Второй раз судьба посылала Довмонту почти смертельное испытание. Первый раз девяносто псковичей сражались против семисот литовцев, в этот раз соотношение было почти такое же, только враг стоял пред вратами Пскова в десять раз сильнее и опытнее. Война для «божьих дворян» являлась делом повседневным, они были закалены и испытаны в битвах.
Мы но знаем точно, сколько ратников было в дружине Довмонта, но в летописи говорится, что перед битвой мужественный Довмонт привел всю дружину в собор святой Троицы. Вместимость соборов древних была такова, что в них собиралось несколько тысяч людей, не более. Поэтому дружина Довмонта могла насчитывать две или три тысячи ратников.
То, что Довмонт привел свою дружину в собор и, положивши меч свой пред алтарем, долго молился с ратниками, наверняка произвело в каждом из них свое особое действие, изгнало трусость и вселило надежду.
«Господи Боже сил! — со слезами па глазах молился Довмонт. — Мы люди и овцы пажити твоей, имя твое призываем, смилуйся над кроткими и смиренных возвысь, и надменные мысли гордых смири, да не опустеет пажить овец твоих…»
Сам соборный игумен Исидор препоясал меч Довмонту, благословив на новые подвиги. Далее историки расходятся. Карамзин пишет, что «десять дней бился (Довмонт. — В.Р.) с немцами». Соловьев же — «10 дней стояли немцы под городом и с уроном принуждены были отступить».
Разница существенная в описании событий. Рискну предположить, что Довмонт в открытый бой не вступал, занимая все же оборонительные позиции, но вылазки делал и удары ощутимые по врагу наносил. Это могло происходить ночью, под утро, в те часы, когда враг наименее всего ожидал псковичей. Так бы поступил всякий опытный полководец, имея войско числом во много раз меньше. Иначе поражения не избежать. А Довмонту важно было сберечь город, не пустить ворога за городские степы. Кроме того, важно было дождаться подмоги новгородцев, за которыми послал Довмонт. И но всей видимости, удары, наносимые Довмонтом, были столь умелы и столь чувствительны для меченосцев, что те не посмели идти на приступ Пскова и даже вынуждены были отступить за реку, ибо в одной из таких схваток Довмонт ранил самого магистра Отто фон Роденштейна, и после этого враг дрогнул. Подоспевшие на помощь новгородцы нанесли такой удар, что отошедшие за реку меченосцы запросили мира, который и был заключен на условиях, продиктованных новгородцами, от коих последние еще и выиграли. Немцы обещали никогда ко Пскову и Новгороду не заглядывать, что какое–то время и соблюдалось последними.
Ярослав, князь новгородский, придя в Новгород и узнав о всех событиях, был очень недоволен тем, что врага до конца не разбили, а более всего тем, что ратная слава миновала его имя. Он стал собирать войска, чтобы идти на датчан, на Ревель, но датчане и немцы, ослабленные последней неудачей, немедленно запросили мира, добровольно уступив часть своей территории — берега Наровы, чем и удовольствовался Ярослав, стяжав тем самым себе славу и почет за счет храброго Довмонта, которого он, однако, не любил.
Новгородцы уже по своим причинам вскоре выгнали Ярослава с княжения, просили идти к ним Димитрия, сына Александра Невского, но тот не захотел, и путем долгих уговоров Ярослав все же заставил покориться новгородцев себе.
Все это происходило уже в 1270 году. В новгородской летописи под этим годом записано, что «великий князь Ярослав Ярославович при отъезде из Новгорода во Владимир дал псковичам князя Айгуста».
Псковское летописи тем не менее об этом факте умалчивают, и, вероятно, Ярослав лишь потребовал, чтобы псковичи покорились его указанию и взяли себе этого князя, но псковский народ ярославова князя не захотел принять, оставив у себя Довмонта. «От добра добра не ищут» — гласит русская пословица, а псковичи любили Довмонта и никого другого и не мыслили на престоле.
В 1272 году князь Ярослав умер по пути из Орды, куда то и дело ездил, дабы не прерывать дружбу с монгольскими ханами. В том же 1272 году Довмонт закладывает во Пскове новую церковь — имени Федора Стратилата, радуя сердца псковичей столь ревностным служением Христу.
Примерно в этих же годах, после смерти Ярослава, которого князь Димитрий Александрович, племянник его, слушался и вряд ли бы согласился на этот брак, зная отношение Ярослава к Довмонту, князь псковский женился на дочери Димитрия, Марии, внучке Александра Невского. Этот брак еще больше породнил князя Довмонта с главным российским родом князей и еще больше упрочил авторитет князя псковского в делах российских.
Надобно сказать, что с 1272 года прекращаются войны Пскова с немцами и другими народами. Лишь однажды чудь лифляндская набежала на Псков, но Довмонт, рассердившись, прогнав сей народец, сходил в Чудь и почти всю разорил ее. Есть в «История княжества Псковского» хроника войн — это войны в основном с лифляндцами, орденом Меченосцев, лишь с Литвой было одно сражение, то знаменитое, когда «девяносто седьм сот победили». Остальные же сражения были только с орденом. Вот эта хроника по годам: 1188, 1190, 1191, 1192, 1212, 1213, 1217, 1222, 1224, 1232, 1233, 1240, 1242, 1253, 12G6, 1268, 1269, 1272… (год 1266 отмечен мною как начало княжения Довмонта во Пскове. — В.Р.)». И последний год, когда Довмонт оборонял Псков, — это год 1299! Двадцать семь лет не приходил ворог ко Пскову, не осаждал его. Двадцать семь, благодаря силе и храбрости Довмонта, псковичи жили в мире и счастии. Одно это делает имя Довмонта легендарным среди русских князей, ибо другого такого примера найти на Руси, средь русских князей, трудно. И после 1299, после этого сражения, следующая дата прихода ворога па Псков стоит год 1323, снова 24 года не знали псковичи бед и разорений военных.
Чтобы хоть как–то понять, представить себе, сколь жаждали псковичи мира, достаточно вспомнить начало 1240 года, когда немцы, захватив Изборск, сожгла окрестные села и посады, подступили к Пскову и целую неделю стояли у его стен, подожгли деревянный город, принудив псковичей исполнить все их требования и выдать заложниками детей знатнейших граждан. И после этого унижения не кончились. Гнусный изменник, прихвостень немецкий Твердило Иванович вместе с ними пировал во Пскове, грабя села псковские и новгородские. Стон и плач стоял в обугленном, черном от пожаров Пскове, и только ненависть полыхала в груди псковичей. Поэтому так радостно было им видеть мир на своей земле. Горе и страдания научили псковичей ценить тишину полей и отсутствие набатных призывов, научили ценить и уважать того, кто способствовал наведению мира и тишины. Поэтому и не хотели во Пскове никого видеть князем, кроме Довмонта.
Окружив город каменной стеной, прозванной «довмонтовой», псковичи чувствовали себя уверенно. Не в обиду памяти русских князей того времени будет сказано, но Довмонт и жизнью своей и подвигами превзошел многих из них, запятнавших житие свое распрями и борьбой за власть. Немногим удалось прожить жизнь свою без интриг, измен, своевластья, угодничества перед ханами монгольскими, прожить жизнь, отдавая все свои силы народу своему. То и дело читаешь в исторических хрониках, как одного, другого именитого князя и мужа выгоняет народ псковский или новгородский с престола за своеволье, тиранство и дурь княжескую. Многие из них завистливы, жадны и не в силах устоять перед искушением власти. И уж совсем немного великих князей русских были отважными и талантливыми полководцами. Пожалуй, что после Александра Невского, умершего в 1263 году, вслед за ним таким полководцем можно назвать Довмонта, князя псковского. Недаром в хрониках и сказаниях летописцев той поры вслед за «Сказанием об убиении в Орде князя Михаила Черниговского и боярина Федора, воеводы первого в княжестве его», кто не стал поклоняться идолам монгольским, а сохранил верность вере христианской, стоит «Повесть о житии и о храбрости благоверного и великого князя Александра Невского», а за ней и «Сказание о благоверном князе Довмонте и о храбрости его».
«Сей князь, — писано в «Сказании», — не только одной храбростью отмечен был от бога, но отличался боголюбием, был приветлив в мире, и украшал церкви, и любил священников, и все праздники достойно соблюдал, наделял необходимым священников и чернецов, был милостив к сиротам и вдовицам».