У жен бедняков не было времени посещать школу. Сначала их обязывали ходить на занятия, но эта мера ничего не дала. Те женщины, у которых не было досуга, все равно оставались дома. В школу ходили только зажиточные крестьянки. Кое-кто из женской молодежи охотно посещал собрания, но некоторые шли туда только по приказу родителей, чтобы выведать новости.

По словам Дун Гуй-хуа, женщины очень ревниво следили за тем, как делится конфискованное имущество, и горячо обсуждали, сколько и кому досталось земли. Они были рады каждой лишней метелке для кана, попадавшей в их руки. На собраниях они молчали, опасаясь неудачным словом навлечь на себя критику активистов. Зато после собраний они смело высказывали свои мнения, спорили до хрипоты, чуть ли не лезли в драку.

— Тетушка Дун, — ласково сказал Ян Лян, — я вижу, ты чуешь, где правда, и говоришь хорошо. Не зря они выбрали тебя в председательницы: ты много натерпелась в жизни и понимаешь страдания других. Только бедняк может защитить бедняка.

Ян Лян посоветовал ей не устраивать официального собрания, а созвать только группу жен бедняков и запросто побеседовать, узнать их мнение о людях в деревне и о деревенском активе.

Почувствовав в Ян Ляне человека верного, своего, Дун Гуй-хуа успокоилась. Сначала, когда он только пришел, она боялась, что он заставит ее организовать общее собрание да еще выступить на нем. Но он предложил провести с женщинами беседу и потолковать с ними так же непринужденно, как они только что говорили между собой.

Предложение Ян Ляна понравилось Дун Гуй-хуа, она знала, что и другие охотно примут его. От волнения на ее впалых щеках даже выступил румянец. Смутившись, она пробормотала что-то о знойной погоде. И действительно, солнце палило так нещадно, что даже в тени, на крыльце, было удушливо жарко.

Ян Лян еще раз коротко повторил, чего он ждет от нее, попрощался и направился к воротам. Тут он вспомнил, что обещал зайти в соседний дом, к семье Чжао Дэ-лу.

Маленький, заваленный хламом дворик, не имевший даже ворот, был пуст. Ян Лян кликнул Чжао. На его зов вышла женщина, которую он видел раньше. Подойдя к дверям, Ян Лян заметил в глубине комнаты молодую белолицую женщину с гладко зачесанными волосами, очень опрятно одетую. Он смутился и, не зная, заходить ли ему, растерянно спросил:

— Где же дети?

— Спят, — приветливо ответила жена Чжао. — Пройди, посиди с нами. У нас только одна эта клетушка, а в двух комнатах, выходящих на юг, живет брат мужа. Заходи, муж скоро вернется.

Подойдя вплотную к нему, она шепнула: — Это жена старосты. Смотри, как разодета! А у нас и целого платья нет, — и она оглядела свои голые грязные руки.

«Жена старосты!» — отметил про себя Ян Лян, но не выразил удивления, тепло попрощался с хозяйкой и пошел своим путем. А женщина вернулась в дом.

ГЛАВА XIV

Богиня Бо

На южной улице Ян Ляна захватил людской поток, хлынувший из соседнего переулка. На ближайшем углу толпа остановилась. Люди боязливо перешептывались. Все взоры были обращены на один дом. Ян Лян спросил ополченца, что здесь происходит. Ополченец, гоноша лет семнадцати с кустарным ружьем и в белом платке, концы которого свисали до плеч, только ухмыльнулся в ответ. Лишь на повторный вопрос Ян Ляна он смущенно сказал:

— Я и сам не понимаю. Знахарством занимаются, что ли… По народному поверью…

— А ты видел своими глазами? — перебил его один из толпы.

— Нет, — точно с сожалением ответил ополченец.

— Что? Что видел? — переспросил Ян Лян.

Но человек уже скрылся в переулке. Ян кинулся было за ним, но вдруг из ворот дома, привлекавшего общее внимание, выбежало множество людей и среди них женщина с развевающимися волосами и красными от слез глазами. На руках она держала ребенка. Следовавшие за ней люди, смотря на нее сочувственно и испуганно, проводили ее до угла, после чего толпа стала расходиться. Ян Лян продолжал расспрашивать прохожих, но они отмалчивались.

Ян Лян заметил, что ворота дома, из которого выбежала женщина, остались открытыми. Движимый любопытством, он решил войти. Во дворе было тихо. Ничто не говорило о том, что здесь только что побывала толпа. Стоял сильный запах курительных палочек. Ян Лян осторожно подошел к дому и заглянул в комнату через застекленное окно. На кане, заложив ногу на ногу, лежала женщина в белой кофте и белых штанах. Она, видимо, услышала шаги Ян Ляна, но не обернулась, а лениво, не без жеманства, проговорила:

— Тетушка, подай сюда хулубины[19], что сейчас принесли в подарок!

Изумленный Ян Лян отошел от окна и приподнял занавеску, прикрывавшую дверь в среднюю комнату. Из соседней комнаты вышла старуха. Пряный запах стал еще сильнее. Ян Лян быстро вошел. Старуха не остановила его, только выпятила губы, как бы указывая на внутреннюю дверь. Лицо у нее было высохшее, красные круги оттеняли глаза, точно оправа от очков. Ян Лян не понял, что она хотела сказать ему, но, подняв занавес, вошел в комнату, откуда только что вышла старуха. В начищенных до блеска бронзовых подсвечниках горели свечи, от курильниц шел аромат, а на дне медной чаши тлел пепел от только что сожженных бумажных денег[20].

На шкафу стояла божница с тяжелыми красными занавесями, их украшала белая лента, расшитая иероглифами. Ян Лян сделал движение, чтобы откинуть занавес у божницы, но к нему подошла старуха.

— Что тебе здесь нужно? — спросила она; согнутая, словно лук, она переступала своими маленькими, как ослиные копытца, ногами.

— Что все это значит? Что вы здесь делаете? — испытующе посмотрел на старуху Ян Лян.

Со двора послышался капризный голос:

— С кем ты там разговариваешь, тетушка? Поди сюда!

Старуха вышла во двор. Ян Лян последовал за ней. Женщина, которая лежала раньше на кане, теперь стояла у двери. Белоснежная кофта плотно облегала ее фигуру, на запястьях звенели серебряные браслеты. Лицо ее было покрыто тонким слоем пудры, масляно-черные волосы собраны надо лбом, дугой изгибались подбритые подведенные брови. Худая, точно душа повешенного, она стояла, широко расставив ноги в штанах. При виде Ян Ляна она, не меняя небрежно кокетливой позы, спросила с улыбкой:

— Что тебе нужно?

«Уж не встретился ли я с оборотнем, точно герой Ляо-чжая»[21], — подумал Ян Лян. Он бросился к воротам и, выскочив на улицу, быстро зашагал прочь. Солнце палило немилосердно, и он то и дело вытирал пот.

Вдруг его с веселым смехом окликнул Ху Ли-гун.

— Где ты шляешься с самого утра? А я-то тебя ищу!

Растерянно улыбаясь, Ян Лян схватил его за руку и только собрался все рассказать, как откуда-то вынырнул Ли Чан и тоже с насмешкой спросил:

— Ха-ха-ха, куда тебя занесло?

— Чей это дом? Что они там делают? Жертву Будде приносят, что ли? — засыпал их вопросами Ян Лян.

— Там живет шаманка Бо, знаменитая вдова, — лукаво прищурился Ли Чан, — со своей старой теткой, тоже вдовой. В молодости тетка занималась знахарством, а теперь передала свое искусство племяннице. — И вдруг, наклонившись, прошептал Ян Ляну на ухо:

— Говорят, что она и от сердечной тоски лечит… Ха-ха-ха, — залился смехом Ли Чан.

Ху Ли-гун тоже ухмыльнулся и ткнул Ян Ляна кулаком в спину.

— Ну и чертовщина! — уже серьезно продолжал Ли Чан, когда они направились к дому старого Ханя. — Просто удивительно! Сегодня утром в доме у шаманки появилась змея и заползла под карниз. И вот шаманка Бо с самого утра принялась за свое колдовство. Она утверждает, что эта змея — сам дух Бо в своем натуральном виде. Что? Не понимаешь? Она приносит жертвы духу Бо, змее. И дух Бо изрек, что в Пекине во дворце объявился настоящий дракон-император, что отныне он объединит Поднебесную — и для черноволосого народа[22] наступит мирная жизнь. Пусть все спокойно занимаются своим делом, довольствуются своим положением, и каждый получит по заслугам… Она часто обманывает людей такими небылицами. И сегодня к ней сбежалось много охотников взглянуть на духа Бо. А когда жена Лю Гуй-шэна принесла больного ребенка, шаманка даже лекарства не стала прописывать. Дух нашел, что люди в деревне злые, нравы испорченные, и не захотел творить чудеса. Женщина убежала в отчаянии.