Гляжу, все в ажуре. Клиент уже порозовел, пивной парок от него исходит, но до кондиции, чувствую, еще далеко. До кондиции ему, по своему богатому опыту знаю (еще и не того в наших палестинах насмотрелась), еще преизрядное расстояние. Ну, думаю, пока он после поросенковой розовости успеет еще покраснеть, а потом опять станет белым и пока водой его сотоварищи начнут отливать, — сто раз успею домой сгонять, внука потетешкать и обратно обернуться. Тем более, что у внука моего тогда день рождения случился, и я ему заместо подарка хотела эту безделицу подсудобить.

Обернулась я мигом домой и обратно, а тут, вижу, мой постоялец в номере чего-то фырчит, точно недовольный ежак мышей вынюхивает. Что же это он, думаю? Еще и двенадцати часов нет, а он уже в номер вернулся. И не отливали его водой еще, и не бледнел он еще от полноты естества, а уже стоит на ковре, рябинкой качается.

Думаю, снизойдет, может, он к Моим почтенным летам, не станет по пустякам галдеть. Но не снизошел, принялся ручонками махать, кричать что-то о ценных сведениях и требовать администратора.

Вот сволочь, а? Право слово, гнида навроде моего Бобика в будке. Тот ни в жисть ни с кем своей косточкой не поделится. Растерзает, сам подавится, а делиться — ни-ни, свое ведь, кровное! У него, миллионщика, ведь небось этими безделками все вокруг завалено, не знает, куда лишние девать. А постороннему человеку отдать жалко.

Думаю, может, пронесет меня, может, постоялец пар спустит и вернется в бар доходить до нужного науке состояния. А он — ни в какую! Директора мне, кричит, администратора, милицию! Жалоба! Заявление! Прокуратура!

Тьфу ты, думаю, пропасть! Угораздило же меня… Сейчас, говорю, сейчас, одну минуточку, будьте любезны, сделайте милость… Может, говорю, я в номере подметала и с мусором вашу семейную реликвию незаметно выкинула. А сама на жалость давлю: мол, совсем слепа к старости стала, плохо вижу. Может, лежит сейчас ваша ценность в мусоре и молчит. Одну минутку потерпите, а я счас… Так я его нежными словами улещиваю, а сама к выходу пячусь и кланяюсь, как китаец, презрев чувство собственного достоинства.

Еле умолила потерпеть секундочку… Сама пулей выскользнула из номера и по тропинке домой. Только бы, думаю, мой Арнольдик не изорвал драгоценную безделушку. Хоть года-то у меня и не маленькие, по тропинке бежала так резво, как в юности ГТО не сдавала. Прибежала, глядь — а внучок мой во дворе с Бобиком забавляется. Я ему говорю, сладкий мой, золотце, отдай немедленно бабуле своей подарочек, я тебе другой принесу. А он на меня глазенки таращит, смехом заливается и на будку пальчиком кажет.

Оказалось, это Иродово семя с псом забавлялось драгоценной книжицей. Бобик безделицу в конуру свою утащил и зарыл ее там на манер косточки. Повадки этой дрянной животины наизусть знаю. И также наизусть мне доподлинно известно, если что этот пес утащил в свои апартаменты, то ни в жисть у него обратно не получишь. Однажды кошелек у меня утащил с тремя рублями (старыми) — так пока не истрепал в клочья, не отдал.

Приступаю я к псу. Отдавай, говорю, диаволово семя! А тот только хвост поджимает и скалится.

Пришлось вынести из дома кусок наилучшего мяса. Шматок на палку вздела, отвлекаю этого стервеца злоумышленного, а сама, заприметив инородный предмет, незаметно рукой в будку тянусь. А Бобик (вот уж воистину, сын Иродиады и потомок царя Ирода) одной мордой вроде как мясо жрет, а другой на меня рычит и цапнуть норовит.

Ох и измучил он меня тогда, не приведи господи! Лучшее пальто (всего пятнадцать лет как куплено) изорвал в клочья, пришлось пустить на тряпки. Хотела я после этого случая пса на живодерню отвести, пусть бы там из этого зубастого филистимлянина мыла понаделали, но, на его счастье, история с постояльцем закончилась вполне благополучно.

Вернула я книжицу и откланялась вежливо. Потом целую неделю одной валерьянкой питалась, переживала, уволят или нет.

А постоялец через три дня благополучно съехал. А книжку свою вообще на прощание в мусорное ведро выкинул, только листочек с цифрами выдрал. Видно, неказистой она ему после Бобика показалась. А ведь столько треволнений и переживаний я приняла из-за какой-то канцелярской принадлежности! Которой у него к тому же навалом!

Я вообще с постояльцами строго. С ними иначе нельзя, очень уж народ гнилой пошел. Один уедет, полотенце для ног прихватит, другой подстаканник приватизирует без зазрения совести, а третий полировку на журнальном столике вконец изгадит. А с кого спрос? С меня: Марья Михайловна недоглядела, Марье Михайловне нарекания по службе!

Так вот, того лысоватого я почему запомнила? Думаешь, из-за скандала? Думаешь, лысоватых у меня было мало? Да миллион! Они для меня все на одно лицо, гадостные, плюнуть бы да растереть по долгу службы.

Я ж про него подумала попервоначалу: какой приличный гражданин. С женой приехал, а не с какой-нибудь общеупотребительной дамой. Эти типы ведь с женами редко когда ездят. Наберут пачку красоток — и ну с ними забавляться, только успевай после резинки выметать. А то, что она жена ему, а не абы кто — так это я очень просто поняла. Потому что он на нее и смотрел, но вроде и не смотрел. И взгляд у него был… Такой бывает, когда сильно переешь и тошно до такой степени становится, что на всякие вкусности глядеть уже сил нету.

Супруга его мне понравилась. Аккуратная. Волос в раковине не очень много оставляла. Думала, будет хуже. Брюнетка такая вся из себя, глазенки миленькие, голосок медовый, все «спасибо», да «пожалуйста», да «принесите, будьте любезны», да «будьте так добры». Ну, думаю, в кои веки приличные люди попались…

Да только «не верь глазам своим», говорили умные люди в прежние времена, и ой как правы были! Только они пошли ключ перед отъездом сдавать, как я шасть в номер, свое хозяйство инспектировать. И что ты думаешь? Я так и знала! Одного полотенца нет! И на шторе прожженное пятно от сигареты! В раковине клок!

А эта, медоточивая, вся в извинениях рассыпалась. Ах, простите-извините, ах, пожалуйста, не кричите! Полотенечко мы присвоили по ошибке, чисто машинально в чемодан бросили, а что касается прожженного пятна на шторе, так оно еще до нас было…

Черта с два! Тут я их к ногтю и прижала. И про полотенце ввернула, и за штору отчитала, и насчет раковины очень ехидно прошлась. Так что очень я хорошо эту внешне приличную парочку запомнила. И потому, когда нашла в овражке ейного супруга, сухим листом присыпанного, сразу его признала.

Эге, думаю, да это старый мой знакомец собственной персоной! Вишь, не пошло ему впрок то полотенце! Жизнь — она справедливая штука. Кто о себе много воображает и думает, будто ему можно чужие полотенца направо и налево тягать и шторы прожигать, того непременно перст судьбы и настигнет.

Хотела поначалу мимо пройти, будто мы с ним и вовсе незнакомы. Только, думаю, очень интересно, что это он так одиноко лежит, вроде как отдыхает лицом вниз. Никак с женой размолвка вышла?

Опять же пальто на нем было знакомое, почти такое же, как на тебе. Воротник кошачий и кургузое слегка.

Подошла ближе, гляжу, а головка у него слегка попорчена сбоку. Тут уж я испугалась не на шутку. Ой, думаю, уголовщина! Оторопела, не знаю, что делать. То ли домой убраться по-тихому, тем более что снежок такой сердитый зачинался, присыпет его за ночь так, что от поваленного ствола не отличишь, то ли в милицию бежать. Хоть у меня в милиции племянник служит, а ну как, думаю, если ко мне персонально претензии начнутся, будто это я его… Ну это самое… В сердцах его по макушке звездарахнула из-за полотенца и штор? Многие слышали, как я тогда у администратора на него прыгала… Скажут еще чего! И жена его претензию ну как предъявит…

Постояла я и все же решилась: надо заявлять. А ну как сообщат о нем первее меня и начнется по поселку: а почему это Михайловна у нас молчит, точно в рот воды набрамши? Она ведь той тропинкой завсегда до домика своего на отшибе шлындрает?

Делать нечего, придется идти. Ноги в руки и вперед. Раз пять по дороге останавливалась, будто по делу, все надеялась, что кто-нибудь меня отвлечет и не надо будет в отделение тащиться. Опять же с Митькой встречаться не больно-то хочется, разногласие у нас с ним глубокое недавно случилось.