— Вот что, — произнес я, очнувшись от тягостного раздумья.
За мной умоляюще следили жалобные живые глаза. Это были глаза побитой собаки, выгнанной из дома за воровство обглоданной мясной косточки и уже неделю отчаянно голодавшей. Вот она трется возле знакомой калитки, робко поскуливает, завидев грозную фигуру хозяина, трусит за ним невдалеке — и все ее существо полнится одним страстным желанием: «Возьми меня обратно. Я буду хорошим!»
— Я, конечно, не должен этого делать, — начал я многозначительно.
Обметанный грязноватой щетиной подбородок мрачно опустился вниз, взгляд потух и тоже пополз долу, к грязным опоркам на ногах.
— Конечно, я должен был бы забыть нашу идиотскую встречу и расхохотаться тебе в лицо… Наконец, я должен был просто хорошенько врезать тебе за то, что ты бездарно растратил выданные на проживание деньги… И это было бы благом для тебя, Иннокентий. Но!..
Умоляющий взгляд воспрянул горе, жадно лобзая мое назидательно-строгое, учительское лицо. В нем засветилась робкая надежда.
— Но я не сделаю этого! Пусть назовут меня слабовольным дураком, но я сделаю еще одну попытку вытащить тебя из грязи. При примерном твоем поведении и прилежании, может быть, мне удастся сотворить из тебя что-то, отдаленно напоминающее человека… Однако! — Я грозно поднял указательный палец. — У меня есть условия!
Кеша невольно вытянулся по струнке и чуть было не взял под воображаемый козырек, буравя меня преданным взглядом. Впрочем, скорее всего, он плохо понимал, что именно я ему говорю, ориентируясь больше на интонацию. Язык приказов и легких ударов по темени, вероятно, был бы куда более понятен ему. Но снисходительная интонация сулила прощение.
— Условия следующие… Во-первых, беспрекословное выполнение всех моих указаний, как бы абсурдны они тебе ни казались. — (О черт, ведь он наверняка не знает значения слова «абсурд»!) — Короче — любых указаний! Во-вторых, забудь навсегда слово «замочить». Никого «мочить» мне не нужно, а если бы, паче чаяния, мне вдруг потребовалась подобная услуга, то к тебе я ни за какие коврижки не обратился бы. Ты бы все дело провалил. В-третьих… В-третьих, деньги на руки я тебе давать больше не буду, дабы не вводить во искушение. А если и буду, то потребую отчета за каждую израсходованную копейку. Кроме того, есть еще и в-четвертых, в-пятых, в-шестых… Но ты о них узнаешь позже. Итак?
Кеша явственно икнул и жалобно заморгал глазами. Он не знал, что нужно еще сделать, чтобы угодить мне. Пожалуй, он вильнул бы хвостиком, но хвоста, по ужасному недосмотру природы, у него не было.
— Ну что, согласен?
Он так бурно закивал головой, что примятый сальный чубчик на макушке оживленно затрясся, как петушиный гребень.
— Тогда завтра вечером жду тебя — трезвого, дееспособного, готового к преображению. Гуд-бай, мистер. — Руку подать ему на прощанье я поопасался, — вдруг у него вши или чесотка?
Но Кеша стоял, переминаясь с ноги на ногу, как будто желая что-то сказать.
— Эта… — наконец он робко выдавил из себя. — Полтинничек не найдется? Жрать очень уж хочеца.
Но ему хотелось не столько есть, сколько выпить. В больных глазах явственно маячил грозный призрак похмельного синдрома.
Усмехнувшись, я сунул ему смятую бумажку и с внезапным облегчением подумал, что уж теперь-то, слава богу, я его больше никогда не увижу.
Впрочем, жаль… План был так хорош…
Глава 6
— Ну, это я, Митька… А ты кто такой? Документы предъявите, гражданин. По какому вопросу? Ах, насчет написания романа из жизни сельской милиции? Эт-то хорошо, очень хорошо. У нас, знаешь ли, Анискиных пруд пруди, так что можешь приступать немедленно. Предлагаю начать с моей персоны.
А ты что, у Михайловны был? Я видел, как ты с того конца деревни тащился. Не знаешь, она мне крупорушку собирается возвращать?
Вот преестественная особа, скажу тебе! В шило без мыла влезет. Таких старух черти на том свете с фонарями ищут. Представь, еще той осенью позаимствовала у меня крупорушку, а в благодарность три бутыля отвратительнейшей новоблагословенной притащила, после которой голова напрочь отнимается, а ноги все еще зачем-то ходят. Ну, самогонку мы с ее супружником заколбасили. Погуляли малек, сараюшку спалили, которая уже прямо на земле лежала от ветхости, а она с тех пор в обиду на меня вошла. Крупорушку не отдает, грозится в район в суд на меня подать за сарай. Да где ей!
А с тем типом, которого она тогда откопала в лесу возле пансионата… У него с ней контры конкретные были, это я точно знаю! А если так, то основания у нее для убийства были наисерьезнейшие…
Уже хотел я ее арестовать по обвинению в убийстве этого самого Александра Рыбасова, но, к сожалению, загвоздочка вышла. Выяснилось, что не тот это тип оказался, что с ней из-за полотенец собачился.
Вообще с этим найденышем все не очень-то хорошо получилось. По горячим следам позвонил я супружнице этого Рыбасова, сообщил, что нашлось тело ее родного мужа, приезжайте на опознание, мол, ждем с дорогой душой.
Жена поначалу не поверила, такая спокойная была. «Вы ошибаетесь», — твердила, даже возмущаться пыталась, но потом и ее пробрало, когда я предложил ей забрать покойника. Аж заколотило ее в телефонной трубке. «Это не он!» — зашептала она и, верно, набок повалилась по слабости организма.
Но приехала, однако. «Конечно, похож на моего, — вздохнула с сожалением, — но не мой. У моего лысина не такая значительная, и подбородок надвое не разделяется. Но если на эти мелочи закрыть глаза, прямо одно лицо. Даже страшно на первый взгляд».
Так и оказалось, точно, не он. К сожалению. Прямо скажем, повезло ее мужу больше, чем утопленнику. Оказалось, гражданин Рыбасов, гостивший в июле этого года в санатории «Верхние Елки», на самом деле жив-здоров, никто его еще не убивал, и пребывает он в добром здравии и в чудесном настроении. И притом немало позабавлен находкой похожего на себя тела.
А так все чудненько раскрывалось! Главное, логически обоснованно: отдыхал человек, повздорил на отдыхе, приехал прояснить отношения, убит при прояснении… Все чисто, аккуратно, изящно. А тут тебе на — такой жирный «висяк»! Неизвестно кто, неизвестно зачем и неизвестно почему успокоил неизвестно кого под ракитовым кусточком, а ты ходи тут, служебные сапоги стаптывай…
Ладно еще, пострадавший не смылся с места происшествия. И на том спасибо. А то у нас и такое бывало. Бывает, труп смоется, ищи его потом свищи.
Вот, к примеру, случай был о прошлом годе… Записываешь? Нет, ты записывай, подробно, как полагается писателю. Потом в свою книжку вставишь. Только фамилию мою не забудь указать для заглавия — Твердыхлебнов. У нас полдеревни с таковой фамилией.
Значит, поехали мы на танцы в Брюхачиху (по агентурным сведениям, там у шабашников ожидалась драка с местными), и как раз в тот момент неизвестный труп за сараем обнаружился. Сарай же был кумовьев моих, Васяткиных. У них в том сарае боров содержался. Такой страшенный боров, такой, гаденыш, хитрый, что лучше не подходи. Живьем загрызет и спасибо не скажет. Это, говорят, у него от продолжительного воздержания бзик такой образовался, чтобы на людей кидаться. Даже на родных хозяев и то без зазрения совести в наглую позу вставал. Только его и окоротить можно было, если подругу ему во временное пользование предоставить. А нет подруги — делай что хошь.
Поэтому из-за трагического отсутствия подруги Васяткин по месяцу хлев не вычищал, и натекло у него за сараем целое зеленое озеро. Соседи, конечно, жаловались на такое явление природы. Жара стоит, мухи, вонь опять же. Опять же пройти трудно, ноги вязнут. Рядом — очаг культуры, клуб, музыка и женский смех, а тут такое неприличное безобразие… Хотели даже привлечь Васяткина по какой-нибудь подходящей статье, но не успели — обнаружилось бесхозное тело в бесчувственном состоянии. И лежит, представьте, это тело возле самого свинарника и, по всему, не дышит, видно, давно уже мертвое, аж зеленцой подернулось.