Отсюда — поистине животрепещущее значение земельного вопроса для американской истории, которое он сохранял еще долгое время и после колониального периода. Именно этим объясняется лихорадочное стремление богачей к дальнейшему обогащению путем приобретения огромных земельных участков из фонда общественных земель. В значительной мере эти усилия представляли собой более или менее законные спекуляции и деловые операции. Однако изрядная доля их явилась результатом махинаций коррумпированных правительств колоний (а позднее — штатов и федерации), являвшихся орудием в руках богачей; эти махинации совершались в форме раздачи крупных земельных пожалований «ведущим семействам» (Нью-Йорк роздал к 1698 году тысячи акров Филипсам, Ван-Кортландтам, Ван-Ренселерам, Скайлерам, Ливингстонам и Байардам; Виргиния раздала к 1754 году почти три миллиона акров Картерам, Беверли и Пейджам) — таков был ранний образец правительственной «помощи» бизнесменам.

В плане раннего накопления капитала буржуазией явственно бросались в глаза неприкрытое воровство и коррупция. О других легальных источниках — как, например, порабощении и завоевательных войнах — мы уже говорили; значительную роль играли также нелегальные и квазилегальные формы, вроде пиратства. Ведь показал же Сайрус Х. Карракер, как гласит заголовок его труда, что «Пиратство было бизнесом», особенно в конце XVII — начале XVIII столетия. Чарлз М. Эндрюс — далеко не «разгребатель грязи» — писал в четвертом томе своего исследования «Колониальный период американской истории», что «воровство достигло огромных размеров и процветало, а подлоги в интересах частной корысти должны были составлять скорее правило, чем исключение». И действительно, он установил, что «систематическая коррупция в высокопоставленных местах» была типичным явлением на протяжении всей колониальной эпохи.

И все-таки классовая разграниченность в колониальной Америке не была столь жесткой, как в современной Европе, если не говорить, конечно, о сотнях тысяч тех людей, которые находились на положении совершенно бесправных рабов (chattel slaves). Верно также и то, что свободные рабочие в колониях зарабатывали в переводе на реальную заработную плату, пожалуй, на 30—40 процентов больше своих собратьев по классу за морем. Отмечая данные факты, надо добавить, что все это лишь сравнительные характеристики; в абсолютном же смысле в колониальной Америке было очень трудно выбиться из нищеты, а фактический уровень жизни свободного трудящегося населения был низок — не в последнюю очередь вследствие конкуренции, исходившей от значительного числа совершенно даровых рабочих.

Точные цифры скудны, да и пользы от них не слишком много ввиду несоответствия современным показателям. В Новой Англии неквалифицированные и квалифицированные рабочие получали от 25 до 85 центов в день, в зависимости от мастерства и от состояния экономики. Периоды кризиса и безработицы (а случались они в колониальный период часто) кончались для одних самой подлинной голодной смертью, для других — мерами чрезвычайной общественной помощи. В «добрые» времена нормальный уровень еле-еле позволял сводить концы с концами.

II. Классовые деления

Рабовладение в XVII столетии играло меньшую роль, чем использование кабального труда. Так, даже в 1683 году в Виргинии насчитывалось 3000 рабов и 12 тысяч кабальных слуг. В Южной Каролине рис — выращивавшийся почти исключительно рабским трудом — стал главной культурой только к 1710 году; до того же ведущими статьями вывоза колонии являлись оленья кожа, свинина, маис, древесина и корабельные материалы. Джорджия была основана только в 1730‑е годы, а введение рабства в этой колонии (служившей буфером между испанской Флоридой и английскими Каролинами) относится к еще более позднему времени — к 1750 году.

Однако с наступлением XVIII столетия, когда производство риса, индиго и табака достигло громадных размеров, рабский труд приобрел решающее значение для всех колоний от Мэриленда до Джорджии. Ко времени революции рабы составляли почти 40 процентов населения южных районов и 20 процентов всего населения колоний.

Примерно к 1720 году американо-негритянское рабство сложилось в хорошо развитую, монокультурную, товаропроизводящую, поставленную на коммерческую ногу систему порабощения. Оно уже переросло из домашней формы в форму плантационную, при которой продукты производились для продажи на обширном, охватывавшем весь мир рынке. Это (а также расистская идеология, оправдывавшая и поддерживавшая эту систему) объясняет ту интенсивную эксплуатацию и жестокость, которые характеризовали систему негритянского рабства в Америке к началу XVIII столетия и которым предстояло характеризовать ее на протяжении еще пятнадцати десятилетий. Кроме того, уже в эту раннюю пору колониального периода институт рабства служил главным источником богатства как для плантаторов Юга, так и для купцов Севера.

В южных колониях (особенно после XVII столетия) правящий класс составляли плантаторы-рабовладельцы, среди которых действительным влиянием пользовались весьма немногочисленные семейства, связанные между собой родственными узами. В колониях Среднеатлантического района и Новой Англии господствующую олигархию образовывали купцы и крупные землевладельцы (последняя группировка представляла собой особенно внушительную силу в Нью-Йорке). Все они, однако, не были полноправными хозяевами в своем доме, поскольку составляли лишь колониальную господствующую группировку, а высшая политическая, военная и экономическая власть находилась в руках правителей Англии, чьи непосредственные представители в колониях являлись верхушкой «общества».

Купеческая аристократия, как и аристократия плантационная, была немногочисленной; в этой среде также были сильно развиты брачные связи между родственными семействами. Она составляла обособленный, тесно сплоченный и могущественный класс. В пяти ведущих городах колоний этот слой насчитывал каких-нибудь четыре сотни семейств. Члены его, однако, были непосредственно связаны с губернаторами, восседали в колониальных советах и ассамблеях, приобретали громадные земельные поместья как путем купли, так и благодаря особым милостям, поддерживали тесный контакт с пиратами (которые, уходя на покой, превращались порой в почтенных купцов), жирели на работорговле, накапливали свои «честные гроши», ведя торговлю во время войны — все равно с кем: с врагом или другом, — своим же морякам и рабочим платили нищенскую заработную плату. Одним словом, они были столпами общества, а их богатства, которые, как утверждали их попы, служили свидетельством того, что эти аристократы являются «избранниками божиими», давали им право властвовать над людьми.

Многие, стремясь к наживе, стали заниматься, особенно по мере того, как колониальный период близился к концу, не только спекуляциями землей, но и торговлей пушниной, подвизались в промышленности, в первую очередь — в судостроении и некоторых вспомогательных и промежуточных отраслях, вроде мукомольного, пивоваренного и бондарного дела.

Наконец, подавляющую часть, вероятно процентов 60 всего колониального населения, составляла громадная масса более или менее независимых йоменов, мелких фермеров, скваттеров и рыбаков. Именно они — вместе с несвободным и городским трудовым людом, — почерпнув многое из сокровищницы индейского опыта, и создали то, что стало Соединенными Штатами.