Леонид Николаевич Мартынов (1905–1980) – поэт, очеркист, журналист, переводчик. Печататься в журналах он начал в 1921 году; затем потерял возможность публиковать свои стихи, потому что в 1932-м был арестован по делу группы шестерых писателей («Сибиряки») и отправлен в ссылку сначала в Вологду, а потом, по состоянию здоровья, в Ташкент. Первый сборник стихов Мартынова после долгого перерыва появился в его родном городе Омске в 1939-м («Стихи и поэмы»); в сороковые и пятидесятые в Москве вышли сборники «Лукоморье» (1945), «Стихи» (1955), «Лирика» (1958) и др. Стихи принесли ему славу и в 1974 году Государственную премию. Леонид Мартынов много переводил, главным образом с венгерского, чешского, польского.

Подробные сведения о творческом и жизненном пути Леонида Мартынова читатель найдет в его автобиографической заметке «Мой путь» («Избранные произведения в 2-х томах». М., 1990, т. 1, с. 5); в обстоятельном очерке Валерия Дементьева, которым открывается однотомник «Стихотворений и поэм», вышедший в Большой серии Библиотеки поэта (Л., 1986), а также в сборнике «Воспоминания о Леониде Мартынове», изданном в Москве в 1989 году.

82 Речь идет о фельетоне «Следы на насыпи» – высмеивавшем шпиономанию. Напечатать «Следы» оказалось нелегко: в «Литературной газете» их отверг Кочетов, в «Крокодиле» – Заславский; спустя год этот фельетон опубликовал новый (и тогда еще совсем иной ориентации, чем теперь) журнал «Молодая гвардия» (1957, № 1).

83 Доклад Хрущева читался в течение десяти дней (или двух недель) во многих учреждениях Москвы и Ленинграда.

Опубликован же доклад Н. С. Хрущева впервые полностью лишь в 1989 г. в журнале «Известия ЦК КПСС», № 3. Привожу отрывок:

«Следует также напомнить о «деле врачей-вредителей «… Собственно, никакого «дела» не было, кроме заявления врача Тимашук, которая, может быть, под влиянием кого-нибудь или по указанию (ведь она была негласным сотрудником органов безопасности) написала Сталину письмо, в котором заявляла, что врачи якобы применяют неправильные методы лечения. Достаточно было такого письма к Сталину, как он сразу сделал выводы, что в Советском Союзе имеются врачи-вредители, и дал указание – арестовать группу крупных специалистов советской медицины. Он сам давал указания, как вести следствие, как допрашивать арестованных. Он сказал: на академика Виноградова надеть кандалы, такого-то бить. Здесь присутствует делегат съезда, бывший министр госбезопасности т. Игнатьев. Сталин ему прямо заявил:

– Если не добьетесь признания врачей, то с вас будет снята голова-Сталин сам вызывал следователя, инструктировал его, указывал методы следствия, а методы были единственные – бить, бить и бить».

84 Это письмо опубликовано было в № 12 «Нового мира» за 1961 г. О нем см. также «Мемуары и факты», с. 63.

84а о том, что лагерная тема давалась А. Твардовскому в работе над поэмой «За далью даль» весьма тяжело, свидетельствуют записи у него в дневнике. Привожу отрывок, помеченный 13.IX.1955 года:

«Но я сейчас не вижу, как это сделать, чтоб не было в конце концов итога: вот и хорошо, ты сидел, я молчал, а теперь ты на воле, мы еще не стары, будем жить, работать. Словом, я не в силах вытянуть это дело сейчас. И, может быть, с другого конца нужно зайти. Тема страшная, взявшись, бросить нельзя – все равно что жить в комнате, где под полом труп члена семьи зарыт, а мы решили не говорить об этом и жить хорошо, и больше не убивать членов семьи».

См. А. Твардовский. Из рабочих тетрадей // Знамя, 1989, № 7, с. 175.

85 Франсуа Мориак. Обезьянка / Перевод Н. Жарковой и Н. Немчиновой // ИЛ, 1955, № 6.

86 Самуил Залманович Галкин (1897–1960) – еврейский поэт, драматург, а также переводчик на идиш Пушкина, Шекспира, Блока. В 1949 году, в разгар антисемитской кампании, Галкин был арестован и пробыл в заключении до 1955 года. С Ахматовой, когда он вернулся, его познакомила М. С. Петровых. По свидетельству Марии Сергеевны, А. А. высоко ценила философскую лирику Галкина, в особенности позднюю, а также и его самого: «Галкин – один из тех редких людей, которые умеют говорить о стихах». Я думаю, сближала Ахматову с Галкиным и общая их любовь к Иннокентию Анненскому. Анатолий Ванеев, автор воспоминаний о лагерной жизни, рассказывает, как, когда его перевели в 1950 году в Коми АССР, в Абезь (см. «Наше наследие» 1990, № 3), он подружился с Галкиным, Карсавиным и Луниным и многое почерпнул из общения с ними. Галкин читал ему стихи и, в частности, прочел однажды стихотворение «Der Stern» («Звезда») – прочел сначала на идиш, а потом пересказал по-русски, объяснив при этом, что навеяно оно знаменитым стихотворением Анненского «Среди миров». («Среди миров, в мерцании светил / Одной Звезды я повторяю имя…»)

В обоих сборниках Галкина, вышедших под редакцией М. С. Петровых («Стихи. Баллады. Драмы». М., 1958 и «Стихи последних лет». М., 1962), Ахматова принимала участие: для сборника 58 года ею переведены четыре стихотворения (из разных циклов), а для посмертного – одно (из цикла «Книга любви»).

87 Борис Исаакович Камир (1908–2004) – работник Детгиза: в то время – главный редактор или заместитель главного редактора и, кажется, секретарь партийной организации. Абзац о Сталине Камир потребовал убрать из «Повести о Зое и Шуре». Книга эта (Л. Т. Космодемьянская. Литературная запись Ф. Вигдоровой) впервые вышла в Детгизе в 1950 г. С этим абзацем повесть неоднократно переиздавалась; изъять же Сталина Камир потребовал после XX съезда партии.

88 «Моя Чалдонка» – повесть О. Хавкина, которую я редактировала по приглашению Детгиза. Книга вышла в том же, 1956-м году.

89 «Примером гнусной провокации, злостной фальсификации и преступных нарушений революционной законности, – говорил в своем докладе Хрущев, – является дело бывшего кандидата в члены Политбюро ЦК, одного из видных деятелей партии и Советского государства т. Эйхе, члена партии с 1905 года… Товарищ Эйхе был арестован 29 апреля 1938 года… Эйхе под пытками понуждали подписывать заранее составленные следователями протоколы допросов, в которых возводились обвинения в антисоветской деятельности против него самого и ряда видных партийных и советских работников.

1 октября 1939 года Эйхе обратился с заявлением на имя Сталина, в котором категорически отрицал свою виновность и просил разобраться с его делом.

…Сохранилось второе заявление Эйхе, посланное им Сталину 27 октября 1939 года… Эйхе писал в своем заявлении:

«25 октября с. г. мне объявили об окончании следствия по моему делу… Если бы я был виноват, хотя бы в сотой доле… одного из предъявленных мне преступлений, я не посмел бы к Вам обратиться с этим предсмертным заявлением, но я не совершил ни одного из инкриминируемых мне преступлений… Я Вам никогда в жизни не говорил ни полслова неправды и теперь, находясь обеими ногами в могиле, я вам тоже не вру. Все мое дело – это образец провокации, клеветы. Теперь… о моих признаниях в контрреволюционной деятельности… Не выдержав истязаний, которые применили ко мне Ушаков и Николаев, особенно первый, который ловко пользовался тем, что у меня после перелома еще плохо заросли позвоночники, и причинял мне невыносимую боль, заставили меня оклеветать себя и других людей… Большинство моих показаний подсказаны или продиктованы Ушаковым… Если в творимой Ушаковым и мной подписанной легенде что-нибудь не клеилось, то меня заставляли подписывать другой вариант…»

…Казалось бы, такое важное заявление должно было быть обязательно обсуждено в ЦК. Но этого не произошло…

2 февраля 1940 года Эйхе был предан суду. В суде Эйхе… заявил следующее:

«Во всех якобы моих показаниях нет ни одной названной мною буквы, за исключением подписей внизу протоколов, которые подписаны вынужденно. Показания даны под давлением следователя, который с самого начала моего ареста начал меня избивать… Я умру так же с верой в правильность политики партии, как верил в нее на протяжении всей своей работы…»