На этом решении Психея и остановилась, не найдя ничего более подходящего и разумного. Оставалось только придумать способ, как осуществить это решение. Но тут-то и начинались трудности. Прежде всего, как увидеть мужа? Едва она ложилась в постель, слуги уносили факелы. Убить его было еще труднее: в этой блаженной обители не было ни яда, ни кинжала, ни какого-либо другого орудия отчаянья и мести. Наши завистницы и здесь пришли на помощь несчастной супруге, обещав как можно скорее раздобыть ей светильник и кинжал. Пусть она хранит то и другое в надежном месте, до часа, когда сон охватит дворец, усыпив чудовище и нимф: крепкий сон был одним из лучших украшений этого прекрасного обиталища. С этим обе сестры удалились.

Во время их отсутствия Психея изо всех сил старалась погрузиться в печаль, но еще больше — утаить свою скорбь. Психея пустила в ход все хитрости, которые применяют женщины, стремясь обмануть мужей. Нежные объятия и ласки, уступчивость во всем, уверения и клятвы ни в чем не нарушать волю милого супруга — ничто было не упущено ею в отношении не только мужа, но и нимф, самые недоверчивые из которых и те были обмануты. Однако оставшись одна, Психея снова испытывала сомнения. Порой ей казалось невероятным, чтобы муж, по множеству признаков совсем молодой, хорошо сложенный, обладавший тарной нежной кожей и таким мягким характером, таким приятным голосом и прелестной манерой разговаривать, так любивший свою жену и державший себя с нею как с возлюбленной, пользовавшийся услугами нимф и окруженный всеми мыслимыми удовольствиями, — чтобы такой муж мог быть колдуном или драконом. Могла ли кожа, казавшаяся нашей красавице столь нежной на ощупь и столь достойной ее поцелуев, быть кожей змеи? Могла ли женщина так ошибиться? Порой же ей припоминалась похоронная процессия, заменившая ей свадебное шествие, ужасные обитатели этой скалы и в особенности дракон, которого в полете поддерживал Зефир и видели ее сестры: он не мог быть никем другим, как только мужем Психеи. Эта последняя мысль взяла верх над всеми остальными то ли потому, что так судила Судьба, то ли потому, что эта мысль была худшей из всех, а именно к таким обычно склоняется разум.

Через пять-шесть дней сестры явились снова. Они нырнули в воздух так, как если бы хотели свалиться на землю, но нежный ветерок тотчас же подхватил их и отнес на вершину скалы. Психея сразу спросила их: «А где светильник и кинжал?»

«Вот, — молвили они, — светильник наш не мал.
Всё озаряет превосходно.
Отточен заново кинжал
Закалки самой благородной.
Ты так нам дорога, любезная сестра,
Тебе мы так хотим добра,
Что отравить клинок для верности решили.
Вдвойне надежен этот нож,
Едва чудовище кольнешь —
Оно очутится в могиле».
Но зазвенела жалости струна
В тот миг в душе красотки нашей.
«Спасибо за вниманье ваше», —
Сестрицам бросила она.

Эти последние слова Психея произнесла так холодно, что у сестер явилось опасение, уж не переменила ли она свое намерение. Но вскоре они убедились, что решение младшей сестры непоколебимо и что холодность внушена ей непроизвольным чувством жалости, обычно появляющимся у людей, когда они готовятся совершить зло.

Доведя Психею до полной решимости погубить себя, обе фурии покинули ее и постарались не слишком задерживаться в окрестностях горы.

Вечером вернулся муж, погруженный в глубокую печаль, словно его томило предчувствие, что против него что-то замышляется, но ласки жены успокоили его. Он лег и тотчас заснул.

Психея была крайне смущена. Мы ощущаем всю серьезность какого-нибудь шага лишь тогда, когда готовимся его совершить, поэтому задуманный ею поступок представился ей в эту минуту со всеми печальными его последствиями, и в ней вспыхнула борьба между множеством бурных и противоположных чувств. Страх, досада, жалость, гнев, отчаяние, а главным образом любопытство, словом, все, что влечет к преступлению и отвращает от него, овладело сердцем нашей героини и сделало его ареной борьбы множества разных влечений. Каждое чувство влекло его в свою сторону. Однако пора было все же решиться. Красавица отдала предпочтение любопытству и отказалась последовать голосу гнева, призывавшего ее убить мужа; решиться на такую крайность, преодолев угрызения совести и много смущающих обстоятельств, очень нелегко. Как бы злобно ни поглядывали друг на друга супруги, как бы они ни ссорились и не разлучались, ни уверяли, что ненавидят друг друга, между двумя существами, некогда столь тесно между собой связанными, всегда остается воспоминание о былой любви.

Эти трудности на некоторое время задержали бедняжку, но в конце концов она собралась с духом: тихонько встала, взяла кинжал и светильник, тщательно ею припрятанные, и крадучись, стараясь не делать шума, осторожно, словно ступая по остриям брильянтов, направилась к той части ложа, где вытянулось «чудовище». Она так трепетала, что чуть было не попросила свою тень, которая сопровождала ее, не делать шума.

Подходит с трепетом, и вдруг
Вся замерла, у ложа стоя:
Раскинув руки, спит супруг.
Кто с ним сравнится красотою?
Ведь это был Амур: он в стыд и зависть мог
Вогнать прелестнейший цветок
Румянцем розовым, лилейной белизною.
Но тут я забежал вперед
И должен, соблюдя черед,
Сначала описать вам бога,
Каким на ложе сна предстал он перед ней:
Так, голову склонив к плечу, лежит Морфей
Во мгле пещерного чертога.
Она увидела изящный, стройный стан.
Нет, это не Геракл, не Пан,
Не мужественный, хоть и тонкий
По-женски облик Амазонки:
Венера в двадцать лет могла бы быть такой.
Природы легкою рукой
Небрежно волосы завиты,
В них чары Флорины сокрыты,
Их блеск и нежный аромат
Психею, кажется, совсем заворожат.
В смятеньи ум ее: за всем, что в них таится,
Ей новых прелестей многообразье мнится.
Как страстно ни хотелось ей
Колечек, завитков коснуться поскорей,
Она на это не решалась.
И все же роскошь золотых кудрей
Сияньем лика затмевалась.
Как описать его? Нет сил:
Ведь сколько б я ни говорил,
Старанья были бы напрасны.
Я не сказал бы ничего
О дивной красоте того,
Кто всех красот источник ясный.
Как описать черты — они обитель всех
Амуров золотых, Желаний и Утех?
Найду ли для очей сравненье —
Они желания врата,
Изображу ли наслажденья
Родник — багряные уста?

Психея обомлела, увидя своего супруга. С первого же взгляда она решила, что это Амур, ибо какой иной бог мог быть столь привлекательным? Купидон в это мгновение дал почувствовать нашей героине всю свою красоту, молодость и божественное очарование, делавшие его неотразимым, все, чем существо, созданное для наслаждения, может восхитить взор и ум. Он спал, как спят боги, то есть глубоким сном, небрежно склонясь на подушку, закинув одну руку за голову, а другую свесив с постели, полуприкрытый газовой вуалью, как это делают его мать, иной раз нимфы, а порой и простые пастушки.