Положив трубку, я вернулась к Сергею Сергеевичу. Улыбка во все лицо.

– А я тут вам пока книжку свою надписал! Оказывается, он принес мне подарок: книжку своих стихов, вышедшую в этом году. И теперь надписал ее. Я прочла надпись:

«Дорогой Лидии Корнеевне Чуковской среди печального разговора, с надеждой на его благополучное завершение дарю я свои стихи. С. Наровчатов. 19/III»²⁰³.

Я сказала: «Большое спасибо». Так что разговор наш завершился вполне благополучно. А вот дело-то как завершится?

Гость поднялся. «Так, значит, вы одобряете?» Я кивнула. Он взглянул на часы. «Очень благодарю за консультацию». Небрежно протянул мне листки и заторопился. «Вы уж вложите, пожалуйста, в конверт сами и доставьте. Мне, знаете, очень некогда».

Да, да, я вложу в конверт и посоветуюсь с друзьями, как доставить. У нас время найдется. Но тошно мне, гадко мне²⁰⁴.

10 мая 65, Ленинград Сегодня целый день провела в Комарове у Анны Андреевны. Сейчас вернулась в город к Шуре – и записываю. Мы проговорили несколько часов безотрывно, а потому в голове «сумбур вместо музыки». Надо записывать скорее, хотя бы и беспорядочно, а то рискую четверть или половину уронить в небытие.

С утра я вызвала такси и отправилась. Дождь не дождь, туман не туман, укутанная в туман дорога и гладь воды. Внезапно выглянуло солнце и одолело туман. Праздник!

Анна Андреевна вышла навстречу, стояла в прямоугольнике открытых дверей, пока я пробиралась по сверкающей мокрой тропке.

– Я так и знала, что эта машина имеет отношение ко мне. Я издали увидела ее, – сказала она, приложив палец к губам, шепотом, почему-то очень таинственно.

Сели мы друг против друга, она в кресло за свой стол, я напротив.

Она явно обрадована моим приездом, а я просто счастлива увидеть ее помолодевшей. Движется она легко, без одышки – сделал свое дело, спасибо, дачный воздух. Отеки исчезли, потому и ахматовский профиль снова четко очерчен, единственен. Неувядаема ее красота.

И так же, как прежде, – приветлива, щедра, остроумна, ласкова, бурлива и гневна Анна Ахматова.

– Думали ли вы, что в машине, за которой следите, – я?

– Нет. Вас я не ждала. Ведь мы с вами расстались в Москве.

Вот тебе на! В первый же свой питерский день я позвонила Луниным. Попросила Ирину Николаевну предупредить Анну Андреевну – я в Ленинграде! хочу наведаться в Будку! да не знаю, когда удобно?.. Ирина Николаевна записала телефон Александры Иосифовны и сказала, что как раз едет в Комарово доставить почту, всё разузнает и мне позвонит. Вообще была со мной очень любезна… Звонка от нее, однако, не последовало, и потому, объяснила я Анне Андреевне, я и приехала без предупреждения, рискуя оказаться некстати.

– Вы всегда кстати, – гостеприимно отозвалась Анна Андреевна, и вдруг с нарастающим гневом: – Ирочка и Аничка никогда не помнят ничего, что меня касается. Они хотят жить так, будто меня не существует на свете. И им это удается вир-ту-о-зно!

Она задохнулась, и я обругала себя: наябедничала. Но я ведь и в самом деле удивлялась, сидя у Шуры, почему Анна Андреевна не отвечает на мой вопрос. Я не ждала такого подвоха со стороны Ирины Николаевны.

Гневная вспышка погасла, но не надолго. Анна Андреевна перевела разговор на другие темы, и уж тут не по моей вине и не по вине Пуниной боль, тоже, видимо, давно наболевшая и всё время возобновляющаяся, плавилась и плавилась в гнев.

Предмет раздражения – Запад, точнее – западноевропейская пресса. Некий итальянец посвятил ей стихи, напечатанные в журнале, редактируемом Вигорелли. Анна Андреевна сочла их оскорбительными…²⁰⁵ Кто-то когда-то написал, будто псевдоним «Ахматова» происходит от «акме», от акмеизма, и будто она это скрывает со страху: ведь акмеизм – Гумилев, Мандельштам, имена запретные! и вот она, Ахматова, струсила и не желает признаться, что тоже принадлежала к этой группе²⁰⁶.

(«Ай да свободная пресса», призадумались бы хоть над тем, что, рассуждая публично о русских писателях, они рассуждают о людях, которые не имеют возможности ответить, возразить.)

Анна Андреевна надеется на Жирмунского: Виктор Максимович едет в Лондон читать лекции и обещал разъяснить там истинное происхождение ахматовского псевдонима: Ахматова приняла фамилию прабабки, а «прабабка не простая» – из рода последнего хана Золотой Орды, Ахмета.

На Виктора Максимовича положиться можно. Он разъяснит там авторитетно и убедительно. Да – расслышат ли?

Анна Андреевна вынула из сумочки две телеграммы из «Литературной газеты», обе от Наровчатова. Первая: «Глубокоуважаемая Анна Андреевна, мой отъезд в Чехословакию затормозил опубликование Ваших стихов. Они будут напечатаны тогда-то». Вышел обещанный номер газеты – стихов нет… Вторая телеграмма: «Дорогая Анна Андреевна («за время его отсутствия мы сблизились», – комментирует Анна Андреевна) – стихи появятся в первом номере после праздников».

Значит – завтра? Поглядим[175].

И еще припомнили мы одну смешную историю, случившуюся пока мы не виделись: стихотворец Василий Журавлев принял одно стихотворение Ахматовой за свое собственное. И не какое-нибудь, а знаменитейшее «Перед весной бывают дни такие…». Ну там, где «А песню ту, что прежде надоела, / Как новую, с волнением поешь…»

Слегка подпортив, он тиснул стихи в четвертом номере журнала «Октябрь». За сим последовала насмешливая реплика в «Известиях». Оправдываясь, Журавлев разъяснял, что в своем фронтовом архиве он обнаружил эти стихи и принял их за свои…²⁰⁷ На месте начальства я, после этого эпизода, разогнала бы всю редакцию. А пушкинские строки «Птичка Божия не знает / Ни заботы, ни труда»? Приняли ли бы они их или нет за стихи Василия Журавлева?

Посмеялись. Анна Андреевна восхищена статьей Непомнящего о пушкинском «Памятнике».

– Он верно пишет, что Пушкин был «проклятым поэтом». У нас к этой мысли не привыкли, а ведь это так и было. За последние девять лет жизни он не слышал о себе ни одного хорошего слова. Ни единого. Читатели прочитали окончание «Онегина» с живым отвращением.

– Да что же это с ними случилось? – спросила я.

– Что случилось? Они сочли, что он исписался, он стоит на месте. Они же растут. Они росли, росли и очень скоро доросли до Бенедиктова.

Я покатилась со смеху.

О Непомнящем еще сказала так:

– Я рада, что у этого поколения, наконец, появился критик. Профессия критика – редчайшая на свете… Цитата из моей статьи, кажется мне, там отнюдь не случайна и весьма на месте.

Она взяла в руки книжку журнала и с явным удовольствием, медленно и тихо провозгласила окончание статьи Непомнящего с цитатой из собственного «Слова о Пушкине» и из письма Карамзиной²⁰⁸.

Одышка все-таки слышна – при таком долгом чтении. Отложив «Вопросы литературы», она заговорила не сразу. Но заговорила после паузы снова спокойно и ровно.

– Вы знаете, конечно, что в Ленинград приезжал Иосиф? Приезжал на майские праздники. Два дня назад сидел напротив меня вот на том самом стуле, на котором сейчас сидите вы… Все-таки хлопоты наши недаром – «где это видано, где это слыхано?», чтобы из ссылки на несколько дней отпускали преступника погостить в родной город?.. Неразлучен со своей прежней дамой. Очень хорош собой. Вот влюбиться можно! стройный, румяный, кожа как у пятилетней девочки… Но, конечно, этой зимы ему в ссылке не пережить. Порок сердца не шутка… Ходят слухи, что его собираются загнать на Ямал. Вы об этом слышали?

Слышала, но как-то не верю. Или точнее: в понедельник верю, во вторник не верю, ну и так далее… Мне вообще почему-то кажется, может быть безо всяких оснований, что дело будет выиграно. Я напомнила Анне Андреевне о Сартре, Неруде, Арагоне. Да и о Тендрякове²⁰⁹. Нельзя сказать, чтобы «на Бродском фронте» удача была на стороне Прокофьева и Ленинградского Обкома.

– Вы обольщаетесь попусту. Правота и удача, конечно, не с их стороны, но власть…