Она хотела облегчить Николаю II бремя — и на каждом шагу увеличивала его. Угнетенность духа, подавленное состояние сказывались во всех ее движениях и поступках. Даже советом своим и поддержкой она лишний раз подчеркивала мрачный тон своего умонастроения. Трагедию одиночества она склонна была приписать и Николаю II. «Мне было так грустно, когда я видела твою одинокую фигуру», — пишет она царю. Чтобы резче оттенить свою любовь, приверженность и значение такой прочной связи, она не боялась усилить выражение, характеризующее одиночество. Впрочем, и без того было непосредственное ощущение непосильной тяжести, которую не с кем делить. Кругом притворство, ложь, измена... «Я просто не могу понять, — восклицает Александра Федоровна: — как в такой великой стране случается, что мы никогда не находим подходящих людей! ..». Термин «подходящий» имел в устах ее совершенно особенное значение, не возвеличивающее человека и не определяющее его способностей.

«Всюду лжецы и враги Преображенская клика меня ненавидит...».

«Министры — мерзавцы; хуже, чем Дума .».

«Даже семья (царская фамилия) старается добраться до тебя, когда ты один, когда они знают, что добиваются чего-то неправильного и что я нё одобрю этого ...».

Все злоумышляют против царя. Ни на кого ему положиться нельзя. Только одна она неустанно бдительна и прозорлива. Но разве можно отвратить любую человеческую напасть? Разве можно предвидеть, откуда враг ударит? Для этого «схватило бы никаких сил и - напряжения нравственного. Систему обороны, очевидно, надо как-то упростить. Управлять должна какая-то невидимая сила. Как бы ни изощрять впечатлительность, как бы ни обострять проницательность, разве есть уверенность, что не прорвется вдруг враждебное влияние или не восторжествует злой умысел кого-нибудь из окружающих? Усталый рассудок и больная обнаженная психика призывают на помощь мистику, чудеса, силы потусторонние. Вера уступает место суеверию; раскрывается зловещий смысл всяких заклинаний, заговоров и причитаний. Душа темнеет, воля слабеет, и свобода человеческого духа погибает в плену

С Александрой Федоровной и произошло такое перерождение личности. Трагедия одиночества, мрачный узел страха, сомнений, глухоты душевной придвинули ее «а край бездны. Быть-может, из глубины пропасти повеяло холодом безумия. Она судорожно ухватилась за последнее средство, которое продиктовано было психическим надломом, и отдалась во власть некромантов, религиозных изуверов, ведунов и просто проходимцев. Они все и стали «подходящими» людьми; они-то и могут таинственным способом предвидеть каждую опасность, убрать любой камень с пути. А главное, с ними спокойно, зла и несчастья не произойдет; можно, наконец, испытать чувство внутренней замиренности, прийти в себя и уверенно, без трепета ждать завтрашнего дня. Этих людей она называет не иначе, как «друг». Первый друг, второй друг Нужно только поверить в необъяснимую силу «друга», в правоту его призвания и слепо, беспрекословно исполнять все предначертания благого вестника «божественного промысла». Обязательно слепо, без умствования, безрассудно, ибо стоит лишь начать думать, и опять душа наполнится сомнениями, страхом, опять «ноша» потянет вниз, к бездне, и тесным станет дворец, и люди придавят своей злобой. Слабый человек, без творческого порыва, бескрылый, замкнутый в пустоте—она перегружена была неподвижным умом своим и испытывала облегчение, когда могла разгрузиться, хотя бы ценой суеверия и полумисти-ческих бредней. Эта психологическая реакция перестает быть неожиданной и непонятной. Биограф Александры Федоровны никогда не объяснит «распутного» заката царицы, если не погрузится в тайники ее больной, не совсем обычной души. Элементарность, грубая наивность ее верований, слепота, глупость — все эти признаки бросаются в глаза при критической оценке. Но пусть слепота, пусть глупость! Царица отдалась безрассудно — единственное условие, при котором верование могло принести ей целительное успокоение. Она по натуре совсем не была наивна. И- подход ее к вещам, к историческим явлениям вовсе не был элементарен и глуп. Однако, эта сложность культурно-воспитанной и европейски-цивилизованной немецкой принцессы уживалась с мужицкой хлыстовщиной и вульгарной хмистификацией проходимцев.

«Наш первый Друг (француз Филипп) дал мне этот образ с колокольчиками, чтобы предупреждать меня насчет тех, которые неправедны, и чтобы не дать им приблизиться ко мне. Я его буду чувствовать и таким образом охраню тебя от них» — обнадеживает она царя.

Сразу просто и легко разрешалась проблема одиночества. Стоит лишЬ довериться звону колокольчика, и душа обретает покой. С высоты изысканной европейской культуры, от лунной сонаты Бетховена и немецких романтиков опуститься до уровня первобытного дикаря с его верой в амулеты, наговоры и прочие таинственные силы, ~ таков удел последних царей. Александра Федоровна обречена была ступить на этот путь.

Немного усилий пришлось ей затратить, чтобы вовлечь царя в круг суеверий. Психологическая основа, в сущности, была одна и та же. «Не забудь опять подержать образок в твоей руке и несколько раз причесать волосы Его гребенкой перед заседанием министров» — предупреждает она заботливо. Так мало, в сущности, требуется предосторожности, такой скромный обряд предписан «другом»; почему бы его не выполнить, чтобы выйти невредимым, укрепленным в своей правоте? Слу--чайное совпадение видимой удачи с наговором или употреблением «дружеской» гребенки вырабатывает уверенность в таинственной силе,"и рука «самодержца» торопливо, вынимает амулет всякий раз, как ему приходится осуществлять свою верховную власть. А уж потом созревает пагубная склонность во всем полагаться на тайный промысел, извне направляемый некиим «другом»,, и горе тем фактам, идеям и даже людям, которые вступают в противоречие с тайным влиянием «провидца»

Схема жизни намечена: тайная рука «провидца», проводник его влияния — царица, а державный исполнитель — император. Три задачи должны, быть выполнены, и цель будет достигнута. Прежде всего — уберечь «друга», не выдать его € головой врагам. «Враги нашего Друга — наши собственные враги» — пишет царица мужу. Или: «все делается против Его желания, и мое сердце обливается кровью; оно в тоске и страхе»... Прикованная страхом и тоской к участи «провидца», она всю тревогу свою переносит на него. Как бы с ним не случилась беда!.. Ведь тогда она, беззащитная, падет под ударами судьбы и станет игрушкой враждебных сил, окружающих ее со всех сторон.

Уберечь «провидца» недостаточно. Необходимо еще очистить путь для своего влияния на царя. Оно должно быть непосредственным, а, главное, всесторонним. Власть, армия, церковь, семья, альков, дворцовый прием, парад, интрига — ничем не следует брезгать. Словами любви, ласки и утешения она замкнула кольцо надзора над Николаем И. Неограниченный самодержец был под духовной и нравственной опекой своей жены. Наружных следов этой опеки никто не видел. Близко стоящие к царю люди лишь догадывались об этом. «Она никогда не выступает открыто, — говорил ген. Алексеев: — она мешает всем, но действует только за спиной» ...

19

2*

Влияние, которое Александра Федоровна оберегала так тщательно и ревниво, вносило некоторую уверенность в ее смущенную и расстроенную душу. Она — соединитель двух центров своего равновесия: «друг» и муж. Все остальное — чуждо, враждебно и опасно. Сомкнется цепь — благо; всякий разрыв означает несчаетие, тревогу, мрак...

«Когда Он\ говорит, что не следует чего-либо делать, и когда Его не слушаются, то всегда/впоследствии видишь свои ошибки ... Над Россией не будет благословения, если ее повелитель допустит, чтобы человек, посланный богом на помощь нам, подвергался преследованиям» \ Уйти самой от влияния на царя значит разрушить спасительную схему жизни и дать погибнуть не только ей, но и династии, государству. Вера в потустороннюю связь осела в виде своеобразной идеологии, которая укреплялась с каждым днем. «В книге «Les amis de Dieu» — отмечает у себя царица — сказано, что государство не может, погибнуть, если его повелитель направляется божьим человеком»