «насильственным вторжениям различных англичан в их [индейцев] земли».
Конфликт с индейцами достиг своего апогея в 1675 году, когда виргинцы совместно с мэрилендцами предприняли истребительную кампанию против сусквеханноков. В одном случае несколько вождей, посланных в качестве парламентеров для ведения мирных переговоров, были предательски захвачены отрядом виргинцев под командованием майора Трумэна и зверски умерщвлены. В результате этого вдоль всей пограничной полосы Виргинии более или менее стихийно вспыхнула война, и поселенцы подняли крик о том, чтобы правительство оказало им вооруженную помощь.
Правительство не торопилось с этой помощью, хотя, конечно, вовсе не потому, что клика Беркли питала нежные чувства к индейцам. Оно не торопилось с помощью просто потому, что эта клика, как всегда считали жители западных районов, выколачивала тысячи фунтов стерлингов из торговли с индейцами, скупая пушнину и продавая им взамен многие товары, включая ружья. Отсюда — замечание Бэкона: «Эти торгаши в верховьях рек покупают и продают нашу кровь».