— Лупи, ребята!

— Ура, братцы!

— Алла!

Противник ожидал, что русские бросятся грабить лагерь, — хан отступал столь поспешно, что не успел ни вывезти, ни спрятать, а его подчиненные не успели растащить богатейшую казну. Солдаты постоянно натыкались на груды монет, россыпи жемчуга и камней, но поскольку им было не до этого — враг еще сопротивлялся, — все это кучами так и оставалось лежать.

Сохраняя полный порядок, русская пехота продолжала рваться в глубину расположения противника.

С началом атаки на 1-й ретраншемент корпус Племянникова в двух каре двинулся к долине Ларги. Первое каре генерал-поручик возглавил сам, имея в нем в подчинении генерал-майора Гротонгельма и бригадира Гудовича, а второе свое каре поручил генерал-майору Замятину. Поставив батарею на краю долины, командир корпуса приказал открыть огонь по укреплению левого фланга. Турки отвечали. Канонада гремела оглушающе, но в общей симфонии боя ее почти не было слышно. И поэтому Румянцев, руководя наступающей пехотой Репнина, Баура и Потемкина, все время мучительно прислушивался.

— Что-то не слышно Племянникова. Где его пушки?

— Ваше превосходительство, — отвечали ему, — генерал-поручик Племянников ведет огонь на левом фланге Каплан-Гирея.

— Пошлите сказать ему, чтобы не забывал о главном. А сие — 4-й ретраншемент!

Фронтальная атака Племянникова удалась — он овладел правым укреплением и пошел на левый ретраншемент, 4-й. Укреплениями своими это отделение превосходило все три первых примыкавших к нему с правой стороны шанцев. Батареи и глубокие рвы заграждали к нему проход, как и сама увесистая гора, на которой эти укрепления была построены.

Каре Племянникова — полки: 4-й гренадерский, астраханский и московский пехотные — спустились в долину Ларги и вплотную подошли к ретраншементу. Турки из своих левофланговых укреплений попытались атаковать русское каре во фланг, но все их попытки были решительно отражены.

Полки сами начали движение вперед — и полезли на крутизну. Подъем был настолько сложен, что солдаты сначала поддерживали друг друга, а потом, хватаясь руками за пучки травы, ползком продвигались к окопам.

Б это время каре, состоящее из Бутырского и Муромского пехотных полков и батальона егерей под командованием Замятина, по приказу командира корпуса, атаковавшее 3-й ретраншемент, левее большого оврага, отделявшего его от 4-го, уже справилось со своей задачей.

Относительная легкость предприятия заключалась и в том, что Репнин, Баур и Потемкин, подкрепляемые главными силами, уже овладев правым укреплением, быстро взяли — на плечах турок — и 2-й ретраншемент, поскольку он был обращен к ним тылом. Османы начали сбегаться к 3-му, куда двинулись и эти каре.

Все три генерала шли вдоль третьего укрепления, а Замятин атаковал его в лоб. Противник не выдержал перспектив полного обхода и начал поспешное отступление к самому сильно укрепленному и по какому-то недоразумению считавшемуся им неприступным 4-му ретраншементу.

Пехота Племянникова почти уже преодолела склон, как тут, продолжая свое движение, появились три передовых русских каре, готовясь к атаке во фланг, — Репнин, Баур и Потемкин, чтобы не идти через утесистый овраг, до этого приняли влево и теперь вышли сбоку от окопов.

Увидев себя окружаемыми, турки принялись бросать позиции, и русская пехота, наконец преодолев все трудности, снося залпы неприятельской артиллерии, под выстрелами своих батарей вступила во внутренность ретраншемента.

В итоге противник обратился в паническое бегство на юг по восточному берегу Прута. Пехота русских не могла преследовать турок — так резво те ретировались. Тяжелая кавалерия Салтыкова долго преследовала конных татар, но без особого успеха, так как последние на своих легких лошадях постоянно отрывались от драгун.

Приказ же Румянцева Салтыкову — отрезать турецкую пехоту — до того своевременно не дошел, поэтому потери у неприятеля были не такие, какие могли и должны были быть после подобного разгрома: тысяча убитых. Было взято триста орудий, восемь знамен и весь лагерь.

После боя Румянцев лично подъезжал к каждому начальнику и изъявлял признательность за их благоразумие и мужество, а солдатам их — за рвение и храбрость. Солдатам же корпусов Репнина, Баура и Племянникова досталось и по тысяче рублей на отряд — именно они бились на кисетах с пиастрами и каменьями. Отмечая это, главнокомандующий сказал:

— Благодарю вас, воины, что не посрамили вы славного имени российских солдат! Что не ринулись вы алчущей толпой на рухлядь османскую, забывая при том, что главная добыча воинства — мощь Отечества! Спасибо вам за викторию!

Наградой Румянцеву за Ларгу был орден Святого Георгия I степени. Не считая Екатерины II, которая также возложила подобный знак на себя как гроссмейстер ордена, Румянцев стал первым кавалером высшей степени единственного военного ордена России.

Вскоре был Кагул, и он стал фельдмаршалом. Был переход с армией за Дунай, и он стал Румянцевым-Задунайским. В 1774 году он заключил мир с Портой и по-прежнему управлял Малороссией, которая ему была поручена еще в начале 60-х годов. Потом была еще одна русско-турецкая война — 1787—1791 годов, и вновь он — командующий одной из армий.

Умер Румянцев в 1796 году — через несколько недель после воцарения Павла I, захватив, таким образом, всю российскую историю XVIII столетия — от Петра до Павла.

Племянник канцлера императора Петра III Романа Воронцова и брат императрицыной же фаворитки Семен Воронцов родился в 1744 году. В силу своего вопиюще близкого положения у трона при прежнем правителе Семен при новом — после свержения Петра и воцарения императрицы Екатерины, второй по счету — оказался не у дел. Именно поэтому с начала русско-турецкой войны в 1768 году он начал усиленно рваться в действующую армию и наконец был милостливо туда отпущен.

Он прибыл к Румянцеву в чане премьер-майора. Командующий, решив действовать но принципу «кто утонет — тот не моряк», бросил Воронцова к егерям — снайперской пехоте, созданной и лелеемой им самим лично. Здесь были собраны лучшие из лучших, и Воронцову было доверено возглавить их — один из считанных батальонов на всю армию. «Справится — честь ему и хвала, не справится — плакать не будем. Жили без него — проживем сим способом и далее», — решил Румянцев.

Воронцов справился. По прошествии долгих десятилетий, уже плотно осев в Лондоне, он будет часто вспоминать эти прекрасные и яростные годы…

Егерский батальон Воронцова входил в авангард корпуса генерала Баура. Это еще одна непростая судьба того причудливого века, когда карьеры строились молниеносно, и так нее, вдруг, люди уходили в тень небытия.

Боевой офицер армии Фридриха II Баур после окончания Семилетней войны перешел в русскую службу. Екатерина II, проверив его организационные способности, дала ему чин штабного генерала — генерал-квартирмейстера и с самым теплым сопроводительным письмом отправила в армию Румянцева. Тот не любил рекомендации людям военным от лиц штатских, подозревая, что достоинства свои в этом случае они выказывали более на паркете, чем в бою. И, как правило, сие подтверждалось. Но в данном случае командующего постигло приятное разочарование — Баур стоил своих лестных отзывов, и поэтому ему было доверено командование авангардным корпусом, который должен был по замыслам Румянцева стать острием всех его планов. Кончик этого острия составляли егеря…

Самыми значительными в этой войне были победы русской армии при Ларге и Кагуле, — прежде всего они потрясли Османскую Порту и всю Европу, раз и навсегда утвердив мощь русского оружия в землях блистательного султана. Именно в этих сражениях и отличились более всего егерские роты Воронцова.

За Ларгу уже подполковник 3-го Гренадерского полка, в состав которого входили его егеря, в дальнейшем переименованного в лейб-гренадерский Екатеринославский, Семен Воронцов награждается орденом Святого Георгия IV степени под номером «12» — «за оказанную храбрость при овладении неприятельских ретраншемента и батарей»…