С восходом солнца над городом стали носиться истребители, пролетая над самыми макушками деревьев, чтобы посеять панику и ужас. Судя по моей собственной реакции, это у них получалось очень даже неплохо. Несмотря на это, я посчитал необходимым предпринять небольшую разведывательную прогулку.

Выйдя на улицу, я увидел светловолосых солдат с голубыми глазами, одетых в зимние шинели и меховые шапки с красными звездами на кокардах. Вооруженные автоматами, они охраняли каждый перекресток, улицу и мечеть.

«Советская армия, — подумал я.— Это все-таки произошло. Они вошли в Афганистан».

«Как же я раньше не догадался?» — спрашивал я себя, поспешно направляясь домой.

Мы понимали, что нам уже не разрешат оставаться в Афганистане намного дольше, хотя в глубине сердца у нас все еще теплилась надежда. Нам так не хотелось покидать этот город, ставший нам родным за последних три года. Те несколько иностранцев, что еще оставались в Афганистане после апрельского переворота 1978 года, поспешили незамедлительно выехать из страны. Очевидно, Афганистан стал очень малоподходящим местом для жизни, особенно для американцев.

Где-то через неделю после всех этих событий я вышел из дому, чтобы купить продуктов. День выдался ясный и солнечный, и я совсем не ощущал мороза, проходя мимо школы Раббиа-Балхи по дороге домой. Мои ботинки, брюки, рубашка и голубая куртка выдавали во мне иностранца. И из-за светлых волос и голубых глаз меня можно было принять за одного из ненавидимых всеми советских солдат.

Я внезапно осознал эту схожесть, когда, проходя по узким улочкам, столкнулся с ледяными взглядами суровых афганцев — людей, которые еще неделю назад встречали меня теплыми приветствиями на пушту или дари. Пыльные улицы с кирпично-глиняными стенами и аккуратными домиками, прячущимися за ними, были все те же, по атмосфера радикально изменилась.

Необычайная тишина улиц, заполненных людьми, вселяла чувство одиночества. Люди разговаривали шепотом. И хотя они бросали в мою сторону взгляды, никто не осмеливался заговорить.

Вдруг я заметил, что из-за стены за мной кто-то наблюдает, но, перехватив мой взгляд, человек быстро скрылся. Холодный страх медленно поглотил мой разум, как только я осознал, что произошло. Не имея ни малейшего желания разыгрывать из себя героя или мученика, я прибавил шагу.

В тот момент, когда я подошел к перекрестку, чтобы перейти улицу, мимо меня шумно и медленно проехал как всегда переполненный автобус. Я увидел, что все головы, как по команде, повернулись в мою сторону, и все взоры были прикованы ко мне. Без труда я мог прочитать в них глубокое недоверие и презрение.

«Будь у них шанс, они бы растерзали меня на месте прямо сейчас», — подумал я.

Я вспомнил о Джули. Она осталась одна в нашем кирпичном, обмазанном глиной домике. Я знал, что если со мной что-нибудь случится, она поймет, потому что мы оба разделяли одни и те же чувства и мысли, у нас была одна и та же цель. И хотя ее сердце будет разрываться от боли, она не станет паниковать. Она сможет со всем справиться. Мы оба прекрасно осознавали тот риск, какому подвергали себя в данной ситуации. Я шагал под одинокое щебетание какой-то птицы и не мог сообразить, услышу я звук выстрела прежде, чем буду убит, или нет. Когда кот, карабкаясь по стволу, внезапно взлетел на дерево, я инстинктивно вскинул руки, пытаясь защититься.

Каждая клеточка моего тела, казалось, кричала: беги. Но я знал, что, засуетившись, только усилю подозрение тех, кто за мной наблюдает. И вместо того чтобы бежать, стал перебирать в памяти то, что было самым главным в моей жизни: моя вера в Бога, основанная на историческом факте воскресения Христа, и призвание от Бога.

Хотя страх уничижил мою жизнь до минимума, я понимал, что не могу убежать с этой улицы, из этого города, из Афганистана. То, что я находился здесь, было совершенно правильно, даже несмотря на то, что я на мгновение забыл, что Бог — рядом со мной. Я шел домой, зная: моему страху не под силу ни уничтожить той любви, которую мы питали к афганцам, ни выгнать меня из этой страны.

Три недели спустя я выбрался в город, убранный чистым сверкающим снегом. Я шел по улицам мимо советских солдат. Они стояли на своих постах в темно-серых шинелях, с яркой звездой на кокардах. Шагая по опустевшим тротуарам, я заметил, что некоторые из них кивают мне, как будто увидели земляка. Я старался не показывать свой страх, но чувствовал, как у меня горело лицо и по спине струился пот. В правой руке я держал корзину с двумя Новыми Заветами. Мне совсем не хотелось, чтобы мои драгоценные подарки конфисковали.

«Пожалуйста, только не обращайтесь ко мне по-русски, а то я просто потеряю сознание», — думал я, проходя мимо солдат.

Проходя мимо последнего караула, я вежливо улыбнулся. Через несколько минут я был в мастерской Сабура.

Мы с Сабуром обменялись приветствиями. После этого я сказал:

— Сабур, можно с тобой переговорить в кабинете?

— Конечно, — ответил он, приглашая меня внутрь. Хотя этот высокий любезный афганец всегда был одет в спецодежду, испачканную мазутом, он всегда производил впечатление очень вежливого и полного достоинства человека.

— Я знаю, что ты — глубоко верующий человек, и поэтому я принес тебе Инджил, книгу, которая изменила мою жизнь, —сказал я. — К сожалению, похоже на то, что я не смогу дольше оставаться в Афганистане. Поэтому я хочу сделать тебе подарок, дороже которого для меня ничего нет.

Выглянув из кабинета Сабура и убедившись, что мы одни, я снова посмотрел на него и сказал:

— Я верю, что у тебя есть право читать эту книгу, даже если некоторые думают по-другому.

С этими словами я вынул из корзины Новый Завет, который Джули бережно завернула в вышитую ткань.

Сабур вежливо взял подарок и поставил его высоко на полку на стене у себя за спиной. Он тепло пожал мою руку и тоном, выражавшим искреннюю благодарность, сказал:

— Огромное Вам спасибо.

Я был рад его словам, и мне хотелось добавить что-нибудь еще, но я знал, что мне не стоит дольше задерживаться в его мастерской. Я лишь смог сказать: «Пожалуйста, Сабур. До свиданья, мой друг».

Он прокашлялся, взглянул на меня и кивнул. Он меня понял.

Я вышел на улицу и направился в портняжную мастерскую. Пробираясь сквозь занесенные снегом улицы, я думал о моем друге Сабуре. С первого же дня, как я зашел к нему в мастерскую, он был очень добр ко мне.

«Я буду помнить тебя в своих молитвах, Сабур», — молчаливо пообещал я.

Войдя в мастерскую, я поприветствовал владельца. Хотя обычно здесь было полно народу, в этот день, после такого сильного снегопада, здесь находился только один работник. Это был бедняк-поденщик, который, вероятно, просто хотел согреться.

Я спросил моего друга:

— Можно, я пошлю Вашего работника купить мне апельсинов?

Крепкий широколицый портной попросил работника сходить за апельсинами. Тот охотно согласился. Я дал ему необходимое количество монет.

Когда он ушел, я сказал:

— Мне, наверняка, скоро придется покинуть Афганистан. На прощанье я хотел бы сделать Вам очень дорогой для меня подарок. Я знаю, что Вы верите в Бога, и потому я принес Вам Инджил.

С этими словами я подал ему книгу. Сидя, он взял Новый Завет и спрятал его под прилавком. Затем, со слезами на глазах, он вскочил со стула и кинулся обнимать меня с такой силой, что чуть было не задушил.

— Спасибо, — сердечно поблагодарил он.

— Пожалуйста. Я рад, что Вы так рады, — ответил я. Когда вернулся работник, я взял апельсины и, простившись, ушел. Мое сердце было переполнено благодарностью. Радость смешивалась с печалью, когда я размышлял по пути домой.

Я устало шагал мимо молчаливых постовых, уже даже не переживая, что они могут заговорить со мной по-русски, и никак не мог отделаться от мысли, что я, наверное, уже больше не увижусь со своими друзьями. Снова я мысленно задал вопрос: «Господи, ну почему я не могу просто жить в Кабуле, выучить пушту и рассказывать людям о Твоей любви?».