— Йожка предлагал нам на время работы переселиться в… как он это назвал?

— В Эль Валье. Восемьсот метров над уровнем моря. Говорят, там гораздо прохладнее, чем здесь. И можно было бы наладить работу днем. Где карта?

Острие карандаша бежит по нитке дороги от звездочки к звездочке.

— Всего-навсего сто пятьдесят километров и хорошая дорога. Два часа — и мы там. Едем?

— Завтра утром.

— А почему только завтра? Дорога даже половина дня. За ночь мы сменим этот парник на Эль Валье, а утром примемся за дело.

Проезжаем американскую крепость Форт-Клеш он, указатели ведут нас налево.

— Осторожно! Сворачивай; в третью золу, гам, впереди, на бетоне стрелка… вот досада! Именно сейчас решили развести мост. Ну, а дорогу дают тому, кто больше: придется ждать, пока этот пароход вытянут из камер.

Шлюзы Мирафлорес. Два дня назад мы проходили их на «Марко Поло», направляясь в Кристобаль. Огромная металлическая арка моста, перекинутого через капа! с двусторонним пропуском судов, медленно поворачивается на одном-единственном центральном стержне, пока не встает перпендикулярно направлению дороги, над средней ст. нон между обоими каналами.

Электрические мулы впрягаются в пароход и тащат его за ворота шлюза. Неповторимое зрелище. Когда смотришь с дороги, то воды канала скрыты от глаз в каком-то воображаемом русле, а трансокеанская громадина длиною в добрых полторы сотни метров медленно ползет между бетонными дамбами, как бы двигаясь прямо по земле, и вздымается над капотами автомобилей десятиметровыми палубами, словно говоря: куда лезете, сверчки, на своих колесиках!

Мост становится на место, конец представлении. Двести выхлопных труб выбросили облако сизого дыма, взревели двести моторов — и через канал покатились вереницы машин.

Мы в самом начале второй и — если не считать трансконтинентального шоссе между Панамой и Кристобалем, — по сути дела, единственной современной бетонной дороги в Республике Панаме. Перед нами зародыш того, что автомобилисты — мечтатели Нового Света — представляют себе как «среднеамериканский отрезок панамериканской автострады».

Белая лента нового бетона убегает в даль, к горам на тихоокеанском побережье Панамы. Временами еще бросаются в глаза дорожные знаки, напоминающие, что мы находимся на территории Соединенных Штатов Америки, и предписывающие максимальную скорость сорок миль в час. Затем шлагбаум, проверка документов и — лихой старт десятков машин с сотнями лошадиных сил пол капотами. Водители судорожно сжимают рули, мчась наперегонки. На этой дороге им представляется одна из редких возможностей выжать из своих моторов все, что они способны дать. Это «лихачи которых не исцелят ни предупреждения, ни статистика несчастных случаев. Здесь их как бы подгоняют тремя шпорами сразу: южным темпераментом, силой машины и волной прохладного ветра, которого никогда не хватает в Панаме.

Мотор «татры» удовлетворенно мурлычет. Сегодня у нее вроде отпуска: почти весь багаж остался в Панаме. На задних сиденьях лежит тишь самое необходимое: пишущие машинки, архив, запас бумаги и чемоданчик с бельем.

Сменяющиеся друг за другом пейзажи вот уже полтора часа убеждают нас, что тысячи драматических километров, пройденных в горах там, на юге. и недели, месяцы борьбы с разбитыми дорогами и невообразимыми склонами, песком и грязью, камнями и бродами остались только в дневниках и воспоминаниях.

Мы позабыли даже и про ту радиофицированную полицейскую машину, что с раннего утра до поздней ночи кружила, объезжая наш временный кров в столице Панамы, и преследовала нас по пятам, едва мы куда-нибудь трогались. Теперь же нам выпала редкая минута отдыха за рулем, и мы беззаботно наслаждаемся ею. Мимо проносятся то сухие пастбища, то радующие свежестью банановые рощи, в тени которых, как бы играя в прятки, притаились хижины земледельцев. Шоссе проскочило сквозь тоннель и крутой горе, до самого верха поросшей лесом. И опять долина за долиной, выстланные зеленым руном растительности.

Первое крупное селение. Легкие постройки, крыши из рифленой жести, батарея бензоколонок, батарея холодильников, набитых бутылками кока-колы, пепси-колы и всех прочих бог весть как называющихся соперниц-кол.

Здесь мы снова встречаем старых знакомых. Судя по людям, селение Чоррера не имеет ничего общего с космополитической каруселью на канале. Вместо разномастной мешанины народностей, языков, интересов, рас и классов тут живет своей бедной и тихой жизнью горстка метисов, на первый взгляд ничем не отличающихся от мил тонов крестьян в южноамериканских тропиках. Сюда уже не доходит власть компании Панамского канала, но тут также, еще не начинается территория государства в государстве, банановой компании «Чирики ланд К°», принадлежащей североамериканской «Юнайтед фрут». Так что жизнь здесь ходит по ничьей земле, живет в деревянных лачугах и хибарках из кирпича-сырца, печется под железными крышами, отдыхает в палисадниках, копошится в пыли двух-трех улочек и медленно тащится по заплатам маленьких полей — с головой, палимой солнцем, и корнями, ушедшими в землю.

Кроме людей, сросшихся с вековой традицией архаической жизни земледельцев, тут еще есть много иных, безземельных, цепляющихся прямо за бетон. Их кормит новая дорога. Господи боже, каких только дел тут нет! Если наняться к владельцу бензоколонки, то тебе дадут великолепный комбинезон с эмблемой фирмы, и ты станешь продавать бензин, менять масло, чистить окна, мыть машины, чинить покрышки… лишь бы заполучить такое место! Хозяева привередливы: одного примут, а сотню других пошлют к чертям. Но можно попытать счастья и с лимонадом, и со сладостями, и с китайскими орехами, и с чисткой обуви, а у бензоколонки случается сбыть с рук даже соседские фрукты. Подзаработать выпадает и в новом ресторане. Что поделаешь: если не течет, то пусть хоть капает. Не повезло нынче, повезет завтра, через год.

За горами на западе время от времени проглядывает своей назойливой синевой, а то и совсем дешевым блеском зеркало Тихого океана. От главного шоссе одна за другой ответвляются к нему дороги: в последние годы курорты на морских пляжах растут, как грибы после дождя. И там метисы тоже подбирают крохи со стола богатых, ибо одна рыбная ловля их всех не прокормит.

В ста километрах от Панамы, как раз там, где кончается образцово-показательный бетон начатой автострады, узкая дорога сворачивает в глубь страны, в горы. В сумерках «татра» петляет по серпантинам, а когда над горами распростерся вечер, ее мотор уже гремит на перевале. Над дорогой, вздымаясь к звездному небосводу, высятся лишь чудовищные головы скал. А из глубокой долины в бархате тропической ночи мерцает гроздь дрожащих огоньков.

Кажется, будто в жилы вливается новая сила. Уходит прочь вялость и утомление от душной и липкой Панамы. Мы в лоне гор, мирных и ласковых, в оазисе приветливой прохлады, куда европейцы хоть изредка убегают из парника на канале.

В космическом покое ночи тут безмятежно отдыхает горное селеньице — наше пристанище на несколько недель. Желтоватые точки россыпи электрических лампочек вскоре приоткроют нам уголок неведомого мира, а весь он до самого рассвета останется окутанным покровом заманчивой таинственности. Нас вновь пронизывает знакомое чувство двойного открытия. Что может быть в дороге более возбуждающим и чудесным, чем ночь, которая словно надевает на глаза темную повязку, скрывая неизвестный уголок мира, чтобы с восходом солнца постепенно, как в сказке, снимать ее?

Свет фар метет выкрошившуюся горную дорогу. В мыслях проносятся, точно на ковре-самолете, все бесчисленные ночные сюрпризы. Из глубины воспоминаний медленно возникает картина памп и пустынь с залитой лунным сиянием безлюдною дорогой, врезающейся в стены Мендосы под чудовищным массивом гор. но настанет день и волшебно превратит ее в густую зелень садов и виноградников, над которыми высоко в небе заискрятся снежные и ледяные вершины Кордильер. Вот перед мысленным взором предстали фантастические каменные призмы, что поглотила египетская ночь, прошитая гирляндами каирских огней; под звездным колоколом ночной тьмы они перелистают всю книгу истории, а утренняя заря сотворит из них те самые пирамиды, какие стояли перед глазами людей пять тысячелетий назад. Но вот ты уже плывешь над кручами боливийских гор-великанов, чьи бездонные пропасти окутала мраком морозная ночь, чтобы назавтра разостлать перед тобой либо бесплодный камень Серебряной горы, либо живописную долину субтропической Кочабамбы. Да разве могут изгладиться из памяти все те превращения, которые обогатили палитру воспоминаний разнообразнейшими впечатлениями от одних и тех же мест только благодаря тому, что въезжал ты туда ночью, а смотреть начинал уже днем?..