Поздоровавшись, Камило обратился ко мне с вопросом: «Ты летишь наконец-то завтра в Рим?»

Его интересовали некоторые сведения о нашей делегации на конференцию Продовольственной и сельскохозяйственной организации ООН (ФАО).

Рассказываю, что у нас есть конкретные указания Фиделя выступить с разоблачением американских нападок на Кубу, направленных против проведения аграрной реформы.

Камило поднял вверх руку и говорит: «Посмелее там, в Риме, а то нас совсем уж взяли за горло». И добавил на прощание: «Ладно, давай сфотографируемся на память».

Кто бы мог подумать, что это будет наша последняя совместная фотография… Всего лишь через три дня в Риме мое сердце сожмется от боли, когда я получу печальную весть об исчезновении Камило.

Этот истинно народный герой родился в Гаване 7 февраля 1932 года. Его короткая, двадцатисемилетняя жизнь типична для многих представителей этого поколения: закончив начальную школу, он попытался продолжить учебу, занимаясь ваянием в школе Сан-Алехандро. Но возможности продолжать эти занятия не было, поэтому его талант художника так и не смог раскрыться. Через несколько лет после смерти Камило Рауль Кастро напишет:

«Он был вынужден зарабатывать на хлеб собственным трудом. Наверняка тогда, в 1949 году, он чувствовал себя одним из многих тысяч молодых людей, чьи мечты были разрушены тем печальным и горьким временем. Однако вся его последующая жизнь — это не история несостоявшегося скульптора, а путь скульптора, символически состоявшегося, потому что ои навечно остался в памяти народа как один из ваятелей наипрекраснейшего и наизначительнейшего социального творения — революции, освободившей человека от эксплуатации, давшей ему достоинство и уважающей его».[24]

Камило эмигрирует в Соединенные Штаты в поисках лучшей жизни: работает там уборщиком, мойщиком оков, упаковщиком, официантом в барах и ресторанах. По возвращении на Кубу принимает участие в студенческих выступлениях против тирана и во время одной из демонстраций получает пулевое ранение.

Вновь уезжает в Соединенные Штаты, а оттуда — в Мексику с целью присоединиться к «Движению 26 июля». Участник экспедиции на «Гранме», он высаживается в Лас-Колорадас и уходит в горы Сьерра-Маэстра. Проявляет себя как один из лучших повстанцев, и Фидель ставит перед ним задачу перенести боевые действия в долины Ваямо. Храбрость и стойкость в боях с врагами покрыли его неувядаемой славой. Затем Главнокомандующий возлагает на Рыцаря Авангарда историческую миссию — провести Вторую колонну имени Антонио Масео до западных провинций страны, повторить путь, пройденный Бронзовым Титаном — Масео. Вместе с Че он наносит сокрушительный удар по военным силам Батисты в центральной части Кубы и получает приказ выступить на Гавану и захватить штаб-квартиру вражеских войск.

Занимая почетный пост командира Повстанческой армии, он, верный своему классовому происхождению, сказал: «…рабочему нужно оружие, и мы, армия, дадим рабочим это оружие… рабочим нужна военная подготовка, и мы организуем рабочим военную подготовку», потому что «Повстанческая армия — это народ, одетый в военную форму».

Находясь в итальянской столице, я с горечью думал, что Камило уже принадлежит бессмертию, принадлежит истории. Его поглотило море, но навсегда остался непреходящий подвиг революционера. Мы всегда будем помнить его улыбку — символ оптимизма; помнить его под вражескими бомбами в освобожденном Ягуахае, на фронте под Санта-Кларой. Помню, как лицо его стало суровым, когда в Ла-Кабанье он отчитывал солдата-повстанца за злоупотребление властью. Вспоминаю его и в кабинетах ИНРА, выступающего в защиту кооперативов, в защиту крестьян Лас-Вяльяс и всей Кубы; вспоминаю его слова: «Даже в бейсболе я не играю против Фиделя», ставшие девизом его верности; не забуду и его голос, когда, заканчивая свою памятную речь 26 октября, он прочел строчки из стихотворения Бонифацио Бирна: «И если он превратится в прах, то знаменем станет моим…»

«Камило — это образ народа, дело его живет и продолжается», — написал Че Гевара в своей книге «Партизанская война».

Самый известный биограф Камило Вильям Гальвес напишет о нем 20 лет спустя: «Вот почему, хотя он и погиб в самом начале нашего великого пути, Камило есть и всегда будет для нашего народа примером того, что может сделать человек, беззаветно преданный делу революции, и что можно охарактеризовать лишь одним словом — авангард».

Весть об исчезновении Камило настолько потрясла народ, что в течение пятнадцати дней он жил надеждами на успешное и благополучное окончание предпринятых в широком масштабе поисковых работ.

Когда стало известно, что Уберт Матос предал дело революции, Камило незамедлительно вылетел в Камагуэй. Подавив контрреволюционный заговор и арестовав стоявшего во главе его предателя, Камило должен был найти политическое решение, преодолеть немалые трудности. Выполнив свой священный долг перед родиной, он бурной, грозовой ночью вылетел из Камагуэя в Гавану. Непогода сделала свое черное дело, и морские волны поглотили этого выдающегося революционера.

Кубинский народ никогда не простит Матосу, что его предательство явилось причиной гибели Камило.

Вечером 12 ноября 1959 года Фидель Кастро в своем многочасовом выступлении по телевидению подробно рассказал народу о ходе поисковых работ. В заключение Главнокомандующий сказал:

«…Данный случай необходимо хорошо проанализировать, проанализировать глубоко, задуматься над ним из-за его значимости, из-за возложенной на нас обязанности учиться и учить других. Другими словами, все эти дни мы разделяли с народом его скорбь и беспокойство с одной только разницей, что мы были ближе к тем местам, где бы он мог находиться; ведь мы занимались поисками, а поэтому были ближе к источникам информации и сведений о том, что произошло. Если бы не сильная гроза, разразившаяся в ту ночь, то мы бы сразу вылетели на поиски, потому что были уверены: произошла катастрофа. Почему? Потому что раньше из-за непогоды в ночное время уже произошли три авиакатастрофы. Самолет действительно вылетел, при этом хрупкий, легкий самолет, вылетел ночью, в непогоду, с запасом топлива лишь на три часа, пилотируемый летчиком, который имел много часов налета, но, как говорят пилоты, здесь требуется не просто много часов налета, а часов налета в особых условиях, требуется опыт управления самолетом по приборам в ночное время; другими словами, естественно, мы предположили, что произошла катастрофа, и сделали все возможное, чтобы найти хоть какие-то следы самолета первоначально на нашей территории, а затем и в других местах, где бы он мог оказаться, ожидая нашей помощи. Мы искали его в море, искали на островах, искали в болотах. Мы не искали его лишь в горах, потому что полагали, что там бы самолет разбился; невероятно, чтобы он остался живым к горах, потерпев там катастрофу. Мы сосредоточили наши усилия на поисках в море, в болотах, на заболоченных участках побережья, на островах, другими словами, везде, где бы они могли остаться в живых, где бы мы могли оказать им помощь. Уже на второй день поисковые работы шли полным ходом во всем этом районе, а затем поступили первые известия. В субботу — по-моему, это была суббота — было получено известие, самое первое сообщение, что он на Кайо-Фрапсес, что он появился там, что его даже видели с самолета, что видели раненого и рыбаки. Все без исключения самолеты и вертолеты, все находившиеся в этом районе суда и другие транспортные средства взяли курс на этот остров. Мы прибыли па Кайо-Франсес и испытали там первое сильное разочарование — ведь сообщение казалось таким достоверным, оно содержало столько подробностей. В деталях сообщалось о раненых, о том, что они подавали сигналы, то есть приводились такие детали, как будто самолет действительно был обнаружен. Но несмотря на постигшее нас разочарование, поиски продолжались, прежде всего в северном районе. С вертолета дюйм за дюймом была проверена каждая низменность, каждый островок, были обнаружены обломки самолетов, потерпевших катастрофу в другое время. Много чего было обнаружено; в море везде рыскали суда, обследуя район и находя там самые неожиданные вещи; даже водолазы вели поиск во всем этом районе. Поиски осуществлялись интенсивно, и пришла еще одна новость, пробудившая наши надежды. Это была новость, полученная в пятницу под вечер, когда сообщили, что на Кайо-Ангила найден самолет — в 60 километрах к северу. Так как летчик хорошо знал данный район — однажды он произвел вынужденную посадку на одном из расположенных здесь островков, на Кайо-Энсеначо, — мы предположили, что его самолет как раз и был одним из тех, которые были обнаружены днем в пятницу на Кайо-Ангила. Туда немедленно были высланы самолеты, чтобы провести разведку с воздуха. В Исабела-де-Сагуа готовилась морская экспедиция, и в десять вечера в море вышли суда, в воздух поднялись вертолеты, самолеты, но когда мы прибыли туда, то обнаружили на Кайо-Ангила лишь две авиетки американского производства и с американскими опознавательными знаками, которые, безусловно, совершали один из пиратских налетов, потому что там были обнаружены бортовые документы. Мы решили не вывозить авиетки, так как этот остров является спорной территорией: он находится в районе Кайо-Саль, права на который предъявляют англичане, да и мы, кубинцы, говорим о своих правах на эти острова. Но факт тот, что мы, дабы избежать осложнений и учитывая, что английские власти великодушно разрешили проводить поиск в данном районе, решили не вывозить авиетки. Мы оставили их на острове, но люди, полагая, что найден самолет Камило, отправились на разведку и обнаружили там спрятанный аккумулятор, винт, бумаги и даже некоторые документы, удостоверяющие, что эти самолоты вылетели со своего аэродрома после 15 октября, то есть как раз в то время, когда какая-то авиетка сбросила бомбы на сахарный завод в Пунта-Алегро. Похоже, что одна из тех авиеток совершала раньше посадки на прибрежных пляжах острова, а затем потерпела аварию или получила повреждения, а экипаж ушел, возможно, морем или за ним прилетела другая авиетка. Вероятнее всего, что он все-таки ушел морем, но, повторяю, в ходе поисков там были обнаружены две авиетки. Короче говоря, поиски велись очень активно, пытались найти какие-нибудь признаки самолета, его обломки; было обследовано все побережье. Все, что можно было увидеть с воздуха, было осмотрено и обследовано. Мы сделали все, что было в наших силах. С самого начала мы предположили, что произошла катастрофа, потому что, повторяю, до этого имели место три подобных случая в то же время, на том же типе самолета, при таких же погодных условиях, то есть налицо были все схожие обстоятельства. Следовало ли отбросить любую другую возможность? Нет, мы не отбрасывали ни одной возможности: ни возможности найти его, ни возможности найти какой-нибудь их след, найти что-нибудь. Я уже сказал вам, что, охваченные скорбью, страстным, непреодолимым желанием найти хоть что-нибудь, мы прислушивались к любой информации. Поступали сотни сообщений, что в таком-то часу ночи видели падение самолета, что видели огни. На основании всех этих сообщений велись поиски и на земле, и с воздуха. Более того, сколько верующих людей, верующих в видения, ворующих в любые предчувствия, другими словами, сколько людей в силу своей веры приходили в армейские подразделения, чтобы рассказать о том, что им приснилось, о том, что они видели, о том, что они предчувствовали; и все эти люди — даже эти люди — были внимательно выслушаны, а поиски велись во всех указанных местах. Было сделано все, что в человеческих и нечеловеческих силах, чтобы найти хоть какой-нибудь след, чтобы найти его если не живым, то по крайней мере его останки, потому что самое печальное, что он так и не был обнаружен. Мы не отбрасывали ни одной возможности, приступили к изучению других вариантов. Безусловно, следовало предположить и другие возможности, кроме аварии самолета. Хотя по всем признакам это была наивероятнейшая возможность, ибо самолет имел на борту мало горючего, но мы начали изучать и другие возможности. Возникло предположение, что два человека могли проникнуть в самолет, спрятаться в багажном отделении, что они могли угнать самолет, похитив его пассажиров. Короче говоря, мы принялись за изучение полетных листов, нет, лучше сказать, расписаний полетов по часам: где находились самолеты в тот или иной момент, сколько времени они летели из Камагуэя в Сантьяго и из Сантьяго в Камагуэй. Разница составила лишь четыре минуты, поэтому невозможно было допустить, что они где-то совершили посадку и подобрали кого-то. Кроме того, ведь это Камило, а я абсолютно уверен, что просто так Камило не похитишь. Я хорошо знаю его, все мы хорошо знаем его, знаем, что Камило не похитишь. Бодрствующего Камило, Камило в полном сознании невозможно никуда увезти; нет человека, который бы, во-первых, мог сделать это. Во-вторых, следовало также принять во внимание и человеческий фактор. В такие скорбные дни, если возникают подобные предположения, необходимо их расследовать, а расследовать означает поставить под сомнение, означает поставить под сомнение порядочность пилота, означает поставить под сомнение порядочность адъютанта. Другое дело — тактично провести расследование, другое дело — принять во внимание любую возможность, но учитывая и то, что речь идет о летчике РВВС, у которого есть семья, есть мать, есть друзья. Да и другой парень, который летел вместе с ними, он ведь тоже был нашим товарищем. Вот почему следует весьма тактично, деликатно проводить расследование, даже если мы допускаем, что летчик замешан в заговоре. Это крайне деликатный вопрос. Но были рассмотрены все возможности, сделаны любые допущения. Проводилось расследование в Камагуэе, были изучены все полеты, все полеты РВВС. Короче говоря, мы были вынуждены расследовать любые допущения, как бы больно зачастую нам ни было, потому что ужасно, когда на основании каких-то доносов мы вынуждены подвергать сомнению порядочность и честность любого человека, любого товарища, любого военнослужащего. И мы расследовали даже все доносы, все допущения, все предположения, не отбрасывая ничего, не замыкаясь лишь на авиакатастрофе, хотя именно она представлялась нам наивероятнейшей возможностью… Мы вникали во все. Делались самые невероятные допущения, в которые никто не мог даже поверить: что его похитили, что его вывезли с территории страны. Это невероятно, потому что самолет мог находиться в воздухе лишь три часа и за это время не сумел бы достичь никакой точки: он просто бы не долетел. Подготовить что-либо заранее тоже было невозможно, учитывая, что мы стараемся, чтобы никто не знал ни времени, ни дня нашего отъезда. Иногда мы приезжаем куда-нибудь в четыре, чтобы выехать в пять, а выезжаем в девять вечера.