Что касается маневра, тут его подчиненные действовали как виртуозы: вертолеты ни на секунду не задерживались на одной линии полета, то уклонялись влево, вправо, то взмывали ввысь, то опускались к самому подножию горы — будто пара мифических птиц совершала ритуальный свадебный танец, — и Сташенков еле успевал на своем менее маневренном и более загруженном Ми-8 выполнять замысловатые манипуляции. Надеялся он и на летчиков-штурманов Ми-24, старших лейтенантов Биктогирова и Елизарова, офицеров молодых, собранных, с творческой живинкой, не раз отличившихся снайперской стрельбой в боях с душманами. Фанус Биктогиров горячеват, правда, но горячность его сочетается с мгновенной реакцией, а это в скоротечном бою важнее важного.
Впереди показался конец отрога Двугорбой, поросший негустым кустарником, а за ним, сверкая солнечными бликами, река Кокча, такая же извилистая, быстротечная, как и западнее. Долина была безлюдной и без малейших признаков жизни. «Видимо, душманы обосновались на южных склонах», — подумал Сташенков и в тот же миг увидел, как справа метнулась трасса к вертолету ведущего.
— Цель справа! — крикнул Сташенков по радио. — Разворот вправо!
Но уже и без его команды три огненные струи скрестились на горе, откуда бил ДШК: борттехники всех трех вертолетов не просмотрели цель. Трасса оборвалась, исчезла. Но не один же там прятался душман, и не один выставили пулемет…
Вертолеты с набором высоты прошли над точкой, откуда велась стрельба. Это была небольшая площадка, окруженная валунами, — будто специально сделанное укрытие, — на краю которой, тоже за валунами, промелькнула установка ДШК и лежавший у нее человек. И все. Ничего другого Сташенков рассмотреть не успел — надо было смотреть вперед, вести вертолет, уклоняясь от препятствий и новых огневых точек, которые, конечно же, где-то здесь, рядом.
И Сташенков не ошибся: едва перевалили восточный отрог, как южный скат Двугорбой обозначился десятком замелькавших огоньков — били пулеметы, автоматы и то ли легкие переносные зенитные пушки, то ли гранатометы. Душманы поджидали их: со всех трех опорных пунктов, которые успел заметить Сташенков, велась интенсивная стрельба. И все-таки налет вертолетов произвел на душманов ошеломляющее впечатление: снаряды летели мимо, на площадках чувствовалась суета, паника. А когда Ми-24 произвели по первой площадки залп и гора окуталась огнем, дымом и пылью, вражеский огонь заметно ослабел.
— Командир, впереди пара Тарасенкова, — доложил штурман.
— Отворачиваем влево! — скомандовал Сташенков. — Экипаж, продолжайте наблюдение за огневыми точками.
Вертолеты отошли влево, освобождая место для удара паре Тарасенкова. И когда гора окуталась новыми клубами дыма, Сташенков испытал неимоверный восторг: прав он, прав был, предлагая два Ми-24 и три Ми-8. Разве устоять душманам против такой силы! Смелость, решительность, натиск — вот они, основополагающие законы тактики!
— Заходим для основной работы! — скомандовал по радио Сташенков. — «Ноль семьдесят второй» и «ноль семьдесят третий», пристраивайтесь к нам.
Пока они разворачивались на обратный курс, ветер (он заметно крепчал) растянул дым по вершине горы и обнажил прежние площадки, откуда велась стрельба и куда следовало теперь высадить десантников. Для экипажа это лучше, а вот для тех, кому вступать с ходу в бой… Но в бою зачастую выбирать не приходится.
Сташенков рассчитывал, что в первой атаке уничтожены если не все опорные пункты душманов, то два наверняка, и очень удивился, когда навстречу вертолетам снова потянулось около десятка трасс. И все-таки решение уже принято — надо садиться. Ми-24 прикроют, и десант завершит уничтожение банды.
— Штурман, площадку! — властно крикнул он по переговорному устройству.
— Прямо по курсу, командир, — бодро ответил Марусин. — Над первым опорным пунктом, чтоб сразу на голову бородатым.
— Не годится, — критично отверг Сташенков. — Садимся прямо на опорный пункт. Только целься лучше.
— Понял, командир, сделаем, как учили.
Ми-24 дали еще залп: ведущий по второму опорному пункту, ведомый по первому. Сташенков остаток ракет выпустил по площадке, напоминавшей террасу, с углублением в горе, откуда особенно интенсивно стреляли, и повел вертолет на посадку.
Из-за дыма и поднятой пыли очертания площадок почти не были видны, и пришлось снижаться еле-еле, чтобы не зацепить винтами за валуны. По дюралевой обшивке зашлепали то ли осколки, то ли пули — рассматривать было некогда. Сташенков видел только клочок земли впереди, куда снижался вертолет, громадные валуны. Пришлось поворачивать вправо, и вот она, наконец, опора — колеса чуть самортизировали, машина будто облегченно вздохнула. Штурман сидел за пулеметом и бил короткими очередями на всякий случай.
— Готов, командир, взлетайте, — доложил бортовой техник, и Сташенков мысленно поблагодарил десантников: молодцы хлопцы, вертолет, можно сказать, не успел опуститься на все три колеса, а они уже на земле.
Майор увеличил обороты двигателей, дал ручку управления от себя, и вертолет, зависнув на секунду на месте, рванулся вперед. Штурман, борттехник и бортмеханик ударили из пулеметов. Стрекот выстрелов слился со стрекотом двигателей, и вибрация ощутимее передавалась на ручку управления. Сташенков, уводя вертолет от площадки с крутым левым креном, увидел, как выскакивали десантники из вертолета Тарасенкова — тоже быстро, стремительно, с изготовкой к стрельбе. Недалеко от него приземлился последний Ми-8, капитана Сарафанова.
А где вертолеты огневой поддержки? Сташенков повел взглядом по небу, и тревожная мысль мелькнула как молния: вот она, первая ошибка — Ми-24 только заходили для атаки, машины Тарасенкова и Сарафанова остались без прикрытия.
Он перенес взгляд на Ми-8. Вертолет Тарасенкова уже взлетал; из утробы машины Сарафанова выпрыгнул последний десантник, створка грузового люка закрылась, и в этот момент грохнул разрыв. Пламя полыхнуло в самом центре фюзеляжа («Из гранатомета», — успел подумать Сташенков), и вертолет охватило огнем.
«Ах, сволочи!» — Сташенков еще круче положил вертолет в вираж, стремясь быстрее прийти на помощь товарищам. Он увидел, откуда бьет гранатометчик — очередную гранату душман пустил по вертолету Тарасенкова, но она не долетела, — и, взяв управление пулеметом на себя, повел машину прямо на валуны, за которыми засел гранатометчик. Нажал на гашетку. Фонтанчики разрывов вспыхнули над валунами. Душман залег, притаился, достать его за таким укрытием было непросто.
Сташенков прекратил стрельбу и, не спуская глаз с валунов, повел вертолет на высоту, чтобы ударить сверху.
Душман, похоже, разгадал замысел летчика: из-за валунов высунулось дуло гранатомета. Сташенков дал еще очередь. Дуло исчезло.
Рискуя быть простреленным просто автоматными пулями — у Ми-8 броневой защиты, к сожалению, не имелось, — Сташенков завис над самой террасой, где обосновались душманы, и выжидал, когда гранатометчик появится из-за камней или выкурят его оттуда десантники. Он понимал нелепость своего упрямства: поединок вертолета, имеющего три мощные огневые точки, с одним душманом — детство, тактическая безграмотность, но не хотел упустить живым именно этого душмана, поразившего вертолет Сарафанова. Остался ли кто-нибудь из экипажа жив? Вряд ли…
— Видел, куда я стрелял? — спросил у штурмана.
— Видел. И того душмана, — ответил Марусин.
— Ну-ка попробуй его достать.
Сташенков медленно повел вертолет к горе. Марусин полоснул очередью по валунам. И душман не выдержал, выскочил из-за валунов и бросился под прикрытие скалы, карнизом нависшей над террасой. Он не пробежал и половины пути, как трасса Марусина опрокинула его, пригвоздила к земле.
— Командир, отходи влево, не мешай десантникам, — посоветовал Марусин.
Сташенков и сам видел, что по всему карнизу мелькают фигуры наших десантников, что бой перешел, можно сказать, в рукопашную и стрелять с вертолета опасно — можно поразить своих, накренил вертолет и со скольжением стал отходить от горы.