— Там один выход?

— Один. А теперь забирай своих ребят и смывайся. Встретимся завтра. Вечером.

— Где?

— Где обычно — бассейн «Москва».

— Евгений Евгеньевич! — Красин легонько похлопал Крайникова по щекам. — Как вы себя чувствуете?

Веки задрожали, приподнялись, и сквозь пелену тумана Крайников увидел свежее, гладко выбритое лицо незнакомого мужчины.

— Спасибо. — Он хотел приподняться, но тут же отказался от этой попытки — ноги свело судорогой.

— Спасибо — хороню или спасибо — плохо? — продолжал допытываться незнакомец.

— А вы, собственно, кто?

— Следователь прокуратуры майор Красин.

— Спасибо, — повторил Крайников. — Спасибо за оперативность. Если бы не вы… Вы арестовали этого подонка?

— Кого вы имеете в виду?

— Швецова! — разыграв крайнее удивление, простонал Евгений Евгеньевич. — Я посоветовал ему купить машину, этот гараж, а он вместо благодарности избил меня до полусмерти, ограбил и оставил здесь… Подыхать!

«Артист! Великий артист!» — Красин покачал головой, присел на березовый чурбачок, на котором совсем недавно восседал Швецов, и бросил на сопровождавшего его Климова долгий, изумленный взгляд.

— Крепкий нахал твой подопечный!

— Крепкий, — согласился Костя.

— Хватит играть, Евгений Евгеньевич! Вы арестованы!

— Я? — Глаза Крайникова округлились. Появлению перед собой марсианина он удивился бы, наверное, меньше, чем этому, столь неожиданному для него заявлению.

— За что? Мне сдается, что произошла нелепая ошибка. Или… или вы нарушаете нормы социалистической законности.

— Вы не хотите признаться во всем чистосердечно?

— В чем?

— Подумайте. Чистосердечное признание все-таки учитывается.

— В чем я должен признаться?

— В организации преступной группы, в которую входили Сопин, Швецов, Кузин, Юршов… Знаете такого?

— Владимира Николаевича?

— Владимира Николаевича, — хмуро подтвердил Красин.

— Милейший человек и прекрасный специалист.

— Не сомневаюсь.

— А вы не иронизируйте. Если у вас когда-нибудь сломается машина, обратитесь к нему. Он все делает на совесть — быстро, надежно, с гарантией.

— Спасибо за рекомендацию. Где вы с ним познакомились?

— В поезде. В поезде Москва — Ленинград.

— Вспомните, пожалуйста, подробности… Зачем вы ездили в Ленинград, зачем — Юршов, на какой почве вы с ним сошлись.

— Постараюсь. — Евгений Евгеньевич смиренно прикрыл веки.

После окончания института Евгений Евгеньевич Крайников получил должность в Министерстве торговли. Зарплата маленькая — сто двадцать рублей в месяц, а жить хочется по-человечески, на широкую ногу, как, например, его коллега Чаклин, с которым он подружился и стал вхож в его дом.

Однажды Чаклин заболел, позвонил на работу и попросил Крайникова съездить на ревизию в один из магазинов, которые он курировал. Крайников съездил, подписал заранее заготовленные директором бумаги и со спокойной совестью удалился. А дома в кармане плаща обнаружил тугую пачку кредиток…

Крайников был не так прост, как это могло показаться на первый взгляд. За веселой развязностью скрывались глубокий ум и проницательность. Он хорошо разбирался в людях, прекрасно ориентировался «на местности», а следующий шаг делал, лишь убедившись, что опорная нога стоит крепко и незыблемо, как фундамент многоэтажного дома.

С Чаклиным Крайников решил не связываться: в магазинах, которые он курировал, слишком откровенно и грубо воровали. Но выводы сделал и, прикинув что к чему, принялся мозговать над проблемой «деньги — товар — деньги». Дилемма была не нова, но после мучительных размышлений оказалась вполне разрешимой и осуществимой. Теория, выработанная Крайниковым, состояла из нескольких пунктов, которые гласили следующее: 1. Работать добросовестно. Это не так трудно, коли уж работаешь. 2. Искать знакомства с теми, кто ворует. (Вторая часть предложения резала слух, и Евгений Евгеньевич заменил ее другим словосочетанием — кто часто ошибается при расчете с государством.) И крупно. 3. Если уж брать, то по-королевски. И по возможности — чужими руками, 4. Не спешить. Случай подвернется. И не зевать. Когда рыба на крючке, надо вовремя дернуть удилище.

Случай подвернулся. На юге. Во время отпуска. На первых порах Крайников не придал большого значения пляжному знакомству. Надя была миловидна и приятно вписывалась в легкомысленную атмосферу отпускного флирта и шумных вечеринок. У нее был веселый и легкий характер, красивое лицо и красивое тело, поражавшее Крайникова своей мраморной белизной. Лишь спустя некоторое время Евгений Евгеньевич понял, что Надя человек не простой, что простодушие ее искусно наиграно и за ним скрываются сильная воля, решительность и железная расчетливость. Надя оказалась директором крупного продовольственного магазина и приехала, как она сама шутила, подлечить расшатавшиеся на напряженной работе нервы. Крайникову было не до шуток. «Белый мрамор — ценный материал», — решил он про себя и с этой минуты не отходил от Нади ни на шаг. Он играл свою роль с блеском, продуманно и точно, как азартный игрок, поставивший на крупную ставку. Надя принимала его ухаживания с искренней радостью, и через неделю при встрече с Женей у нее томно блестели глаза и кружилась голова… Крайников проводил ее домой, в Ленинград, а вскоре по возвращении в Москву занялся вопросом обмена жилплощади. Так они решили с Надей. Он часто внезапно вылетал в город на Неве — тоска по любимой — страшная вещь, — и однажды… Однажды он не вылетел, а выехал, и в пути его обокрали — вытащили из бумажника деньги. Пропажу Евгений Евгеньевич обнаружил перед самым прибытием поезда в Ленинград, когда в купе вошла проводница и попросила пассажиров расплатиться за чай. Евгений Евгеньевич внимательно посмотрел на попутчиков. Молодая пара, по всей вероятности муж с женой, была вне подозрений, а вот узкоплечий, с впалой грудью и длинными, по-крестьянски жилистыми руками мужчина средних лет… Евгений Евгеньевич поймал его взгляд, притихший, настороженный, бросил бумажник на стол, демонстративно отвернулся и стал смотреть в окно — на проплывавшие мимо пакгаузы и пристанционные постройки. Мужчина, по-видимому, понял, что его вычислили, но, как говорится, даже бровью не повел — как сидел, так и остался сидеть, спокойно и равнодушно рассматривая свои желтые, видавшие виды полуботинки. И это спокойствие и равнодушие поразило Евгения Евгеньевича.

— Зачем вы это сделали? — спросил он, когда молодожены, простившись, вышли из купе.

— Я из лагеря, — мрачно ответил мужчина. — На все про все выдали четвертак, а добираться пять суток… Жрать хочется, выпить хочется… Вот и попутала нечистая сила. — Он вытащил из кармана четыре сотни, которые «позаимствовал» у Крайникова, и положил на стол. — Извините.

Евгений Евгеньевич спрятал бумажник в карман и, необычно смутившись, спросил:

— А почему вы все не забрали? У меня же шесть…

— И у ворья совесть есть. — Мужчина скупо улыбнулся. — Вам этого не понять.

— Вы профессиональный вор?

— Я — «вор в законе». Слыхали про таких?

— Приходилось. Вас как зовут?

— Артист. — Мужчина впервые поднял на Крайникова глаза. — Простите, это кличка… Владимир Николаевич Юршов.

Говорят, что семя, брошенное в землю, должно в конце концов произрасти. Полуголодное существование в детстве, беспробудное пьянство отца, отсутствие элементарных жилищных условий, пожалуй, и было тем семенем, которое родило в душе Жени Крайникова зависть, тщеславие, желание любой ценой встать на ноги, жить, как все, а если возможно, то и лучше, чтобы не он завидовал, а ему — его связям, женщинам, дорогим картинам, которыми бы он украсил свой загородный дом, и это желание было настолько сильным, всемогущим и пожирающим все остальные чувства, что он уже не мог с ним бороться, он вступил с ним в тайный союз и теперь ждал только одного — момента, который бы помог осуществить задуманное. И вот этот момент настал…